Даже не ветер, а вихрь, какие налетают порой в осенние дни. Он промчался только над одиноким песчаным бугорком, закрутил высокий столб пыли и вернул старику сознание.
Безлюдна голая степь.
Слепой старик, царапая руками землю, зовет несчастного сына.
Ночь...
15
Кочевье кунту остановилось на отдых, пройдя ущелье Кызыл-Ой. До Тогуз-Торо оставалось отсюда не так уж далеко. Так, по крайней мере, говорили люди знающие.
Это была вторая большая стоянка после Сусамыра. Пора было дать вьючным и верховым животным настоящий отдых, иначе никак нельзя. Впереди еще немало трудных переходов, в особенности по ущельям и теснинам Кокомерена.
Кутуйан повидал немало дивного. После перевала Соку- лук солнце начало всходить совсем с другой стороны и реки текли иначе. Кругом одни горы... Юность впечатлительна, а впечатлений было много — и каких! Переход через бурные реки, узкие, опасные дороги, перевалы, не говоря уже о буранах и оползнях. Каждому пришлось теперь вступить в единоборство с судьбой, и часто на кону оказывалась сама жизнь. Человек, говорят, ко всему привыкает. И забывает пережитую опасность на другой день. Незабываема только разлука с другим человеком или с другими людьми.
Кутуйан по пути стал свидетелем трех случаев, которые заставили его обо многом задуматься. Когда он вспоминал о них, сердце у него сжималось от боли и тоски. Такое тоже незабываемо и навсегда оставляет след в душе.
Если обо всем рассказать подробно, выйдет длинная повесть. Длинная и печальная.
На одной из трудных переправ унесло водой колыбель вместе с младенцем. Как рыдала, как билась о землю мать ребенка! Чем ее можно утешить? Потом, это было уже на переходе к Чон-Терме, сорвался с обрыва зять Санджара. И наконец, перед последним перевалом погиб знаменитый силач, борец Кыдык: он хотел один, только своими руками вытянуть на аркане из трещины ледника провалившегося туда верблюда.
Кутуйан и раньше слышал об этом силаче, но в первый раз — и в последний! — увидел его на том подъеме к перевалу. Кыдык был сыном некоего Отегена. В их семье все мужчины обладали незаурядной силой и неутомимым трудолюбием. Перед походом кокандского войска на Кастек ка- наевские джигиты разграбили и разорили аилы всего рода карамерген, увели в плен младшего брата и младшую сестру Кыдыка, и силач был вынужден искать заработков ремеслом борца, чтобы выкупить на свободу брата и сестру.
И вот его не стало. Вдали от родных мест лежит он в чужой земле...
Кутуйан во время кочевки старался держаться поближе к Санджару и в пути и на стоянках. Он все время думал о Казате, ждал его и почти каждую ночь видел во сне.
Страшная весть догнала их на второй большой стоянке. Сначала никто не поверил ей, не мог поверить!
Санджар горько оплакивал старого друга и его сына, а Кутуйан вначале даже не заплакал, только смотрел на всех и на все кругом непонимающими глазами. Медленно встал на ноги — и вдруг ринулся бежать. На берегу гремящей горной реки он упал на землю и зарыдал в голос. Никто его не видел, одна только быстрая речка холодным своим дыханием овеяла его горячую голову, унесла с собой вдаль его тоску.
Покраснело и закатилось солнце.
Когда Кутуйан вернулся, в юрте вместе с матерью сидела Бегаим. Кутуйану показалось, что Бегаим очень изменилась. Располнела, на лице выступили желтовато-коричневые пятна.
Она, как видно, только что пришла. Поговорив о том о сем, обратилась к Кутуйану:
— Отправляйся-ка ты завтра с утра к Садаку, Кукентай. Вам с твоей мамой трудно приходится. Возьмешь у Садака серого трехлетка, садись на него верхом. Скажешь, что Аим- апа велела, понял, хороший мой? — И она улыбнулась, но и улыбка ее была какая-то другая, незнакомая.
— Спасибо, Аим-апа, за вашу доброту, за то, что не забываете нас с мамой.— Кутуйан поклонился.
Бегаим встала, попрощалась с Мээркан, потом привлекла к себе Кутуйана, сжала в ладонях его лицо, ласково и грустно посмотрела ему в глаза и поцеловала в лоб.
— Будь здоров,— сказала она, и голос ее дрогнул.
— Я провожу вас, Аим-апа,— предложил Кутуйан.
— Не надо, милый. Я доберусь сама.
И ушла, не оглянувшись. Неподалеку от юрты стоял ее конь.
Наутро кочевье снималось с места,— как и положено, все поднялись разом. Однако не успели пройти и малого расстояния, как пришлось остановиться: хватились байбиче Бая.
Кутуйану все происходящее казалось бесконечным дурным сном: почему, зачем жизнь так богата неожиданными поворотами, почему она так жестока, так трудна?
