И не один, не двое пострадали — целые аилы, как утверждают очевидцы. В Джоочалыше, к примеру, случилось, что один из конных воинов, которые сопровождали и охраняли сборщиков, в спешке ли, в суете ли свалился с коня и зашибся о землю до смерти. На следующее утро приехал целый отряд, и в аиле были истреблены все, от младенцев в колыбели до глубоких стариков.
Разве это по-мусульмански? Разве это равенство? Ничего себе хан! Где же они, ханская справедливость и великодушие?
Точно такая же история произошла, говорят, в аиле Сооронбая. Словом, кокандцы везде одинаковы.
Любой человек, не лишенный разума, взвешивая все это так и эдак, не может не прийти к единственно возможному решению. Асеин хорошо чувствовал, что вспышка близка, что она может произойти в любой день и час. Народ это народ. Долго сдерживаемый гнев всегда чреват взрывом. А уж если прорвало плотину — поток не удержишь. Встать на пути у народного гнева — все равно что пробовать в одиночку остановить весенний сель. Будь ты хоть самим богом, тебя сметет, унесет, накроет с головой.
Жаль, ах, как жаль, что в эту пору некому стать во главе, указать дорогу. Нет такого человека, который заботился бы«о народе, жил его нуждами и тревогами, не думал бы в первую голову о себе, а потом о других. Скажем, Саты- бий все видит, знает и понимает, он умом не обделен. Как говорится, знающий пьет чистую воду, а неуч — яд. Сам Саты-бий яду не выпьет, пускай его пьют другие. Ему и рассказывать ни о чем не надо, он чует все заранее. Почему же он двурушничает? Базаркулу говорит одно, Байтику — другое, а по ночам, бывает, ездит в Бишкек. Зачем? Что за хитрости он плетет, ради чего ловчит? Ладно, Базаркул — Базаркул, Байтик — Байтик... но зачем ему Ракматылда? Хочет себя со всех сторон обезопасить? Но ведь правда когда- никогда, а выплывет на поверхность. Если поступки Саты- бия, все его уловки завтра будут разоблачены, если о них все узнают, как он поведет себя? Что у него, голова не в порядке? Вряд ли. Одно лишь ясно: все это неспроста.
Народ мало-помалу спускался с джайлоо в предгорья.
Байтик со своим аилом расположился в Ак-Чие, на северо-запад от Бишкека и совсем близко от него. Племя кун- ту расселилось по привычному для него урочищу Далы, верст за тридцать — тридцать пять от Ак-Чия.
Ак-Чий — место просторное, ровное. Стало быть, Байтик его выбрал из-за предстоящего тоя. Удобно тут.
К тою готовились все роды племени солто — как же, все они поросль от одного корня, негоже кому-то оставаться в стороне. Той Байтика — дело общее, поднимать его надо всем миром. Ежели о ком пойдет худая молва, это пятно на всех. Общие заботы и общие расходы, не к чему родичам на этом деле счеты сводить.
Асеин, как поручил ему Саты-бий, занимался изготовлением жердей для юрт. Работа шла тяжело, старик очень уставал. Немало юрт пришлось ему изготовить на своем веку, и никогда еще он так не мучился. Старость, что ли, тому виной? Асеин то и дело тяжело вздыхал, вспоминая, каким крепким, неутомимым был в свое время. Прошла молодость, да что там — жизнь прошла! И не подарила она ему, как другим дарит, ни особых развлечений, ни беспечных радостей. Вино? Женщины? Дорогие кони? Ничего этого он не ведал, не суждено было. Родился, а как подрос — за работу. Мехи да наковальня, да еще соха — вот и все его занятия. Нужда, притеснения, заботы... Кажется, вчера еще был молод и здоров, а нынче он уже старик с длинной бородой, желтыми зубами. Борьба за существование отняла все его время без остатка. И все-то он надеялся на лучшее, стремился к хорошей жизни, а где она, хорошая жизнь?
Асеин снова вздыхает: «Ладно, не во мне теперь дело, был бы Казат жив и здоров. И, конечно, Кутуйан, о нем можно сказать то же самое. Приемыш...» Тысячу раз благодарен богу Асеин за этого приемыша. Вот ведь уж состарился, устал от горя и забот, сил осталось немного, а прилепился к мальчугану всей душой, рад, что полюбил его, совсем чужого, как родного. У Асеина, с детских лет жившего в мире им же самим слагаемых песен, сердце было нежное и душа привязчивая.
Кутуйан — мальчик особенный. Откуда что берется. Собственный сын Асеина, рослый да и взрослый уже Казат, кое в чем за этим малышом не угонится. Казат — парнишка работящий, простой, говорить не мастер, да и думать
тоже. В чем-то безалаберный, так считает отец. Ничего, делал бы свое дело и был здоров.
