..
Байтик заранее знал, в какой день снимается с места племя кунту. Опасался, что найдутся среди откочевывающих лихие головы, от которых только и жди беды для своего достатка. Со злобной предусмотрительностью направил он в загодя намеченные места отборных джигитов и предоставил им полную свободу действий.
Казат перегнал табун через речку Джыламыш и завернул его на старую дорогу, и тут откуда ни возьмись окружили
его с криками и топотом человек десять джигитов. Казат глазам своим не верил, а между тем предводитель джигитов, обутый в сапоги до колен и одетый в черный чапан, уже остановился прямо перед ним.
— Ты куда?
Казат не сробел:
— Тоже еще, куда! Тебе что за дело?
— А вот что! Хлесткий удар плетью ожег Казата.
Он было хотел ответить тем же, но предводителю на
помощь пришли его подручные, и на Казата обрушились новые удары. Что-то горячее потекло по щеке... Кровь...
— Вы кто такие?
— Не узнаешь? — Заводила захохотал.
— Кто вы, спрашиваю?
— А ты кто?
— Я табунщик батыра.
— Ну да? — Предводитель захохотал еще громче.— Ладно, тогда отвечай, куда гонишь коней так, что от них пар идет? Наши пастбища вон там, наверху, а?
Понял Казат, что перед ним джигиты Байтика. Отвечать было нечего, и он промолчал. Услыхал, как кто-то произнес удивленно:
— Кто бы мог подумать, что этот чурбан способен на такое! Ну и ну!
— В тихом омуте черти водятся,— отвечал на это предводитель.— Ясное дело, что не сам додумался, кто-то его подговорил.— Он повернулся к Казату: — Отвечай, кто тебя послал, ну? Ваш Базаке?
Казат молчал. Вытер рукой кровь с лица и перевел на предводителя тяжелый неподвижный взгляд.
— Ты что, оглох? Кто тебя послал, спрашиваю!
Молчание.
Страшный удар пониже уха. Казат качнулся и свалился с седла.
— Забирайте его с собой! — крикнул предводитель.— Давай клади его на круп коня. Заговорит, куда он денется! Ишь, сорвались, как псы с цепи! Ради Базаркула пошел на преступление, все они из одной и той же глины слеплены.
Торчит на левом берегу речки Джыламыш голый серый бугор. Вокруг него одни пески, на которых кое-где растут низкие, корявые кусты дикого шиповника.
Время за полдень.
Асеина волокли сюда чуть ли не за шиворот.
Поодаль от бугра стоят связанные цепочкой — голову к хвосту — лошади. Еще поодаль столпились люди, человек двадцать, а то и тридцать.
«Что там случилось? — недоумевал Асеин.— Господь милостивый, в чем беда?»
Толпа расступилась, и старик увидел глубокую четырехугольную яму. На краю ямы стоит Казат, руки у него связаны назади. И весь он в крови. Справа и слева его держат два джигита.
— Отец! — хриплым, глухим голосом выговорил Казат.— Ты пришел, отец?
— Казат! — Асеин бросился к сыну, но его крепко ухватили за локти и удержали.
Старик попытался вырваться.
— Отпустите! — крикнул он.— За что такое насилие? Что он вам сделал, отца чьего-нибудь убил? Почему вы его схватили? Пустите меня!
По другую сторону ямы Казат весь напрягся, но ему удалось даже сдвинуться с места. Отец и сын молча смотрел** друг на друга.
Асеин не мог понять, что за беда стряслась, за какие грехи так избили его Казата. По какому праву?
— Казаттай, родной! Скажи, чем ты провинился? Что ты сделал, скажи, сынок!
— Отец, я ни в чем не виноват.— У Казата на глазах выступили слезы.— Вся моя вина в том, что я люблю свой народ и хотел доказать свою любовь. У меня чистые мысли...
Только теперь Асеин заметил людей в красных шапках1, одни из которых выступил вперед и сказал'
— Чистота его мыслей, аксакал, заключается в том, что он угнал табун лошадей. Конечно, мысль эта не принадлежит ему, он действовал по чьей-то указке. Мы решили доставить сюда вас, его отца. Если он признается, кто его послал, то будет прощен. Сам он сказать не желает. Если вам дорога жизнь вашего сына, велите ему признаться.
Асеина затрясло. Табун лошадей! О создатель! Его Казат пошел на такое дело? Нет, его и вправду кто-то подговорил... Табун... Да еще чей! Старик не мог опомниться и долго молчал. Потом спросил тихо:
— Казаттай, это правда, что ты угнал?
1 Красные шапки могли носить только знатные и высокопоставленные.
Казат кивнул.
— Нет! — выкрикнул Асеин. — Нет, ты не мог... Тебя в самом деле кто-то подговорил. Скажи, кто этот подлый негодяй?
Казат не ответил.
— Казат!
Бекзада в красной шапке указал рукой на яму:
— Опускайте!
Яма была очень глубокая, аршина полтора над головой Казата.
У Асеина глаза вылезли из орбит.
