Что между ними случилось?
С этим вопросом директору следовало бы обратиться непосредственно к профессору. Но вряд ли он услышит внятный ответ. И Друзь сказал:
— Причины этого вам известны, Андрей Петрович. Вот и скажите себе: лучше поздно, чем никогда.
Значит, вы полностью оправдываете Федора Ипполитовича?
Друзь пристально посмотрел на директора.
— Как вам сказать... Он был готов уволить Евецкого сразу, как только тот предложил ему аферу с диссертацией. И тот настолько обнаглел, что отказался делать Хорунжей операцию. Порой Федор Ипполитович бывает слишком неторопливым.
Каранда поднял руку, словно хотел подергать себя за усы, которых не было.
— Та-ак... Нехорошо получилось. В сущности, он отвел от Евецкого заслуженную этим человеком кару... Все равно мы найдем возможность всем коллективом поговорить с Евецким начистоту.
И он прибавил шагу, так как профессорская свита уже втягивалась в ординаторскую.
«Так вот почему Михайло Карпович должен чувствовать себя на третьем этаже не гостем, а хозяином!»
С этой приятной мыслью Друзь вошел в ординаторскую и сел спиной к окну, чтобы ничего не пропустить на лицах профессора и его теоретического, так сказать, консультанта.
Он лишь краем уха прислушивался, как высказываются коллеги. Вряд ли они заметили в Черемашко больше, чем Друзь докладывал на пятиминутке. Да и Михайло Карпович в Черемашко не открыл ничего нового: он шел по пути, уже пройденному Друзем. Правда, он еще ничего не сказал...
Но ведь не для повторения пройденного Федор Ипполитович созвал этот широчайший консилиум! Высказаться придется и ему! Слушает он как будто внимательно, никого не перебивает, даже если выступающий несет явную чепуху.
Неужели он ждет от присутствующих подтверждения своему позавчерашнему прогнозу?
Руки Друзя то изо всей силы сжимали палку, то бессильно падали на колени...
Когда все высказались, поднялся Михайло Карпович.
Прежде чем он открыл рот, профессор напомнил ему
— Будьте же хозяином, Михайло Карпович.
Ляховский кивнул. Его умный взгляд остановился на
том, кому больше всего необходимы его советы. Вероятно, он видел, как Друзь вцепился в свою палку, и начал мягко:
— Меня радует, что к вопросам, поставленным перед нами, все присутствующие подошли с должным вниманием и вдумчивостью. Но сказанное здесь вряд ли пригодится Сергею Антоновичу. Больного он знает лучше и думает о нем больше, чем мы.
Ляховский подождал, не откликнется ли Друзь. Тот догадался признательно склонить голову.
— Но одно замечание у меня есть,— продолжал Михайло Карпович.— Как ни странно, а Черемашко — не обычный для нас больной. Он — и это еще удивительнее— первый показал нам, что такое инфаркт кишечника. Но скажем прямо: встречи с этим чрезвычайно опасным заболеванием мы до сих пор не искали. А может быть, и избегали... И вот большинство из нас рассуждает приблизительно так: ликвидация тромба и резекция пораженной гангреной части тощей кишки избавили больного не только от очага болезни, но и от ее последствий: поэтому-, мол, послеоперационный период мало будет отличаться от того, что мы наблюдаем после любой операции на брюшной полости. Основную опасность большинство усматривает в предельной истощенности больного. А я считаю, что его состояние намного серьезнее. То же самое, я догадываюсь, думает и Сергей Антонович. Его задача — не только уберечь Черемашко от многочисленных неожиданностей послеоперационного периода, но и от образования новых тромбов в сосудах. Черемашко должен выйти из клиники с нормальным количеством протромбина в крови. Следовательно, наших консультаций Сергею Антоновичу мало. Вместе с ним за больным обязаны следить патофизиолог, терапевт и гематолог. ,
На какое-то мгновение Михайло Карпович задумался, его речь стала медленнее:
— Я позволю себе дать Сергею Антоновичу несколько предварительных советов. На протяжении ближайших двух-трех недель еще необходимо вступить в близкий контакт с названными мною специалистами и быть готовым ко всяким неожиданностям и случайностям. Не смейте тешить себя никакими надеждами, даже когда начнет казаться, что все страшное позади. Но не приходите в отчаяние, если случится непредвиденное. Вызывайте к
больному меня и своих консультантов при первом же сомнении... Другие советы...
