.. Ты этого уменья, кажется, не растерял. А я моряк начинающий, и в лицо ветер мне еще не дул. Зато боковой дует часто. Вот и приходится брать с тебя пример. Как видишь, я доплыл до твоего института. Не потону и в дальнейшем.
Зацепил-таки, чертов сын, опасную тему!
Но ничего обидного в словах сына Федор Ипполитович не почувствовал. И если сегодняшняя выходка Ольги всего лишь «последняя туча рассеянной бури», ему, пожалуй, пригодится «философия» сына.
Да и пора заканчивать эту беседу: ответ Игорю долгих разговоров не требует.
Итак, не мир, а прекращение огня. На очень короткий срок: как ни печально, а Черемашко долго не протянет. Кроме того, если и придет сегодня телеграмма из министерства, Игорь сразу из города не уедет: сначала ему нужно жену и сына домой отправить. Вот если бы...
Все настойчивее подступало к Шостенко-старшему это самое «вот если бы». И сколько в нем было горечи!!
«Ну, почему не скажешь, что за эти годы ты поумнел, что разъединила нас с тобой твоя мальчишеская запальчивость? Неужели это так трудно?..»
Федор Ипполитович посмотрел на часы, поднялся и направился к двери. Возле Ольгиного стула остановился, оперся на его спинку.
— Ответ мой узнаешь в институте,— начал он весьма официально.—Должен же я выслушать и другую сторону— Сергея... Но, независимо от моего ответа, ты сегодня обязан быть здесь к обеду. Этого желает твоя мать. И попробуй только поиграть на ее нервах!
И все-таки казалось, что обращается Федор Ипполитович не к блудному сыну и не к стажеру, а к товарищу по несчастью: сам, мол, понимаешь...
А может... А может быть, черт возьми, к товарищу по одинаковому счастью?
Около часа Друзь просидел один в ординаторской, снова и снова обдумывая, каким должен быть режим для Василя Максимовича. И поминутно посматривал на дверь: не идут ли за ним из первой палаты? Да и Вадику пора быть здесь, рассказать о вычитанном из взятых домой книг и журналов. Без этого Друзь ни на пятиминутке, ни во время обхода не сможет чувствовать себя уверенно. И очень жаль, что Александр Семенович не успеет до пятиминутки побывать во всех больницах и клиниках города. А его сведения могут принести, пожалуй, больше пользы, чем поиски Вадика...
В начале девятого дверь приоткрылась и показалась голова Жени.
— Проснулся!
В палате Женя молча протянула Друзю термометр.
Снова потемнели ее глаза. Снова сдержанны ее движения. Не молоденькая девушка, а требовательная к себе и необычайно внимательная к больному медицинская сестра.
Вот и хорошо. Только это от нее и требуется.
На термометре тридцать семь и семь. На одну десятую меньше, чем вечером. Хорошо, что так. И вволю, кажется, поспал Василь Максимович. Помогла ему в этом, нужно отдать ей должное, Женя. Конечно, радоваться еще нечему. Черемашко долго еще будет находиться в таком состоянии, когда надо быть готовым к непредвиденному. Вовремя разглядеть приближающуюся угрозу, встретить ее во всеоружии — хватит ли у Друзя на это интуиции и уменья?
Друзь присел возле больного. Взял его руку — то ли послушать пульс, то ли пожать ее. И как можно бодрее поздоровался:
— С добрым утром, Василь Максимович.
— И вас, доктор,— откликнулся тот не таким уж немощным голосом.
И взгляд у него не отсутствующий. В глазах лукавая усмешка, словно видят они то, что врач старается скрыть даже от себя.
— Докладывать, как себя чувствую?
Друзь кивнул. И «доклад» своего пациента выслушал внимательно.
Выспался Черемашко знаменито. Правда, столько приснилось ему за ночь — не успеешь глаза закрыть, а отовсюду наваливается всякая всячина. Но нигде не болело, позавчерашнее о себе ничем не напоминало. А сейчас хочется новостей — таких, чтобы целый день только о них, а не о себе думать. Заводских, например. Когда ты проработал на одном заводе, в одном цехе более тридцати лет, когда каждого знаешь, как облупленного, до чего же тоскливо лежать, не зная, что там происходит. А вот жену и детей пускать сюда не надо: увидят; что один он в палате, такое взбредет им в голову...
Друзь улыбался, будто именно таким и ожидал увидеть Василя Максимовича. А когда тот выговорился, почти весело заявил:
— Вы молодцом сегодня!.
И услышал в ответ:
— А каким еще буду!
Друг друга они поняли.
