,,
Друзь остановил егоз
— Пульс у Марины Эрастовны сейчас такой, словно у нее больше тридцати восьми. Беспокоят меня и боли в животе. Это не печень, а что-то другое... Как бы не подвела брюшина..,
Фармагей засмеялся:
— Еще чего выдумай...
— Ты говорил с Мариной Эрастовной перед пятиминуткой? Интересовался ее самочувствием?
Гришко пренебрежительно заявил:
— Своих я осматриваю и расспрашиваю перед обходом; начальству нужны самые свежие данные...
— На твоем месте,— перебил его Друзь,— я объявил бы тревогу еще до пятиминутки. Конечно, и сейчас не поздно...
— Чушь! — И рука Фармагея соскользнула с талии Друзя.— И откуда взбрело тебе в голову, что у нее перитонит? Если ты недоглядел...
Тон Друзя не изменился:
— Все может быть. Поэтому так и обеспокоила меня Хорунжая. Ты не должен терять ни секунды: ей угрожает воспаление брюшины.
— Бред!.. И ты думаешь, что я позволю тебе критиковать мою диссертацию? Черта лысого! А если у Хорунжей перитонит, ответишь за это ты.
Он оттолкнул Друзя и возвратился в палату,
Друзь долго подпирал стенку в коридоре женского отделения. Как-никак, а первую помощь Марине Эрастовне оказывал он. И жаль Фармагея: худо ему будет, если опасения Друзя оправдаются. Нужно поддержать парня...
Из палаты Федор Ипполитович вышел с непроницаемым видом и направился в ординаторскую.
Фармагей поплелся за ним. Снова с немой просьбой оглянулся на Друзя: «Будь другом, дорогой!»
В ординаторскую Друзь вошел готовый ко всему. Но встретила его тишина. Профессор с тем же непроницаемым видом, ступая по-кошачьи мягко, ходил вперед и назад. Не отваживаясь шевельнуться, забился в угол Гришко. А многочисленная профессорская свита, расположившись вдоль стен, следила за этой немой сценой,
Заметив Друзя, профессор остановился.
— Повторите, коллега Друзь, то, чем вы закончили вчера свое сообщение о Хорунжей. Насколько я помню, это были ваши советы ее лечащему врачу... А вы,— он лишь бровью повел в сторону Фармагея,— не откажите в любезности громко, чтобы все слышали, слово в слово повторить эти советы вслед за Друзем... Ну!
Это было похоже на издевательство над подчиненными. Но если больному стало хуже по вине врача, не только вчерашнее надо ему напомнить, но и подсказать, что он обязан делать.
Друзь старался говорить как можно мягче, но многочисленные свидетели этого необычного воспитательного приема все же прятали друг от друга глаза. Чем может закончиться попытка высказать несогласие с научным руководителем, когда он перестает ощущать грань между требовательностью и самодурством,— это было известно всем.
Кое-что профессор заставил Фармагея повторить дважды.
И когда эта экзекуция окончилась, холодно спросил*
— Твердо запомнили?
— Да,— буркнул Гришко.
— Не слышу! — повысил голос профессор.
С какой ненавистью взглянул Фармагей, но не на профессора, а на своего бывшего однокурсника! Будто именно тот был во всем виноват.
Все-таки очень внятно заявил:
— Очень твердо. Все будет выполнено в точности.
Он шагнул было к двери.
— Минуту! — теперь уже грозно остановил его Федор Ипполитович.— В конце дня доложите мне, нет, Михаилу Карповичу, что сделали с Хорунжей, и о ее состоянии. Имейте в виду: под суд пойдете, если с ней что-нибудь случится... И еще. Вы передали свою... гм, диссертацию Друзю?
Еще выразительнее сверкнула в глазах Фармагея злость. Но повторить сказанное Друзю в коридоре он не посмел.
— Я... я сам начал перечитывать ее. В связи с вашими вчерашними указаниями. И... и не успел дочитать.
Федор Ипполитович обратился к Друзю:
— Я пришел к выводу, что вам незачем рецензировать написанное Фармагеем, Нет смысла возиться со
всяким...— Словом, которого в словаре не найдешь, он достаточно образно определил свое сегодняшнее отношение к диссертации и ее автору. Вновь повел бровью в сторону Фармагея.— А на вашем месте я давно был бы в палате.
Гришко исчез.
Направился к двери и Федор Ипполитович. На ходу он кивнул Друзю через плечо:
— Если вы не хотите быть в ответе за Хорунжую вместе с этим ротозеем, следите за каждым его шагом, И вмешивайтесь во все без церемоний.
Это куда труднее, чем читать диссертацию. Но Друзь сделал бы это и без напоминаний.