— Люди добрые! Бекзада! — крикнул он.— Подождите! Ведь и у вас есть отцы. Выслушайте же слово отца. Такой казни не было с давних пор... Пощадите!
Бекзада обратился к Казату:
— Говори, кто тебя послал, не то...
Казат не поднял головы.
«Начинайте»,— кивнул бекзада джигитам.
В яму посыпались комья земли. Скоро Казат был засыпан до пояса. Бекзада наклонился к нему:
— Разве это геройство — погибнуть за чужое преступление? Пусть будет наказан истинный виновник. Упрямству тоже есть предел. Ну?
Казат только глянул на него, но не ответил.
Забросали землей по плечи, и снова бекзада обратился к Казату:
— Глупец, за что гибнешь? Две жизни бог не дает никому. Говори! Кто он?
Асеин изо всех сил рванулся вперед:
— См я, бекзада! Он мой единственный сын, больше у меня ни! еА По неразумию он согрешил, по молодости, поддался на ^говоры. Я старый человек, не гневайся на меня. Богом тебе клянусь, до конца моих дней буду твоим рабом. Ради наших общих предков молю тебя, бекзада, прости первую вину!
Все вокруг всколыхнулись, заговорили, жалея несчастного отца. И вдруг из ямы послышался сдавленный, задыхающийся голос:
— Отец! Ты... сильный и умный человек, отец. Я горжусь тобой... и прошу... оставайся таким навсегда. Никому не кланяйся... Никого не проси, отец!
Бекзада не вытерпел:
— Замолчи!
Асеин понял, что бекзада взбешен. Кинулся на колени:
— Зарой меня вместо него, бекзада! Я приму на себя его вину.
— Отец за сына, а сын за отца не ответчик! Кто совершил преступление, тому и кара.
Асеин выкрикнул, весь побелев:
— Ты не человек, а хищный голодный волк! Если тебе мало моего сына, хорони меня вместе с ним! Вместе!
— Я в последний раз тебя спрашиваю: кто велел тебе угнать табун? — Бекзада снова наклонился к яме.
— Я угнал его сам!
Бекзада, закусив губы, помедлил минуту. Махнул рукой:
— Зарывайте! — и отошел прочь.
— Каз-а-ат! — дико закричал Асеин, а Казат, засыпаемый землей, только молча улыбнулся. ^
Последнее, что видел Асеин, это пыль. Она взметнулась над страшной могилой и — осела. Но все вокруг затянула густая мгла, и свет померк.
...Он лежал долго.
Очнулся оттого, что поднялся сильный ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Байтик заранее знал, в какой день снимается с места племя кунту. Опасался, что найдутся среди откочевывающих лихие головы, от которых только и жди беды для своего достатка. Со злобной предусмотрительностью направил он в загодя намеченные места отборных джигитов и предоставил им полную свободу действий.
Казат перегнал табун через речку Джыламыш и завернул его на старую дорогу, и тут откуда ни возьмись окружили
его с криками и топотом человек десять джигитов. Казат глазам своим не верил, а между тем предводитель джигитов, обутый в сапоги до колен и одетый в черный чапан, уже остановился прямо перед ним.
— Ты куда?
Казат не сробел:
— Тоже еще, куда! Тебе что за дело?
— А вот что! Хлесткий удар плетью ожег Казата.
Он было хотел ответить тем же, но предводителю на
помощь пришли его подручные, и на Казата обрушились новые удары. Что-то горячее потекло по щеке... Кровь...
— Вы кто такие?
— Не узнаешь? — Заводила захохотал.
— Кто вы, спрашиваю?
— А ты кто?
— Я табунщик батыра.
— Ну да? — Предводитель захохотал еще громче.— Ладно, тогда отвечай, куда гонишь коней так, что от них пар идет? Наши пастбища вон там, наверху, а?
Понял Казат, что перед ним джигиты Байтика. Отвечать было нечего, и он промолчал. Услыхал, как кто-то произнес удивленно:
— Кто бы мог подумать, что этот чурбан способен на такое! Ну и ну!
— В тихом омуте черти водятся,— отвечал на это предводитель.— Ясное дело, что не сам додумался, кто-то его подговорил.— Он повернулся к Казату: — Отвечай, кто тебя послал, ну? Ваш Базаке?
Казат молчал. Вытер рукой кровь с лица и перевел на предводителя тяжелый неподвижный взгляд.
— Ты что, оглох? Кто тебя послал, спрашиваю!
Молчание.
Страшный удар пониже уха. Казат качнулся и свалился с седла.
— Забирайте его с собой! — крикнул предводитель.— Давай клади его на круп коня. Заговорит, куда он денется! Ишь, сорвались, как псы с цепи! Ради Базаркула пошел на преступление, все они из одной и той же глины слеплены.
Торчит на левом берегу речки Джыламыш голый серый бугор. Вокруг него одни пески, на которых кое-где растут низкие, корявые кусты дикого шиповника.
Время за полдень.
Асеина волокли сюда чуть ли не за шиворот.