— Хорошо,— продолжал Друзь,— что наш уговор вы помните. Свои обязательства я не хуже вас выполню. Никаких болей и тревог у вас не будет ни сегодня, ни завтра. Мы постараемся, чтобы вы эти дни как можно больше спали. Сон нужнее вам теперь, чем хлеб и вода. Да и есть и пить вам еще нельзя. И родным вашим мы вас, вопреки правилам клиники, покажем. Знаю, перед ними вам будет труднее всего. Но пусть они собственными глазами увидят, что вам чуть-чуть лучше. И вам будет спокойнее, и у них камень с души спадет.— Друзь поднялся.— Увидимся мы сегодня не раз.
Он взглядом показал Жене, чтобы она вышла в коридор. Медсестра должна не только запомнить его назначения, но и передать их той, кто ее здесь сменит. При этом Друзь ни разу не посмотрел на Женю. Не заметил и того, как в эту часть коридора заглядывают ходячие ^больные, как промелькнул чей-то белый халат...
Когда он закончил, Женя спросила:
— А разве следующей ночью дежурства возле Васи- ля Максимовича не будет?
— Конечно, будет.— Голос Друзя стал еще холоднее.— Но у вас есть свои больные...
— А завтра?
Друзь позволил себе взглянуть на Женю. В русалочьих глазах было столько мольбы... Друзь не смог отказать ей. Правда, не дал и согласия:
— До завтра еще далеко.
В ординаторской Друзь увидел своего вдумчивого помощника. До пятиминутки еще бог знает сколько времени, а Вадик уже здесь — до чего же добросовестный парень!
Ковалишин стоял у окна. Опершись длинными руками на подоконник, почти прислонившись лбом к стеклу, он следил за происходящим на улице. На постукивание палки своего патрона он нехотя повернул голову, а на его приветствие ответил не сразу. Когда Друзь присел к столу, Вадик подошел к нему так, словно его подталкивали в спину.
Друзь обеспокоенно спросил:
— Что с вами?
Вадик поперхнулся*
— Ни... ничего.
Друзь напомнил ему:
— Так что вы мне скажете, Вадик?
Тот уселся рядом, потер ладони о колени, и на лице у него появилось обиженное выражение.
— Вы задали мне бессмысленную работу. Нужных вам материалов я почти не нашел. О благополучном исходе прочел только в одном материале. Вывод йз всего остального может быть только один: у медицины нет ни надежных средств для своевременной диагностики, ни мало-мальски надежных способов лечения тромбозов глубоких сосудов. При тромбах в брюшной полости диагноз, как правило, ставится лишь во время оперативного вмешательства... или при вскрытии трупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Зацепил-таки, чертов сын, опасную тему!
Но ничего обидного в словах сына Федор Ипполитович не почувствовал. И если сегодняшняя выходка Ольги всего лишь «последняя туча рассеянной бури», ему, пожалуй, пригодится «философия» сына.
Да и пора заканчивать эту беседу: ответ Игорю долгих разговоров не требует.
Итак, не мир, а прекращение огня. На очень короткий срок: как ни печально, а Черемашко долго не протянет. Кроме того, если и придет сегодня телеграмма из министерства, Игорь сразу из города не уедет: сначала ему нужно жену и сына домой отправить. Вот если бы...
Все настойчивее подступало к Шостенко-старшему это самое «вот если бы». И сколько в нем было горечи!!
«Ну, почему не скажешь, что за эти годы ты поумнел, что разъединила нас с тобой твоя мальчишеская запальчивость? Неужели это так трудно?..»
Федор Ипполитович посмотрел на часы, поднялся и направился к двери. Возле Ольгиного стула остановился, оперся на его спинку.
— Ответ мой узнаешь в институте,— начал он весьма официально.—Должен же я выслушать и другую сторону— Сергея... Но, независимо от моего ответа, ты сегодня обязан быть здесь к обеду. Этого желает твоя мать. И попробуй только поиграть на ее нервах!
И все-таки казалось, что обращается Федор Ипполитович не к блудному сыну и не к стажеру, а к товарищу по несчастью: сам, мол, понимаешь...
А может... А может быть, черт возьми, к товарищу по одинаковому счастью?
Около часа Друзь просидел один в ординаторской, снова и снова обдумывая, каким должен быть режим для Василя Максимовича. И поминутно посматривал на дверь: не идут ли за ним из первой палаты? Да и Вадику пора быть здесь, рассказать о вычитанном из взятых домой книг и журналов. Без этого Друзь ни на пятиминутке, ни во время обхода не сможет чувствовать себя уверенно. И очень жаль, что Александр Семенович не успеет до пятиминутки побывать во всех больницах и клиниках города. А его сведения могут принести, пожалуй, больше пользы, чем поиски Вадика...
В начале девятого дверь приоткрылась и показалась голова Жени.
— Проснулся!