Решив, что выздоровление Хорунжей этим полностью обеспечено, Федор Ипполитович закончил почти добродушно:
— А теперь посмотрим, что в первой,
Нет, не в добром настроении Федор Ипполитович подходил к первой палате. Но не разгильдяйство Фармагея было причиной этому и не состояние здоровья Хорунжей, Угроза над раненой актрисой пока что призрачна. Фармагей на стену полезет, лишь бы отвести эту беду. Он понимает, как отразится его разгильдяйство на судьбе диссертации. А Сергей на то же самое потеряет куда больше сил и времени, чем на чтение подхалимской рукописи. В этом также нет ничего плохого...
И не в том причина, что в конференц-зале перед Федором Ипполитовичем все плыло. Да и сейчас ему кажется, будто не по полу он идет, а перебирается через стремнину по шаткому висячему мостику, а мостик раскачивается— вот-вот оборвется.
Неужели, черт возьми, начали сдавать нервы?
Еще вчера вечером Федор Ипполитович точно знал, каким будет сегодняшний день. А сегодня, не успел проснуться, все полетело вверх тормашками. Игорь никуда не уедет. Друзь вовсе не тихоня... И такое ощущение сейчас, словно не по своей воле действует в данный момент Федор Ипполитович Шостенко, а управляет каждым его словом и движением будущий зять.,.
Да и к Хорунжей он помчался, не закончив пятиминутки. Неужели только потому, что первым побежал к ней Сергей? Стало быть, он и в самом деле совесть своего учителя?
Перед обходом в палатах не должно быть посторонних. А в первой профессор застал сразу двух: руководителя патофизиологической лаборатории и своего сына. Игорь шепотом, но достаточно азартно что-то объяснял Виктору Валентиновичу, а тот задумчиво покачивал головой.
Другого места не нашли для своих разговоров?
Услышав за собой властные шаги, вскочила с кресла медсестра. И (теперь Федор Ипполитович начал замечать каждую подробность) перед ним появилось нечто похожее на бутон белого пиона. Мелькнула мысль: не такой уж Друзь младенец, каким кажется. Ему-то, быть может, женская красота и ни к чему, а сообразил, поди, отыскать для своего Черемашко такую красавицу — полумертвый оживет!
— Вы почему до сих пор здесь? — спросил медсестру Друзь.
Та не смутилась и не стала оправдываться. Подвинув к Федору Ипполитовичу кресло, она независимо ответила:
— Потом.
И показала глазами на стоявших у окна и на Черемашко. Можно подумать, Друзь здесь не ординатор, а санитар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Друзь остановил егоз
— Пульс у Марины Эрастовны сейчас такой, словно у нее больше тридцати восьми. Беспокоят меня и боли в животе. Это не печень, а что-то другое... Как бы не подвела брюшина..,
Фармагей засмеялся:
— Еще чего выдумай...
— Ты говорил с Мариной Эрастовной перед пятиминуткой? Интересовался ее самочувствием?
Гришко пренебрежительно заявил:
— Своих я осматриваю и расспрашиваю перед обходом; начальству нужны самые свежие данные...
— На твоем месте,— перебил его Друзь,— я объявил бы тревогу еще до пятиминутки. Конечно, и сейчас не поздно...
— Чушь! — И рука Фармагея соскользнула с талии Друзя.— И откуда взбрело тебе в голову, что у нее перитонит? Если ты недоглядел...
Тон Друзя не изменился:
— Все может быть. Поэтому так и обеспокоила меня Хорунжая. Ты не должен терять ни секунды: ей угрожает воспаление брюшины.
— Бред!.. И ты думаешь, что я позволю тебе критиковать мою диссертацию? Черта лысого! А если у Хорунжей перитонит, ответишь за это ты.
Он оттолкнул Друзя и возвратился в палату,
Друзь долго подпирал стенку в коридоре женского отделения. Как-никак, а первую помощь Марине Эрастовне оказывал он. И жаль Фармагея: худо ему будет, если опасения Друзя оправдаются. Нужно поддержать парня...
Из палаты Федор Ипполитович вышел с непроницаемым видом и направился в ординаторскую.
Фармагей поплелся за ним. Снова с немой просьбой оглянулся на Друзя: «Будь другом, дорогой!»
В ординаторскую Друзь вошел готовый ко всему. Но встретила его тишина. Профессор с тем же непроницаемым видом, ступая по-кошачьи мягко, ходил вперед и назад. Не отваживаясь шевельнуться, забился в угол Гришко. А многочисленная профессорская свита, расположившись вдоль стен, следила за этой немой сценой,
Заметив Друзя, профессор остановился.
— Повторите, коллега Друзь, то, чем вы закончили вчера свое сообщение о Хорунжей. Насколько я помню, это были ваши советы ее лечащему врачу... А вы,— он лишь бровью повел в сторону Фармагея,— не откажите в любезности громко, чтобы все слышали, слово в слово повторить эти советы вслед за Друзем... Ну!