Немало их было, этих других советов. Кое-что Друзь применял уже сам. Но он услышал и такое, до чего вряд ли додумался бы. За четыре года своего пребывания в институте ему впервые обстоятельно и по-дружески, а не мимоходом брошенными фразами говорили о том, без чего он блуждал бы, как в дремучем лесу.
— Вот и все... пока что.
Закончив этим свои рекомендации, Ляховский обвел взглядом ординаторскую.
Оглядел присутствующих и Друзь.
Все, как показалось ему, слушали нового заведующего отделением с не меньшим, чем он, вниманием. И столько в глазах у всех он увидел дружеского участия и поддержки...
Профессор спросил у Ляховского:
— Вы все сказали?
Ляховский задумчиво потеребил свою бородку.
— Если позволите, еще два слова.
Он передвинул вперед свой стул, оперся на его спинку руками.
— Хочу думать, что не встречу с вашей стороны, Федор Ипполитович, возражений, если уже сегодня начну здесь хозяйничать... Как-то так получилось, что вот уже год или два... а возможно, и больше... мы занимаемся перепевами старого, все еще возимся с тем, что уже стало достоянием рядовых больниц. А наша обязанность — изучение многочисленных проблем, без решения которых хирургия вперед не продвинется. Сергея Антоновича можно лишь приветствовать за то, что он взял к себе Черемашко и добился многого, хоть это ничего не дало для его диссертационной темы. Но я буду его приветствовать, если через некоторое время он попросит у нас с вами, Федор Ипполитович, переключить его на новую тему — более нужную, чем та, в которой он, извините за выражение, ковыряется теперь. В такие же условия я хочу поставить всех его коллег.— Михайло Карпович улыбнулся.— Эту мысль подали мне вы, Федор Ипполитович, когда заявили своему сыну об исключительно тяжелых условиях, в которых ему придется работать у нас. Это, извините, необходимые каждому из нас условия, и их необходимо распространить на всех.
Он поставил стул на место и сел.
Очень хотелось Друзю признательно пожать Михайлу Карповичу руку. Ведь Ляховский, которого и он порой считал ученым сухарем, потому что кроме своих лабораторных экспериментов он, казалось, ничего не хотел замечать,— Ляховский высказал именно , то, о чем Друзь не смел мечтать, но чего потребовал от него Василь Максимович. И высказал это Михайло Карпович весьма дипломатично:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
С этим вопросом директору следовало бы обратиться непосредственно к профессору. Но вряд ли он услышит внятный ответ. И Друзь сказал:
— Причины этого вам известны, Андрей Петрович. Вот и скажите себе: лучше поздно, чем никогда.
Значит, вы полностью оправдываете Федора Ипполитовича?
Друзь пристально посмотрел на директора.
— Как вам сказать... Он был готов уволить Евецкого сразу, как только тот предложил ему аферу с диссертацией. И тот настолько обнаглел, что отказался делать Хорунжей операцию. Порой Федор Ипполитович бывает слишком неторопливым.
Каранда поднял руку, словно хотел подергать себя за усы, которых не было.
— Та-ак... Нехорошо получилось. В сущности, он отвел от Евецкого заслуженную этим человеком кару... Все равно мы найдем возможность всем коллективом поговорить с Евецким начистоту.
И он прибавил шагу, так как профессорская свита уже втягивалась в ординаторскую.
«Так вот почему Михайло Карпович должен чувствовать себя на третьем этаже не гостем, а хозяином!»
С этой приятной мыслью Друзь вошел в ординаторскую и сел спиной к окну, чтобы ничего не пропустить на лицах профессора и его теоретического, так сказать, консультанта.
Он лишь краем уха прислушивался, как высказываются коллеги. Вряд ли они заметили в Черемашко больше, чем Друзь докладывал на пятиминутке. Да и Михайло Карпович в Черемашко не открыл ничего нового: он шел по пути, уже пройденному Друзем. Правда, он еще ничего не сказал...
Но ведь не для повторения пройденного Федор Ипполитович созвал этот широчайший консилиум! Высказаться придется и ему! Слушает он как будто внимательно, никого не перебивает, даже если выступающий несет явную чепуху.
Неужели он ждет от присутствующих подтверждения своему позавчерашнему прогнозу?
Руки Друзя то изо всей силы сжимали палку, то бессильно падали на колени...
Когда все высказались, поднялся Михайло Карпович.
Прежде чем он открыл рот, профессор напомнил ему
— Будьте же хозяином, Михайло Карпович.