В конце августа Кутуйан вместе с матерью уехали в аил Бая готовить убранство для гостиной юрты; теперь эта юрта убрана на славу, глаз не отведешь. Говорят, как-то проезжал мимо Базаркул со своей свитой, завернул утолить жажду. Бай и Саты-бий, конечно, тут как тут. Проводили гостей в юрту. Базаркул огляделся, похвалил: «Юрта не хуже, чем у Байтика, просто украшение аила...»
Асеин, с одной стороны, доволен, что Кутуйан туда попал. Мальчик понятливый, впечатлительный, среди людей он может многому научиться. Кто только не бывает у Бая и Саты-бия, есть на кого посмотреть и кого послушать, есть у кого перенять умение вести себя в обществе.
Асеин выбрал-таки день, чтобы съездить в горы. Бедняга Кемпир вот уже больше двух недель не вставала с постели, почитай, и не ела ничего, только воду пила. Прямо-таки оцепенела старуха, словно промерзла насквозь. В народе считают, что это особая, очень тяжелая болезнь, лечить ее надо хорошей, жирной пищей, чтобы все косточки, все жилочки, все внутренности у человека как следует прогрелись, тогда он выздоровеет. Нужно прежде всего мясо. Не только Кемпир оно нужно, старик с сыном давно его не видели, давно наваристой горячей похлебки не пробовали. Нету в хозяйстве убойной живности, и не у них одних так — по всему предгорью. А тут еще работа тяжелая, попробуй-ка повозись с утра до вечера с жердями да решетками для юрт. Не говоря уже о всем прочем, чего стоит как следует просушить дерево над огнем, выгнуть его как надо. Э-эх, и ведь знают, все знают, только ничего не говорят, ничего будто бы и не замечают. Тот же Саты-бий врал не моргнув глазом, что не оставит с пустыми руками, а где оно, им обещанное? Ничего нет, ни крошки. У Асеина теперь вся надежда на Бая. Рука у него щедрая, не оставит без помощи, как же иначе? И к Садаку надо заехать, у него, глядишь, найдется хоть немного вяленого мяса. Это одно дело, а другое, дух предка свидетель,— соскучился он по Кутуйану. Как он там? Голодать, конечно, не голодает, как-никак при матери живет, а вот насчет настроения, насчет душевного расположения неизвестно, каково ему. В аиле Бая свои, байские распорядки, там немало ребят из богатых семей. Для них Кутуйан чужак. Не обижают ли они его, не притесняют ли? Кто их знает, окружат кольцом так, что не убежишь, и начнут насмешничать, дразниться... И стоит бедняга Кутуйан, горло перехвати
ло от обиды, заплакать нельзя и пожаловаться некому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Разве это по-мусульмански? Разве это равенство? Ничего себе хан! Где же они, ханская справедливость и великодушие?
Точно такая же история произошла, говорят, в аиле Сооронбая. Словом, кокандцы везде одинаковы.
Любой человек, не лишенный разума, взвешивая все это так и эдак, не может не прийти к единственно возможному решению. Асеин хорошо чувствовал, что вспышка близка, что она может произойти в любой день и час. Народ это народ. Долго сдерживаемый гнев всегда чреват взрывом. А уж если прорвало плотину — поток не удержишь. Встать на пути у народного гнева — все равно что пробовать в одиночку остановить весенний сель. Будь ты хоть самим богом, тебя сметет, унесет, накроет с головой.
Жаль, ах, как жаль, что в эту пору некому стать во главе, указать дорогу. Нет такого человека, который заботился бы«о народе, жил его нуждами и тревогами, не думал бы в первую голову о себе, а потом о других. Скажем, Саты- бий все видит, знает и понимает, он умом не обделен. Как говорится, знающий пьет чистую воду, а неуч — яд. Сам Саты-бий яду не выпьет, пускай его пьют другие. Ему и рассказывать ни о чем не надо, он чует все заранее. Почему же он двурушничает? Базаркулу говорит одно, Байтику — другое, а по ночам, бывает, ездит в Бишкек. Зачем? Что за хитрости он плетет, ради чего ловчит? Ладно, Базаркул — Базаркул, Байтик — Байтик... но зачем ему Ракматылда? Хочет себя со всех сторон обезопасить? Но ведь правда когда- никогда, а выплывет на поверхность. Если поступки Саты- бия, все его уловки завтра будут разоблачены, если о них все узнают, как он поведет себя? Что у него, голова не в порядке? Вряд ли. Одно лишь ясно: все это неспроста.
Народ мало-помалу спускался с джайлоо в предгорья.
Байтик со своим аилом расположился в Ак-Чие, на северо-запад от Бишкека и совсем близко от него. Племя кун- ту расселилось по привычному для него урочищу Далы, верст за тридцать — тридцать пять от Ак-Чия.
Ак-Чий — место просторное, ровное. Стало быть, Байтик его выбрал из-за предстоящего тоя. Удобно тут.