Это было похоже на издевательство над подчиненными. Но если больному стало хуже по вине врача, не только вчерашнее надо ему напомнить, но и подсказать, что он обязан делать.
Друзь старался говорить как можно мягче, но многочисленные свидетели этого необычного воспитательного приема все же прятали друг от друга глаза. Чем может закончиться попытка высказать несогласие с научным руководителем, когда он перестает ощущать грань между требовательностью и самодурством,— это было известно всем.
Кое-что профессор заставил Фармагея повторить дважды.
И когда эта экзекуция окончилась, холодно спросил*
— Твердо запомнили?
— Да,— буркнул Гришко.
— Не слышу! — повысил голос профессор.
С какой ненавистью взглянул Фармагей, но не на профессора, а на своего бывшего однокурсника! Будто именно тот был во всем виноват.
Все-таки очень внятно заявил:
— Очень твердо. Все будет выполнено в точности.
Он шагнул было к двери.
— Минуту! — теперь уже грозно остановил его Федор Ипполитович.— В конце дня доложите мне, нет, Михаилу Карповичу, что сделали с Хорунжей, и о ее состоянии. Имейте в виду: под суд пойдете, если с ней что-нибудь случится... И еще. Вы передали свою... гм, диссертацию Друзю?
Еще выразительнее сверкнула в глазах Фармагея злость. Но повторить сказанное Друзю в коридоре он не посмел.
— Я... я сам начал перечитывать ее. В связи с вашими вчерашними указаниями. И... и не успел дочитать.
Федор Ипполитович обратился к Друзю:
— Я пришел к выводу, что вам незачем рецензировать написанное Фармагеем, Нет смысла возиться со
всяким...— Словом, которого в словаре не найдешь, он достаточно образно определил свое сегодняшнее отношение к диссертации и ее автору. Вновь повел бровью в сторону Фармагея.— А на вашем месте я давно был бы в палате.
Гришко исчез.
Направился к двери и Федор Ипполитович. На ходу он кивнул Друзю через плечо:
— Если вы не хотите быть в ответе за Хорунжую вместе с этим ротозеем, следите за каждым его шагом, И вмешивайтесь во все без церемоний.
Это куда труднее, чем читать диссертацию. Но Друзь сделал бы это и без напоминаний.
Решив, что выздоровление Хорунжей этим полностью обеспечено, Федор Ипполитович закончил почти добродушно:
— А теперь посмотрим, что в первой,
Нет, не в добром настроении Федор Ипполитович подходил к первой палате. Но не разгильдяйство Фармагея было причиной этому и не состояние здоровья Хорунжей, Угроза над раненой актрисой пока что призрачна. Фармагей на стену полезет, лишь бы отвести эту беду. Он понимает, как отразится его разгильдяйство на судьбе диссертации. А Сергей на то же самое потеряет куда больше сил и времени, чем на чтение подхалимской рукописи. В этом также нет ничего плохого...
И не в том причина, что в конференц-зале перед Федором Ипполитовичем все плыло. Да и сейчас ему кажется, будто не по полу он идет, а перебирается через стремнину по шаткому висячему мостику, а мостик раскачивается— вот-вот оборвется.
Неужели, черт возьми, начали сдавать нервы?
Еще вчера вечером Федор Ипполитович точно знал, каким будет сегодняшний день. А сегодня, не успел проснуться, все полетело вверх тормашками. Игорь никуда не уедет. Друзь вовсе не тихоня... И такое ощущение сейчас, словно не по своей воле действует в данный момент Федор Ипполитович Шостенко, а управляет каждым его словом и движением будущий зять.,.
Да и к Хорунжей он помчался, не закончив пятиминутки. Неужели только потому, что первым побежал к ней Сергей? Стало быть, он и в самом деле совесть своего учителя?
Перед обходом в палатах не должно быть посторонних. А в первой профессор застал сразу двух: руководителя патофизиологической лаборатории и своего сына. Игорь шепотом, но достаточно азартно что-то объяснял Виктору Валентиновичу, а тот задумчиво покачивал головой.
Другого места не нашли для своих разговоров?
Услышав за собой властные шаги, вскочила с кресла медсестра. И (теперь Федор Ипполитович начал замечать каждую подробность) перед ним появилось нечто похожее на бутон белого пиона. Мелькнула мысль: не такой уж Друзь младенец, каким кажется. Ему-то, быть может, женская красота и ни к чему, а сообразил, поди, отыскать для своего Черемашко такую красавицу — полумертвый оживет!
— Вы почему до сих пор здесь? — спросил медсестру Друзь.
Та не смутилась и не стала оправдываться. Подвинув к Федору Ипполитовичу кресло, она независимо ответила:
— Потом.
И показала глазами на стоявших у окна и на Черемашко. Можно подумать, Друзь здесь не ординатор, а санитар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66