В палате Женя молча протянула Друзю термометр.
Снова потемнели ее глаза. Снова сдержанны ее движения. Не молоденькая девушка, а требовательная к себе и необычайно внимательная к больному медицинская сестра.
Вот и хорошо. Только это от нее и требуется.
На термометре тридцать семь и семь. На одну десятую меньше, чем вечером. Хорошо, что так. И вволю, кажется, поспал Василь Максимович. Помогла ему в этом, нужно отдать ей должное, Женя. Конечно, радоваться еще нечему. Черемашко долго еще будет находиться в таком состоянии, когда надо быть готовым к непредвиденному. Вовремя разглядеть приближающуюся угрозу, встретить ее во всеоружии — хватит ли у Друзя на это интуиции и уменья?
Друзь присел возле больного. Взял его руку — то ли послушать пульс, то ли пожать ее. И как можно бодрее поздоровался:
— С добрым утром, Василь Максимович.
— И вас, доктор,— откликнулся тот не таким уж немощным голосом.
И взгляд у него не отсутствующий. В глазах лукавая усмешка, словно видят они то, что врач старается скрыть даже от себя.
— Докладывать, как себя чувствую?
Друзь кивнул. И «доклад» своего пациента выслушал внимательно.
Выспался Черемашко знаменито. Правда, столько приснилось ему за ночь — не успеешь глаза закрыть, а отовсюду наваливается всякая всячина. Но нигде не болело, позавчерашнее о себе ничем не напоминало. А сейчас хочется новостей — таких, чтобы целый день только о них, а не о себе думать. Заводских, например. Когда ты проработал на одном заводе, в одном цехе более тридцати лет, когда каждого знаешь, как облупленного, до чего же тоскливо лежать, не зная, что там происходит. А вот жену и детей пускать сюда не надо: увидят; что один он в палате, такое взбредет им в голову...
Друзь улыбался, будто именно таким и ожидал увидеть Василя Максимовича. А когда тот выговорился, почти весело заявил:
— Вы молодцом сегодня!.
И услышал в ответ:
— А каким еще буду!
Друг друга они поняли.
— Хорошо,— продолжал Друзь,— что наш уговор вы помните. Свои обязательства я не хуже вас выполню. Никаких болей и тревог у вас не будет ни сегодня, ни завтра. Мы постараемся, чтобы вы эти дни как можно больше спали. Сон нужнее вам теперь, чем хлеб и вода. Да и есть и пить вам еще нельзя. И родным вашим мы вас, вопреки правилам клиники, покажем. Знаю, перед ними вам будет труднее всего. Но пусть они собственными глазами увидят, что вам чуть-чуть лучше. И вам будет спокойнее, и у них камень с души спадет.— Друзь поднялся.— Увидимся мы сегодня не раз.
Он взглядом показал Жене, чтобы она вышла в коридор. Медсестра должна не только запомнить его назначения, но и передать их той, кто ее здесь сменит. При этом Друзь ни разу не посмотрел на Женю. Не заметил и того, как в эту часть коридора заглядывают ходячие ^больные, как промелькнул чей-то белый халат...
Когда он закончил, Женя спросила:
— А разве следующей ночью дежурства возле Васи- ля Максимовича не будет?
— Конечно, будет.— Голос Друзя стал еще холоднее.— Но у вас есть свои больные...
— А завтра?
Друзь позволил себе взглянуть на Женю. В русалочьих глазах было столько мольбы... Друзь не смог отказать ей. Правда, не дал и согласия:
— До завтра еще далеко.
В ординаторской Друзь увидел своего вдумчивого помощника. До пятиминутки еще бог знает сколько времени, а Вадик уже здесь — до чего же добросовестный парень!
Ковалишин стоял у окна. Опершись длинными руками на подоконник, почти прислонившись лбом к стеклу, он следил за происходящим на улице. На постукивание палки своего патрона он нехотя повернул голову, а на его приветствие ответил не сразу. Когда Друзь присел к столу, Вадик подошел к нему так, словно его подталкивали в спину.
Друзь обеспокоенно спросил:
— Что с вами?
Вадик поперхнулся*
— Ни... ничего.
Друзь напомнил ему:
— Так что вы мне скажете, Вадик?
Тот уселся рядом, потер ладони о колени, и на лице у него появилось обиженное выражение.
— Вы задали мне бессмысленную работу. Нужных вам материалов я почти не нашел. О благополучном исходе прочел только в одном материале. Вывод йз всего остального может быть только один: у медицины нет ни надежных средств для своевременной диагностики, ни мало-мальски надежных способов лечения тромбозов глубоких сосудов. При тромбах в брюшной полости диагноз, как правило, ставится лишь во время оперативного вмешательства... или при вскрытии трупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66