Поодаль от бугра стоят связанные цепочкой — голову к хвосту — лошади. Еще поодаль столпились люди, человек двадцать, а то и тридцать.
«Что там случилось? — недоумевал Асеин.— Господь милостивый, в чем беда?»
Толпа расступилась, и старик увидел глубокую четырехугольную яму. На краю ямы стоит Казат, руки у него связаны назади. И весь он в крови. Справа и слева его держат два джигита.
— Отец! — хриплым, глухим голосом выговорил Казат.— Ты пришел, отец?
— Казат! — Асеин бросился к сыну, но его крепко ухватили за локти и удержали.
Старик попытался вырваться.
— Отпустите! — крикнул он.— За что такое насилие? Что он вам сделал, отца чьего-нибудь убил? Почему вы его схватили? Пустите меня!
По другую сторону ямы Казат весь напрягся, но ему удалось даже сдвинуться с места. Отец и сын молча смотрел** друг на друга.
Асеин не мог понять, что за беда стряслась, за какие грехи так избили его Казата. По какому праву?
— Казаттай, родной! Скажи, чем ты провинился? Что ты сделал, скажи, сынок!
— Отец, я ни в чем не виноват.— У Казата на глазах выступили слезы.— Вся моя вина в том, что я люблю свой народ и хотел доказать свою любовь. У меня чистые мысли...
Только теперь Асеин заметил людей в красных шапках1, одни из которых выступил вперед и сказал'
— Чистота его мыслей, аксакал, заключается в том, что он угнал табун лошадей. Конечно, мысль эта не принадлежит ему, он действовал по чьей-то указке. Мы решили доставить сюда вас, его отца. Если он признается, кто его послал, то будет прощен. Сам он сказать не желает. Если вам дорога жизнь вашего сына, велите ему признаться.
Асеина затрясло. Табун лошадей! О создатель! Его Казат пошел на такое дело? Нет, его и вправду кто-то подговорил... Табун... Да еще чей! Старик не мог опомниться и долго молчал. Потом спросил тихо:
— Казаттай, это правда, что ты угнал?
1 Красные шапки могли носить только знатные и высокопоставленные.
Казат кивнул.
— Нет! — выкрикнул Асеин. — Нет, ты не мог... Тебя в самом деле кто-то подговорил. Скажи, кто этот подлый негодяй?
Казат не ответил.
— Казат!
Бекзада в красной шапке указал рукой на яму:
— Опускайте!
Яма была очень глубокая, аршина полтора над головой Казата.
У Асеина глаза вылезли из орбит.
— Люди добрые! Бекзада! — крикнул он.— Подождите! Ведь и у вас есть отцы. Выслушайте же слово отца. Такой казни не было с давних пор... Пощадите!
Бекзада обратился к Казату:
— Говори, кто тебя послал, не то...
Казат не поднял головы.
«Начинайте»,— кивнул бекзада джигитам.
В яму посыпались комья земли. Скоро Казат был засыпан до пояса. Бекзада наклонился к нему:
— Разве это геройство — погибнуть за чужое преступление? Пусть будет наказан истинный виновник. Упрямству тоже есть предел. Ну?
Казат только глянул на него, но не ответил.
Забросали землей по плечи, и снова бекзада обратился к Казату:
— Глупец, за что гибнешь? Две жизни бог не дает никому. Говори! Кто он?
Асеин изо всех сил рванулся вперед:
— См я, бекзада! Он мой единственный сын, больше у меня ни! еА По неразумию он согрешил, по молодости, поддался на ^говоры. Я старый человек, не гневайся на меня. Богом тебе клянусь, до конца моих дней буду твоим рабом. Ради наших общих предков молю тебя, бекзада, прости первую вину!
Все вокруг всколыхнулись, заговорили, жалея несчастного отца. И вдруг из ямы послышался сдавленный, задыхающийся голос:
— Отец! Ты... сильный и умный человек, отец. Я горжусь тобой... и прошу... оставайся таким навсегда. Никому не кланяйся... Никого не проси, отец!
Бекзада не вытерпел:
— Замолчи!
Асеин понял, что бекзада взбешен. Кинулся на колени:
— Зарой меня вместо него, бекзада! Я приму на себя его вину.
— Отец за сына, а сын за отца не ответчик! Кто совершил преступление, тому и кара.
Асеин выкрикнул, весь побелев:
— Ты не человек, а хищный голодный волк! Если тебе мало моего сына, хорони меня вместе с ним! Вместе!
— Я в последний раз тебя спрашиваю: кто велел тебе угнать табун? — Бекзада снова наклонился к яме.
— Я угнал его сам!
Бекзада, закусив губы, помедлил минуту. Махнул рукой:
— Зарывайте! — и отошел прочь.
— Каз-а-ат! — дико закричал Асеин, а Казат, засыпаемый землей, только молча улыбнулся. ^
Последнее, что видел Асеин, это пыль. Она взметнулась над страшной могилой и — осела. Но все вокруг затянула густая мгла, и свет померк.
...Он лежал долго.
Очнулся оттого, что поднялся сильный ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77