Щеки обвисли, плечи ссутулились. Лицо невеселое. Санджар-ата рассказывал, что скот Бая особенно пострадал от джута, стало быть, и достаток у него уже не прежний. Заветное желание его, правда, * исполнилось, у него растут двое детей, но, по слухам, ни один на отца не похож.
Вскоре началось жертвоприношение. Вначале зарезали сивую кобылицу, потом еще несколько голов скота. Развернули дастарханы, помолились духам предков. Лица у всех были радостные и просветленные. Старикам одно, а для молодых, сказать по правде, в этом празднике свои расчеты — и у девушек, и у парней на уме игры да песни. Устроили качели, принялись петь, развлекаться. Старики и люди среднего возраста расположились подальше от шумной молодежи, вели степенные разговоры, вспоминали былое и советовались о будущем.
Кутуйан был возле старших. Игры играми, но ему больше хотелось послушать, о чем говорят люди знающие. Ведь за эти годы столько произошло перемен — все по-новому. Новые порядки, даже деньги новые. На равнине, в Сокулуке, одна полость, в горах — другая. Войдет ли племя кунту в одну из них или разделится?
Новые порядки, новые законы, да только по-прежнему в адешних местах власть у Байтика, всех он подмял под себя, и уездный начальник пляшет под его дудку.
Базаркул да и все баи и манапы кунту нынче думали о Бинтике по-иному. Как говорится, ворон ворону глаз не вы- | моет, а иначе — свой своему поневоле брат, так вот думалось им, что, забыв прежние счеты, он их встретит. Конечно, нечего ждать, чтобы выслал он навстречу всадников на «их конях, чтобы возвращение кунту приветствовали м улыканты игрой на зурнах и карнаях,— не такой он человек.
Но хоть бы кого-то выслал хоть бы передал с посланцами свое «добро пожаловать». Ничего подобного. Байтик не проявил к событию ни малейшего внимания — вернулись, не вернулись, слышал он об этом или нет, ничего не известно. Может, ему возвращение кунту не по нраву? Считает их недостойными? Ждет подарка? Или рассуждает так, что, мол, сами они ушли, пусть пеняют на себя, а земли эти — какие остались после продажи — входят нынче в нашу волость. Кто знает, пока все неясно.
Люди, умудренные жизнью, считали, что надо снарядить нескольких человек, достойных и уважаемых, пусть они отправляются к Байтику и попробуют добиться толку. Но ведь это проявление беспомощности, открытое признание себя в чем-то виноватыми. Не делать этого? Но время-то идет...
Именно об этом и зашел разговор на пригорке. Начал его сам Базаркул.
— Байтик держит себя так, словно он нам чужой. Уважал бы хоть дух наших общих предков. А он, можно сказать, спину нам повернул. Или он ждет, чтобы мы пришли к нему с повинной, повесив на шею камчу? Как вы считаете, что правильней — идти к нему на поклон или подождать?
— Да в чем мы провинились, чтобы кланяться ему? — выкрикнул вспыльчивый, грубоватый Тойчубек.— Что нас, бог убил? Мы вернулись на свои земли. Да, мы откочевывали, но нет среди нас племени, которое не кочевало! Сам-то он не кочевал, что ли? Пусть вспомнит, как его встречали, когда он прибыл сюда. Да и откочевывали мы не затем, чтобы выбрать, где трава повыше да погуще. Он первый начал свару, пускай он первый и к нам явится.
Базаркул улыбнулся.
— Пустые это слова. После схватки у Беш-Таша его не кто-нибудь, а Мединский вызывал к себе для разбирательства. Он отговорился тем, что сын у него лежит больной, так его чуть ли не с воинским отрядом в Аулие-Ата отправили. И он первый явится к нам?
Тойчубек продолжал горячиться:
— Ну тогда и поезжай к своему Байтику. Выпрашивай у него наш Ден-Сай и землю наших отцов Кенек. Чего сидишь?
Тойчубеку поддакнул Саты-бий:
— Дескать, мы виноваты, ошибка вышла.
— Да нет уж, если этого не захочет сделать человек, и в самом деле виноватый, то нам и подавно ни к чему,— щелкнул Саты-бия Базаркул и продолжал как ни в чем не бы
вало: — Стало быть, он не приехал, а нам надо подождать еще, пока он пришлет известие.
— Верно,— вставил слово Бай.
Саты-бий только губы поджал: чувствовал, что не один Базаркул, а и все остальные не шибко его сейчас уважают.
Тойчубек, как видно, поостыл и сказал вполне мирно:
— Что ж, это дело Байтика, никто его заставить не может. Хочет, пускай приезжает, а не хочет — как хочет. Нам надо скот пасти, надо и землю пахать, без этого не проживешь. А там поглядим.
