— Но ведь молодой человек прав. Он единственный сын у своего отца, и у них на руках еще старуха теща, совсем больная. Оставили бы вы их в покое!
— Вы, госпожа, кажется, очень разумная женщина. Поймите, пожалуйста, мы его не на край света увозим. Какая разница — здесь или там. Думаю, его отец не отказал бы нам, а? Давай, парень, собирайся.
...Скоро они были уже далеко. Казат все оглядывался — он скакал позади всех. Может, стоило ему потверже отказаться, воспротивиться? Только джигиты вооружены, да и много их против одного. Расправились бы с ним легко и просто.
Бегаим казалось, что она сейчас упадет и умрет. Потеряна последняя надежда, улетела, как пыль из-под конских копыт. Она смотрела вслед всадникам, смотрела неотрывно на Казата... Вот он обернулся в последний раз и хлестнул камчой коня.
Кутуйан побежал было следом за конями, уносившими и Казата, и тех, кто заставил его уехать. Почему они так делают? Почему распоряжаются? Разве только им нужно есть и пить? А другим не надо? Почему бог этого не замечает? Не наказывает насильников?
Почему? Почему? Почему?.. А где ответ на эти «почему»?
Опомнившись, он остановился и крепко, так, что побелели суставы, сжал кулаки. Едва переступив порог сознательной жизни, Кутуйан успел кое-что повидать, но никогда еще не было ему так горько, как нынче.
У Бегаим Кутуйан прожил три дня. И еле дотянул. Правда, Аим-апа хорошая, добрая, ничего не скажешь. И Айдай неплохая девочка, отзывчивая. Они обе очень хорошо относились к нему, ничем не давали понять своего превосходства. Но Кутуйан не испытывал по отношению к той же Айдай никаких теплых чувств. Глядя на нее, он почему-то все время представлял себе ее родного отца Мисиралы и приемного — Саты- бия. И сам он, и Казат пострадали по воле этих людей. И хотя Айдай живет у Аим-апа, она близка тем, все равно блошка.
Однажды, когда они вдвоем играли возле большого камня, Кутуйан нарочно, чтобы испытать ее, спросил:
— Айдай, ты почему со мной играешь? Ведь я бедный.
Айдай покачала головой:
— Нет, ты не бедный. Я знаю, что не бедный. У бедных не бывает умных детей.
У Кутуйана брови взлетели вверх.
— Разве все бедняки полоумные?
— Конечно! Мне говорил дедушка, что они потому бедные, что им ума не хватает.
— А ты любишь дедушку Саты-бия?
— А как же!
Кутуйану захотелось убежать от нее. Он не спросил, за что она любит Саты-бия. Потом он ее пожалел: мала еще, не понимает ничего. Помолчав, сказал:
— Да, дедушку или отца надо любить. Только плохие дети не любят родных. У меня есть Асеин-ата, он мне вместо отца. И мама. Завтра я к ним уеду.
Айдай широко раскрыла глаза.
— Не уезжай! — попросила она.— Без тебя мы с Бегаим- джене совсем одни останемся. Не уезжай, а? Ты хороший, ты лучше всех...
Чтобы не огорчать ее, Кутуйан улыбнулся и кивнул.
Наутро Садак увез его с собой. Айдай еще спала и не видела, как они уезжали.
12
Они вдвоем в Больной юрте.
Бегаим сильно исхудала, осунулась. Бессонница сделалась для нее привычной. Беспокойно ворочаясь на постели,
она, чтобы уснуть, принималась считать до тысячи, да что там до тысячи, считала неведомо до какого числа, но это не помогало. Вздремнет ненадолго уже под утро и вскакивает с постели, выходит из юрты. Кругом все тихо, аил спит, ни души не видать. Бегаим стоит и, постепенно успокаиваясь, слушает монотонный шум реки и крик кукушки. Потом она подымается на самую высокую точку холма и глядит на восток — туда, куда уехал Казат. «Где-то он теперь? Хоть бы заехал сюда разок, показался. Может, там воспользовались его молодостью, безотказностью в работе и услали еще куда-нибудь. С них все станется! Если бы не так, то он, наверное, прислал бы о себе весточку. Вспоминает ли, скучает ли, боль моя сердечная! О господи, исполни мое заветное желание, извелась я совсем!»
Ах, должно быть, и вправду есть на небе бог, Бегаим уверовала в него всей душой. Как-то раз, когда она, набросив на себя белый бешмет, поднялась на заре на вершину холма, то увидала на горе Тескей-Тоо, на той самой лесистой горе, где кричала кукушка, одинокого всадника. И тотчас узнала его — Казат! Еще и не рассвело как следует, кому там быть, кроме него.
«Казат!» — крикнула Бегаим — но крикнула беззвучно. Не могла бы она сейчас произнести ни звука, задохнулась, в горле пересохло, а сердце! Оно готово было выскочить из груди. В глазах помутилось, ей чудилось, что не стоит она на земле, а плывет куда-то на белом облаке.
Но вот посветлело вокруг, расцветилось яркими красками, засверкало, словно покрытое небывалым полотнищем серебристой дарчи,— то вспыхнули в лучах показавшегося на восходе солнца бесчисленные капли росы. Вот каково оно, счастье Бегаим!
Всадник на горе не двигался, застыл, будто каменное изваяние.
«Казат...» Бегаим казалось, что она видит его лицо, слышит стук его сердца, хотя ни он, ни она не двинулись с места и лишь смотрели друг на друга издали.
Но вот наконец всадник тронул коня и стал спускаться с горы. Беззвучно он двигался по высокому ковылю наискосок через склон, свернул вправо, к заросшему арчой невысокому гребню, скрылся и вскоре вновь появился на верхнем отроге. Натянул поводья. Конь не хотел стоять на месте, нетерпеливо грыз удила. И все это неслышно. Только видимый образ самого прекрасного в мире — движения.
Всадник отпустил поводья и скоро снова был у верши
ны. Там он замер ненадолго — четкая черная тень, над которой все выше подымалось солнце, — и исчез, словно растаял.
Какой счастливый это был день для Бегаим! Никогда до тех пор не изведанный, истинный праздник. Она не в силах была оставаться дома, забрала с собой Айдай и ушла в горы. Ей казалось, что со всех сторон ее окружают цветы, каждый камень превратился в драгоценный изумруд. Бывает же такое счастье, такое беззаботное, безмятежное состояние души! Айдай смотрела на свою джене и не могла понять, что с ней такое происходит. Когда они вернулись в аил, Бегаим, к удивлению Айдай, навестила нескольких соседей в их юртах. Девочка не знала, конечно, что ее джене нужно найти хоть какой-то исход обуревавшей ее радости. Даже с Тоодак, с которой она старалась держаться как можно прохладней и отдаленней, Бегаим сегодня поговорила сердечно.
Бая в аиле не было, он на несколько дней уехал в Пишпек. Бегаим и Айдай довольно долго просидели в юрте у Тоодак. Сначала им подали гульчетай1, потом чай с молоком. Ну, чай был как чай, но гульчетай совсем не понравился Айдай. Девочка вообще не любила вторую жену Бая: года не прошло, как вышла замуж, а растолстела, голос какой-то хриплый, на женский не похож... Ну ее! Тесто в гульчетае нарезано толстыми кусками, похожими на мясистые оттопыренные губы Тоодак, да и не проварено как следует, жесткое, невкусное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77