С этого дня он начал ощущать себя взрослым человеком. Сделался вдумчивым, спокойным. Судьба Казата известна, но что с Асеином-ата? Ведь он остался один, его необходимо поддержать, утешить... Теперь вот Бегаим, красивая, ласковая женщина. Вчера они виделись, были вместе, а нынче...
Бай разослал во все стороны верховых, но поиски были безрезультатны. Правду подозревала одна Мээркан. Хоть и не прямо, намеками говорила с ней Бегаим, но Мээркан поняла, что она тоскует о Казате, что она только его и ждала. Должно быть, она понимала — не минует ее худая слава, тяжелым грузом ляжет ей на плечи. Ну а Бай, как с ним быть? Не лучше ли уйти куда глаза глядят? Мир велик, найдется в нем место для живой души. Под сердцем у Бегаим ребенок Казата, об этом ребенке тоже надо подумать. Конечно, она так и рассудила. Они теперь находятся в самом центре Ала- Тоо. По этой стороне Кетмень-Тюбе и Талас, на юге Джумгал, выше подымись — Кочкор, священная колыбель киргизов Иссык-Куль. Куда ни пойдешь, всюду киргизы, киргизская земля. Как не найти пристанища! Мээркан верит, что не
пропадут ни Бегаим, ни ее будущий ребенок. Но где она сейчас? В какую сторону подалась?
Три дня вели поиски, потом снова снялся и двинулся в путь невеселый караван кунту. Остались, чтобы повернуть назад, только Кутуйан и его мать.
Таргыл. На нем все их пожитки. Два курджуна толокна,— их дал им на дорогу Санджар. И серый трехлеток — подарок Бегаим.
Двенадцать дней заняла у них обратная дорога. Натерпелись же они за это время мучений — слов не найдешь, чтобы рассказать. Вместе с людьми любое испытание кажется легче, а в одиночку... сохрани бог!
Ни мать, ни кто другой не могли убедить Кутуйана, что возвращаться бесполезно. Он стоял на своем, и вот они с матерью на месте. Трудности пути не оставляли времени для сомнений или раздумий — надо было идти, любой ценой продвигаться вперед. Но уже на дороге, что вела по косогору вверх, к мельнице, Кутуйан забеспокоился. Что их ждет? Он не глядел на мать.
Поднялись на высокий берег над мельницей — и замерли, словно их остановил метко брошенный аркан.
— Ай-яй-яй!— Мээркан закрыла руками лицо и опустилась на землю.
Кутуйан выпустил из руки поводья, но даже не заметил этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Безлюдна голая степь.
Слепой старик, царапая руками землю, зовет несчастного сына.
Ночь...
15
Кочевье кунту остановилось на отдых, пройдя ущелье Кызыл-Ой. До Тогуз-Торо оставалось отсюда не так уж далеко. Так, по крайней мере, говорили люди знающие.
Это была вторая большая стоянка после Сусамыра. Пора было дать вьючным и верховым животным настоящий отдых, иначе никак нельзя. Впереди еще немало трудных переходов, в особенности по ущельям и теснинам Кокомерена.
Кутуйан повидал немало дивного. После перевала Соку- лук солнце начало всходить совсем с другой стороны и реки текли иначе. Кругом одни горы... Юность впечатлительна, а впечатлений было много — и каких! Переход через бурные реки, узкие, опасные дороги, перевалы, не говоря уже о буранах и оползнях. Каждому пришлось теперь вступить в единоборство с судьбой, и часто на кону оказывалась сама жизнь. Человек, говорят, ко всему привыкает. И забывает пережитую опасность на другой день. Незабываема только разлука с другим человеком или с другими людьми.
Кутуйан по пути стал свидетелем трех случаев, которые заставили его обо многом задуматься. Когда он вспоминал о них, сердце у него сжималось от боли и тоски. Такое тоже незабываемо и навсегда оставляет след в душе.
Если обо всем рассказать подробно, выйдет длинная повесть. Длинная и печальная.
На одной из трудных переправ унесло водой колыбель вместе с младенцем. Как рыдала, как билась о землю мать ребенка! Чем ее можно утешить? Потом, это было уже на переходе к Чон-Терме, сорвался с обрыва зять Санджара. И наконец, перед последним перевалом погиб знаменитый силач, борец Кыдык: он хотел один, только своими руками вытянуть на аркане из трещины ледника провалившегося туда верблюда.
Кутуйан и раньше слышал об этом силаче, но в первый раз — и в последний! — увидел его на том подъеме к перевалу. Кыдык был сыном некоего Отегена. В их семье все мужчины обладали незаурядной силой и неутомимым трудолюбием. Перед походом кокандского войска на Кастек ка- наевские джигиты разграбили и разорили аилы всего рода карамерген, увели в плен младшего брата и младшую сестру Кыдыка, и силач был вынужден искать заработков ремеслом борца, чтобы выкупить на свободу брата и сестру.