С ним молча согласились: нет спору, прав Тойчубек. Отправлять к Байтику послов значит и в самом деле признать себя виновными. Что касается встречи с угощеньем, как положено по-родственному, то насильно мил не будешь. Пока никто их отсюда не гонит, вода и земля — вот они, а там и в самом деле видно будет.
Согласился со старым баем и Базаркул.
— Уместные слова,— сказал он.— Мы ушли из этих мест не для того, чтобы скрыться от виры за убитого. Мы никого не убивали. Во всем виноват сам Байтик. Может, он оттого и молчит, что осознал свою ошибку. Честь и почет дело тонкое, каждый о ней заботится по-своему.
И тут в разговор неожиданно вмешался Кутуйан.
— Базаке! — начал он.— Вы уж меня простите, не сочтите за обиду. Вы сказали, что каждый о чести заботится по- своему. Такая забота каждому из нас, всем нам может принести не только добро, но и зло, об этом не надо забывать. О чести, о почести, о достоинстве говорится немало. Не так уж трудно вину за обиду, за нарушение закона чести, за несчастье свалить на одного. Наверное, Байтик виноват, он тоже раб божий и смотрит на себя особыми глазами. Вас, Базаке, я чту и уважаю как человека мудрого, ученого и понимающего. Может быть, вы меня сочтете незрелым и неразумным юнцом, это наше право. Но и у меня, как у всякого, есть право думать о /Киаиц, иметь свои сомнения, искать на них ответа. Мы нема- ло перестрадали, жизнь научила нас отличать черное от • и*лого. Вот здесь собрались уважаемые люди, я хочу выска-
» п.сн в их присутствии. Судите, прав я или нет.— Он нена- Н1.ИГ0 умолк, потом, глядя Базаркулу прямо в глаза и понизив голос, спросил: — Базаке, скажите, вы считаете только Бай- шка во всем виноватым или и на нас лежит вина?
Базаркул слушал Кутуйана с непроницаемым лицом.
«...Или и на нас лежит вина?» Базаркул не был бы самим собой, если бы не понял, что это «нас» относится лишь к нему.
Сейчас он припомнил, как еще несколько лет назад, у себя дома, верно оценил Кутуйана, его раннюю взрослость суждений. Да, не ошибся он тогда. Сказать по правде, Кутуйан ему нравился: нравилось, как он свободно и достойно держится, как складно говорит. Но как бы там ни было, а сейчас он поставил Базаркул-а в неловкое и нелегкое положение. Не так уж приятно выслушивать укоризненные слова тому, кто привык, чтобы все и всегда обращались к нему с почтением и ни в чем не перечили. Поневоле начнешь считать себя единственно достойным, если слушаешь одни похвалы, и все другие люди кажутся мелкими и незначительными существами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Вскоре началось жертвоприношение. Вначале зарезали сивую кобылицу, потом еще несколько голов скота. Развернули дастарханы, помолились духам предков. Лица у всех были радостные и просветленные. Старикам одно, а для молодых, сказать по правде, в этом празднике свои расчеты — и у девушек, и у парней на уме игры да песни. Устроили качели, принялись петь, развлекаться. Старики и люди среднего возраста расположились подальше от шумной молодежи, вели степенные разговоры, вспоминали былое и советовались о будущем.
Кутуйан был возле старших. Игры играми, но ему больше хотелось послушать, о чем говорят люди знающие. Ведь за эти годы столько произошло перемен — все по-новому. Новые порядки, даже деньги новые. На равнине, в Сокулуке, одна полость, в горах — другая. Войдет ли племя кунту в одну из них или разделится?
Новые порядки, новые законы, да только по-прежнему в адешних местах власть у Байтика, всех он подмял под себя, и уездный начальник пляшет под его дудку.
Базаркул да и все баи и манапы кунту нынче думали о Бинтике по-иному. Как говорится, ворон ворону глаз не вы- | моет, а иначе — свой своему поневоле брат, так вот думалось им, что, забыв прежние счеты, он их встретит. Конечно, нечего ждать, чтобы выслал он навстречу всадников на «их конях, чтобы возвращение кунту приветствовали м улыканты игрой на зурнах и карнаях,— не такой он человек.
Но хоть бы кого-то выслал хоть бы передал с посланцами свое «добро пожаловать». Ничего подобного. Байтик не проявил к событию ни малейшего внимания — вернулись, не вернулись, слышал он об этом или нет, ничего не известно. Может, ему возвращение кунту не по нраву? Считает их недостойными? Ждет подарка? Или рассуждает так, что, мол, сами они ушли, пусть пеняют на себя, а земли эти — какие остались после продажи — входят нынче в нашу волость. Кто знает, пока все неясно.
Люди, умудренные жизнью, считали, что надо снарядить нескольких человек, достойных и уважаемых, пусть они отправляются к Байтику и попробуют добиться толку. Но ведь это проявление беспомощности, открытое признание себя в чем-то виноватыми. Не делать этого? Но время-то идет...
Именно об этом и зашел разговор на пригорке. Начал его сам Базаркул.
