— Дайте! — нетерпеливо протянул руку Друзь.
— Нет, Сергей Антонович,— торжественно возразил Танцюра.— Сперва я позволю себе несколько слов. А то вы посмотрите эту документацию на скорую руку, а тут в каждую строчку нужно вчитываться... Вильшанский умер на восемнадцатый день после операции. Кишечник уже работал. Швы давно были сняты. Никаких интоксикаций. Давали ему и антикоагулянты,— правда, лишь одну салицилку. Дикумарин тогда только что появился, применять его смелости не хватило. Но Дикумарин также не спас бы. Посмертное вскрытие показало: тромб в артерии, точно такой же, какой вы, Сергей Антонович, так
красиво удалили вчера у Черемашко, не рассосался, а перекрыл аорту... Вот вам и вчерашние заверения Самойла Евсеевича... А теперь будьте любезны!
Величественным жестом, как добытое в бою знамя, Танцюра передал патрону свою добычу.
Долго в ординаторской стояла тишина.
Две головы низко склонились над папкой. И чем дальше, тем медленнее перевертывались страницы: по нескольку раз перечитывалась каждая строка.
Третья голова заглядывала в папку через первые две. И время от времени в ординаторской слышалось негромкое насвистывание.
«Смело, братья! Ветром полный, парус мой направил я...»
Куда-то далеко отошло все, что целое утро не давало Друзю дышать полной грудью.
Во время обхода Самойло Евсеевич, как всегда, не отставал от профессора ни на шаг, в палатах стоял, как часовой, за его стулом, ловил каждое слово шефа. Но сегодня он ни разу рта не раскрыл. И вид у него был совершенно отсутствующий.
Значит, Сергей выполнил поручение более чем добросовестно.
Догадавшись об этом, Федор Ипполитович не удивился: он начал уже привыкать к мысли, что пословица «в тихом омуте черти водятся» и ей подобные не утратили своего значения по сей день. И, странное дело, эта мысль, как и молчание «левой руки», потешала профессора.
В тех нечастых случаях, когда профессор был недоволен Евецким, он, не стесняясь в выражениях, высказывал свое недовольство ему в глаза. И отнюдь не келейно. Евецкий не обижался. Некоторое время он старался не попадаться шефу на глаза. А при встрече являл пример того, как подчиненный должен относиться к стихийным проявлениям темперамента руководящего товарища. Но при первом же удобном случае начинал вспоминать,
сколько лестных предложений он получил за последнее время и как их отверг, потому что возможность работать вместе с таким ученым, как Федор Ипполитович Шостенко,— для него превыше всего.
До извинений Федор Ипполитович не унижался, а небрежно советовал Самойлу не повторять глупостей,— тем все и кончалось.
То же самое будет и на этот раз.
Конечно, на Друзе Самойло отыграется.
Но если черти в самом деле завелись в тихом омуте, то придирки «левой руки» принесут Сергею некоторую пользу, так как «тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Если же он позволит Самойлу скрутить себя в бараний рог, пусть убирается к Игорю в Собачевку. Черта лысого поедет туда за ним Татьяна. Тем более, сегодня она увидит своего возлюбленного во всей его красе. Упадет он и в глазах той красотки: она постарается восстановить прежние отношения с Самойлом.
То, что «левая рука» не из медицинских и не из эстетических соображений стремится к тому, чтобы женский персонал в его отделении был похож на кинозвезд, для Федора Ипполитовича не тайна. Но на административных способностях Евецкого это не отражается, а вмешиваться в его личную жизнь у шефа не было оснований. Во всяком случае, жалоб на любвеобильное сердце Евецкого ни от кого не поступало.
Короче говоря, и сегодня Федор Ипполитович и его «левая рука» после обхода несколько минут побеседуют друг с другом и разойдутся с миром.
Натравливать Евецкого на Сергея — о нет, такого Федор Ипполитович себе не позволит. Но если они схватятся— пусть. После двух слишком уж испорченных дней необходимо хорошенько проверить: действительно ли Сергей из ивового куста превратился в крепкий дубок. И если не он о Самойла, а Самойло о него набьет себе шишку, то ни хирургия, ни Федор Ипполитович опять- таки ничего не потеряют, а зрелище будет занимательное.
В кабинете, посадив Евецкого в кресло, профессор . приготовился слушать.
Самойло Евсеевич не спешил. Похоже на то, что речь пойдет не о заманчивых и отвергнутых предложениях, а о весьма принципиальных вещах,
Молчал он так долго, что Федор Ипполитович не выдержал:
— Надеюсь, вы понимаете: в том, что случилось, вы сами виноваты. Голова у вас не затем, чтобы терять ее лишь из-за того, что Друзь из вас двух оказался более счастливым соперником.
Евецкий тщательно соединил кончики пальцев обеих рук. Стекла его очков сверкнули.
— Як вам по другому делу, Федор Ипполитович,-— начал он.— Одна мысль беспокоит меня. Чем скорее я поделюсь ею с вами, тем будет лучше.
«Левая рука» хочет справиться с Сергеем собственными силами? Еще занятнее!
Федор Ипполитович кивнул:
— Я слушаю.
— Тогда позвольте сначала два-три вопроса.
— Прошу.
Самойло Евсеевич солидно прокашлялся. -
— Вы действительно приказали Друзю не спускать глаз с этой самой раненой? Он должен вмешиваться в ее лечение?
Федор Ипполитович удивился. Все присутствующие на пятиминутке пошли вслед за ним в женское отделение, кроме Евецкого: второй этаж не его, мол, «приход». Но узнать, что там произошло, он успел...
Ответил Федор Ипполитович холодновато:
— Оказывается, вы в курсе всего, что происходит в женском отделении. Много ли там у вас соглядатаев? Зачем они вам?
Евецкий пожал плечами.
— Вы сами назвали меня своей левой рукой, Федор Ипполитович. Я обязан знать, что происходит вокруг вас... Например, вы уверены, что Друзю ничего не удастся. сделать ни с Черемашко, ни с актрисой.— Что-то похожее на усмешку авгура скользнуло по его губам.— Тем не менее вчера и сегодня вы именно Друзя обязываете отвечать за их жизни. Я понимаю, нос ему задирать не следует. Проучить его надо так, чтобы он о своем ничтожестве на всю жизнь запомнил...
Федор Ипполитович поморщился. Даже если кое-что и угадал Евецкий, он не смеет ставить себя на одну доску с профессором Шостенко!
— А я не понимаю!—резко сказал он.—Разве не
Друзь оперировал Хорунжую? Он и ответит за нее наравне с вашим Фармагеем.
— В этом есть резон.— Евецкий склонил голову набок.— Поэтому я позволю себе еще один вопрос. Правда ли, что о диссертации Фармагея вы сегодня совсем иного мнения, чем вчера?
— А вы читали ее?
— На меня, как вы помните, возложено руководство диссертацией Фармагея... Содержание, направление мыслей автора и выводы, к каким он приходит,— все это удовлетворяет меня и полностью удовлетворит вас, Федор Ипполитович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66