И вот его не стало. Вдали от родных мест лежит он в чужой земле...
Кутуйан во время кочевки старался держаться поближе к Санджару и в пути и на стоянках. Он все время думал о Казате, ждал его и почти каждую ночь видел во сне.
Страшная весть догнала их на второй большой стоянке. Сначала никто не поверил ей, не мог поверить!
Санджар горько оплакивал старого друга и его сына, а Кутуйан вначале даже не заплакал, только смотрел на всех и на все кругом непонимающими глазами. Медленно встал на ноги — и вдруг ринулся бежать. На берегу гремящей горной реки он упал на землю и зарыдал в голос. Никто его не видел, одна только быстрая речка холодным своим дыханием овеяла его горячую голову, унесла с собой вдаль его тоску.
Покраснело и закатилось солнце.
Когда Кутуйан вернулся, в юрте вместе с матерью сидела Бегаим. Кутуйану показалось, что Бегаим очень изменилась. Располнела, на лице выступили желтовато-коричневые пятна.
Она, как видно, только что пришла. Поговорив о том о сем, обратилась к Кутуйану:
— Отправляйся-ка ты завтра с утра к Садаку, Кукентай. Вам с твоей мамой трудно приходится. Возьмешь у Садака серого трехлетка, садись на него верхом. Скажешь, что Аим- апа велела, понял, хороший мой? — И она улыбнулась, но и улыбка ее была какая-то другая, незнакомая.
— Спасибо, Аим-апа, за вашу доброту, за то, что не забываете нас с мамой.— Кутуйан поклонился.
Бегаим встала, попрощалась с Мээркан, потом привлекла к себе Кутуйана, сжала в ладонях его лицо, ласково и грустно посмотрела ему в глаза и поцеловала в лоб.
— Будь здоров,— сказала она, и голос ее дрогнул.
— Я провожу вас, Аим-апа,— предложил Кутуйан.
— Не надо, милый. Я доберусь сама.
И ушла, не оглянувшись. Неподалеку от юрты стоял ее конь.
Наутро кочевье снималось с места,— как и положено, все поднялись разом. Однако не успели пройти и малого расстояния, как пришлось остановиться: хватились байбиче Бая.
Кутуйану все происходящее казалось бесконечным дурным сном: почему, зачем жизнь так богата неожиданными поворотами, почему она так жестока, так трудна?
С этого дня он начал ощущать себя взрослым человеком. Сделался вдумчивым, спокойным. Судьба Казата известна, но что с Асеином-ата? Ведь он остался один, его необходимо поддержать, утешить... Теперь вот Бегаим, красивая, ласковая женщина. Вчера они виделись, были вместе, а нынче...
Бай разослал во все стороны верховых, но поиски были безрезультатны. Правду подозревала одна Мээркан. Хоть и не прямо, намеками говорила с ней Бегаим, но Мээркан поняла, что она тоскует о Казате, что она только его и ждала. Должно быть, она понимала — не минует ее худая слава, тяжелым грузом ляжет ей на плечи. Ну а Бай, как с ним быть? Не лучше ли уйти куда глаза глядят? Мир велик, найдется в нем место для живой души. Под сердцем у Бегаим ребенок Казата, об этом ребенке тоже надо подумать. Конечно, она так и рассудила. Они теперь находятся в самом центре Ала- Тоо. По этой стороне Кетмень-Тюбе и Талас, на юге Джумгал, выше подымись — Кочкор, священная колыбель киргизов Иссык-Куль. Куда ни пойдешь, всюду киргизы, киргизская земля. Как не найти пристанища! Мээркан верит, что не
пропадут ни Бегаим, ни ее будущий ребенок. Но где она сейчас? В какую сторону подалась?
Три дня вели поиски, потом снова снялся и двинулся в путь невеселый караван кунту. Остались, чтобы повернуть назад, только Кутуйан и его мать.
Таргыл. На нем все их пожитки. Два курджуна толокна,— их дал им на дорогу Санджар. И серый трехлеток — подарок Бегаим.
Двенадцать дней заняла у них обратная дорога. Натерпелись же они за это время мучений — слов не найдешь, чтобы рассказать. Вместе с людьми любое испытание кажется легче, а в одиночку... сохрани бог!
Ни мать, ни кто другой не могли убедить Кутуйана, что возвращаться бесполезно. Он стоял на своем, и вот они с матерью на месте. Трудности пути не оставляли времени для сомнений или раздумий — надо было идти, любой ценой продвигаться вперед. Но уже на дороге, что вела по косогору вверх, к мельнице, Кутуйан забеспокоился. Что их ждет? Он не глядел на мать.
Поднялись на высокий берег над мельницей — и замерли, словно их остановил метко брошенный аркан.
— Ай-яй-яй!— Мээркан закрыла руками лицо и опустилась на землю.
Кутуйан выпустил из руки поводья, но даже не заметил этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77