— Байтик держит себя так, словно он нам чужой. Уважал бы хоть дух наших общих предков. А он, можно сказать, спину нам повернул. Или он ждет, чтобы мы пришли к нему с повинной, повесив на шею камчу? Как вы считаете, что правильней — идти к нему на поклон или подождать?
— Да в чем мы провинились, чтобы кланяться ему? — выкрикнул вспыльчивый, грубоватый Тойчубек.— Что нас, бог убил? Мы вернулись на свои земли. Да, мы откочевывали, но нет среди нас племени, которое не кочевало! Сам-то он не кочевал, что ли? Пусть вспомнит, как его встречали, когда он прибыл сюда. Да и откочевывали мы не затем, чтобы выбрать, где трава повыше да погуще. Он первый начал свару, пускай он первый и к нам явится.
Базаркул улыбнулся.
— Пустые это слова. После схватки у Беш-Таша его не кто-нибудь, а Мединский вызывал к себе для разбирательства. Он отговорился тем, что сын у него лежит больной, так его чуть ли не с воинским отрядом в Аулие-Ата отправили. И он первый явится к нам?
Тойчубек продолжал горячиться:
— Ну тогда и поезжай к своему Байтику. Выпрашивай у него наш Ден-Сай и землю наших отцов Кенек. Чего сидишь?
Тойчубеку поддакнул Саты-бий:
— Дескать, мы виноваты, ошибка вышла.
— Да нет уж, если этого не захочет сделать человек, и в самом деле виноватый, то нам и подавно ни к чему,— щелкнул Саты-бия Базаркул и продолжал как ни в чем не бы
вало: — Стало быть, он не приехал, а нам надо подождать еще, пока он пришлет известие.
— Верно,— вставил слово Бай.
Саты-бий только губы поджал: чувствовал, что не один Базаркул, а и все остальные не шибко его сейчас уважают.
Тойчубек, как видно, поостыл и сказал вполне мирно:
— Что ж, это дело Байтика, никто его заставить не может. Хочет, пускай приезжает, а не хочет — как хочет. Нам надо скот пасти, надо и землю пахать, без этого не проживешь. А там поглядим.
С ним молча согласились: нет спору, прав Тойчубек. Отправлять к Байтику послов значит и в самом деле признать себя виновными. Что касается встречи с угощеньем, как положено по-родственному, то насильно мил не будешь. Пока никто их отсюда не гонит, вода и земля — вот они, а там и в самом деле видно будет.
Согласился со старым баем и Базаркул.
— Уместные слова,— сказал он.— Мы ушли из этих мест не для того, чтобы скрыться от виры за убитого. Мы никого не убивали. Во всем виноват сам Байтик. Может, он оттого и молчит, что осознал свою ошибку. Честь и почет дело тонкое, каждый о ней заботится по-своему.
И тут в разговор неожиданно вмешался Кутуйан.
— Базаке! — начал он.— Вы уж меня простите, не сочтите за обиду. Вы сказали, что каждый о чести заботится по- своему. Такая забота каждому из нас, всем нам может принести не только добро, но и зло, об этом не надо забывать. О чести, о почести, о достоинстве говорится немало. Не так уж трудно вину за обиду, за нарушение закона чести, за несчастье свалить на одного. Наверное, Байтик виноват, он тоже раб божий и смотрит на себя особыми глазами. Вас, Базаке, я чту и уважаю как человека мудрого, ученого и понимающего. Может быть, вы меня сочтете незрелым и неразумным юнцом, это наше право. Но и у меня, как у всякого, есть право думать о /Киаиц, иметь свои сомнения, искать на них ответа. Мы нема- ло перестрадали, жизнь научила нас отличать черное от • и*лого. Вот здесь собрались уважаемые люди, я хочу выска-
» п.сн в их присутствии. Судите, прав я или нет.— Он нена- Н1.ИГ0 умолк, потом, глядя Базаркулу прямо в глаза и понизив голос, спросил: — Базаке, скажите, вы считаете только Бай- шка во всем виноватым или и на нас лежит вина?
Базаркул слушал Кутуйана с непроницаемым лицом.
«...Или и на нас лежит вина?» Базаркул не был бы самим собой, если бы не понял, что это «нас» относится лишь к нему.
Сейчас он припомнил, как еще несколько лет назад, у себя дома, верно оценил Кутуйана, его раннюю взрослость суждений. Да, не ошибся он тогда. Сказать по правде, Кутуйан ему нравился: нравилось, как он свободно и достойно держится, как складно говорит. Но как бы там ни было, а сейчас он поставил Базаркул-а в неловкое и нелегкое положение. Не так уж приятно выслушивать укоризненные слова тому, кто привык, чтобы все и всегда обращались к нему с почтением и ни в чем не перечили. Поневоле начнешь считать себя единственно достойным, если слушаешь одни похвалы, и все другие люди кажутся мелкими и незначительными существами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77