К тою готовились все роды племени солто — как же, все они поросль от одного корня, негоже кому-то оставаться в стороне. Той Байтика — дело общее, поднимать его надо всем миром. Ежели о ком пойдет худая молва, это пятно на всех. Общие заботы и общие расходы, не к чему родичам на этом деле счеты сводить.
Асеин, как поручил ему Саты-бий, занимался изготовлением жердей для юрт. Работа шла тяжело, старик очень уставал. Немало юрт пришлось ему изготовить на своем веку, и никогда еще он так не мучился. Старость, что ли, тому виной? Асеин то и дело тяжело вздыхал, вспоминая, каким крепким, неутомимым был в свое время. Прошла молодость, да что там — жизнь прошла! И не подарила она ему, как другим дарит, ни особых развлечений, ни беспечных радостей. Вино? Женщины? Дорогие кони? Ничего этого он не ведал, не суждено было. Родился, а как подрос — за работу. Мехи да наковальня, да еще соха — вот и все его занятия. Нужда, притеснения, заботы... Кажется, вчера еще был молод и здоров, а нынче он уже старик с длинной бородой, желтыми зубами. Борьба за существование отняла все его время без остатка. И все-то он надеялся на лучшее, стремился к хорошей жизни, а где она, хорошая жизнь?
Асеин снова вздыхает: «Ладно, не во мне теперь дело, был бы Казат жив и здоров. И, конечно, Кутуйан, о нем можно сказать то же самое. Приемыш...» Тысячу раз благодарен богу Асеин за этого приемыша. Вот ведь уж состарился, устал от горя и забот, сил осталось немного, а прилепился к мальчугану всей душой, рад, что полюбил его, совсем чужого, как родного. У Асеина, с детских лет жившего в мире им же самим слагаемых песен, сердце было нежное и душа привязчивая.
Кутуйан — мальчик особенный. Откуда что берется. Собственный сын Асеина, рослый да и взрослый уже Казат, кое в чем за этим малышом не угонится. Казат — парнишка работящий, простой, говорить не мастер, да и думать
тоже. В чем-то безалаберный, так считает отец. Ничего, делал бы свое дело и был здоров.
В конце августа Кутуйан вместе с матерью уехали в аил Бая готовить убранство для гостиной юрты; теперь эта юрта убрана на славу, глаз не отведешь. Говорят, как-то проезжал мимо Базаркул со своей свитой, завернул утолить жажду. Бай и Саты-бий, конечно, тут как тут. Проводили гостей в юрту. Базаркул огляделся, похвалил: «Юрта не хуже, чем у Байтика, просто украшение аила...»
Асеин, с одной стороны, доволен, что Кутуйан туда попал. Мальчик понятливый, впечатлительный, среди людей он может многому научиться. Кто только не бывает у Бая и Саты-бия, есть на кого посмотреть и кого послушать, есть у кого перенять умение вести себя в обществе.
Асеин выбрал-таки день, чтобы съездить в горы. Бедняга Кемпир вот уже больше двух недель не вставала с постели, почитай, и не ела ничего, только воду пила. Прямо-таки оцепенела старуха, словно промерзла насквозь. В народе считают, что это особая, очень тяжелая болезнь, лечить ее надо хорошей, жирной пищей, чтобы все косточки, все жилочки, все внутренности у человека как следует прогрелись, тогда он выздоровеет. Нужно прежде всего мясо. Не только Кемпир оно нужно, старик с сыном давно его не видели, давно наваристой горячей похлебки не пробовали. Нету в хозяйстве убойной живности, и не у них одних так — по всему предгорью. А тут еще работа тяжелая, попробуй-ка повозись с утра до вечера с жердями да решетками для юрт. Не говоря уже о всем прочем, чего стоит как следует просушить дерево над огнем, выгнуть его как надо. Э-эх, и ведь знают, все знают, только ничего не говорят, ничего будто бы и не замечают. Тот же Саты-бий врал не моргнув глазом, что не оставит с пустыми руками, а где оно, им обещанное? Ничего нет, ни крошки. У Асеина теперь вся надежда на Бая. Рука у него щедрая, не оставит без помощи, как же иначе? И к Садаку надо заехать, у него, глядишь, найдется хоть немного вяленого мяса. Это одно дело, а другое, дух предка свидетель,— соскучился он по Кутуйану. Как он там? Голодать, конечно, не голодает, как-никак при матери живет, а вот насчет настроения, насчет душевного расположения неизвестно, каково ему. В аиле Бая свои, байские распорядки, там немало ребят из богатых семей. Для них Кутуйан чужак. Не обижают ли они его, не притесняют ли? Кто их знает, окружат кольцом так, что не убежишь, и начнут насмешничать, дразниться... И стоит бедняга Кутуйан, горло перехвати
ло от обиды, заплакать нельзя и пожаловаться некому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77