Ляховский кивнул. Его умный взгляд остановился на
том, кому больше всего необходимы его советы. Вероятно, он видел, как Друзь вцепился в свою палку, и начал мягко:
— Меня радует, что к вопросам, поставленным перед нами, все присутствующие подошли с должным вниманием и вдумчивостью. Но сказанное здесь вряд ли пригодится Сергею Антоновичу. Больного он знает лучше и думает о нем больше, чем мы.
Ляховский подождал, не откликнется ли Друзь. Тот догадался признательно склонить голову.
— Но одно замечание у меня есть,— продолжал Михайло Карпович.— Как ни странно, а Черемашко — не обычный для нас больной. Он — и это еще удивительнее— первый показал нам, что такое инфаркт кишечника. Но скажем прямо: встречи с этим чрезвычайно опасным заболеванием мы до сих пор не искали. А может быть, и избегали... И вот большинство из нас рассуждает приблизительно так: ликвидация тромба и резекция пораженной гангреной части тощей кишки избавили больного не только от очага болезни, но и от ее последствий: поэтому-, мол, послеоперационный период мало будет отличаться от того, что мы наблюдаем после любой операции на брюшной полости. Основную опасность большинство усматривает в предельной истощенности больного. А я считаю, что его состояние намного серьезнее. То же самое, я догадываюсь, думает и Сергей Антонович. Его задача — не только уберечь Черемашко от многочисленных неожиданностей послеоперационного периода, но и от образования новых тромбов в сосудах. Черемашко должен выйти из клиники с нормальным количеством протромбина в крови. Следовательно, наших консультаций Сергею Антоновичу мало. Вместе с ним за больным обязаны следить патофизиолог, терапевт и гематолог. ,
На какое-то мгновение Михайло Карпович задумался, его речь стала медленнее:
— Я позволю себе дать Сергею Антоновичу несколько предварительных советов. На протяжении ближайших двух-трех недель еще необходимо вступить в близкий контакт с названными мною специалистами и быть готовым ко всяким неожиданностям и случайностям. Не смейте тешить себя никакими надеждами, даже когда начнет казаться, что все страшное позади. Но не приходите в отчаяние, если случится непредвиденное. Вызывайте к
больному меня и своих консультантов при первом же сомнении... Другие советы...
Немало их было, этих других советов. Кое-что Друзь применял уже сам. Но он услышал и такое, до чего вряд ли додумался бы. За четыре года своего пребывания в институте ему впервые обстоятельно и по-дружески, а не мимоходом брошенными фразами говорили о том, без чего он блуждал бы, как в дремучем лесу.
— Вот и все... пока что.
Закончив этим свои рекомендации, Ляховский обвел взглядом ординаторскую.
Оглядел присутствующих и Друзь.
Все, как показалось ему, слушали нового заведующего отделением с не меньшим, чем он, вниманием. И столько в глазах у всех он увидел дружеского участия и поддержки...
Профессор спросил у Ляховского:
— Вы все сказали?
Ляховский задумчиво потеребил свою бородку.
— Если позволите, еще два слова.
Он передвинул вперед свой стул, оперся на его спинку руками.
— Хочу думать, что не встречу с вашей стороны, Федор Ипполитович, возражений, если уже сегодня начну здесь хозяйничать... Как-то так получилось, что вот уже год или два... а возможно, и больше... мы занимаемся перепевами старого, все еще возимся с тем, что уже стало достоянием рядовых больниц. А наша обязанность — изучение многочисленных проблем, без решения которых хирургия вперед не продвинется. Сергея Антоновича можно лишь приветствовать за то, что он взял к себе Черемашко и добился многого, хоть это ничего не дало для его диссертационной темы. Но я буду его приветствовать, если через некоторое время он попросит у нас с вами, Федор Ипполитович, переключить его на новую тему — более нужную, чем та, в которой он, извините за выражение, ковыряется теперь. В такие же условия я хочу поставить всех его коллег.— Михайло Карпович улыбнулся.— Эту мысль подали мне вы, Федор Ипполитович, когда заявили своему сыну об исключительно тяжелых условиях, в которых ему придется работать у нас. Это, извините, необходимые каждому из нас условия, и их необходимо распространить на всех.
Он поставил стул на место и сел.
Очень хотелось Друзю признательно пожать Михайлу Карповичу руку. Ведь Ляховский, которого и он порой считал ученым сухарем, потому что кроме своих лабораторных экспериментов он, казалось, ничего не хотел замечать,— Ляховский высказал именно , то, о чем Друзь не смел мечтать, но чего потребовал от него Василь Максимович. И высказал это Михайло Карпович весьма дипломатично:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66