Игорь самоуверенно, совсем как отец, откинул назад голову.
Друзь снова опередил его:
— Танцюра не бесшабашный. Вы присмотритесь к нему внимательнее. А что нас троих мало для Василя Максимовича, это верно. Но нас уже не трое. Разве вы не видите, что те в институте, у кого есть что-то за душой, уже отдают нам свой опыт? Мы с вами, Андрей Петрович, ассистировали вчера Федору Ипполитовичу — лучше всех видели, .как изумительно провел он операцию. Какой же хирург допустит, чтобы его труд пошел прахом? Мое и Игоря дело сейчас — ждать. А профессор, я в этом убежден, ждет не Только этого: как будут вести себя его ученики при малейшем осложнении — вот что он хочет знать... Когда станет необходимым и его вмешательство, мы все увидим, на что способен наш Федор Ипполитович!.. Не отказывает нам в советах и Михайло Карпович, Виктор Валентинович сделает так, что завтра жажда перестанет мучить Черемашко. А разве вы останетесь в стороне?.. Сколько это голов? А сколько я не назвал?.. Василь Максимович получит не только то, чем уже богата наша наука, но и то, что мы все внесем в нее, борясь за его выздоровление.
Игорь удивленно посматривал на своего друга: он впервые видел Сергея в таком приподнятом настроении.
Андрей Петрович уставился на руки Друзя — они то высоко приподнимали палку, то с силой опускали ее на колени. Морщинки на лице директора стали заметнее. Он сел, раскурил новую папиросу.
— Это прекрасно — верить в успех. В будущие успехи Федора Ипполитовича прежде всего. Вчера вам удалось многого добиться от нашего профессора... А вам не пришло в голову, что это последняя вспышка его таланта? Вы не боитесь, что сегодня ваша магия утратила силу?
Игорь низко опустил голову.
Зато успокоились руки Друзя, резче на его лице обозначилась каждая черточка.
— Если бы я утратил веру в Федора Ипполитовича,— медленно заговорил он,— то ни одного дня не коптил бы потолок в этом здании... И откуда у меня магическая сила! Просто я напомнил моему учителю недавнее прошлое. И разве не увидели собственными глазами все, что не погас в нем огонь. Столько в нем этого огня — всем нам до конца жизни хватило бы! Но чтобы ярче горел Федор Ипполитович, нужен свежий ветер,— тот, что искру раздувает в пламя... Так я говорю, Игорь?
Друзь тяжело опустил руку на колено своего нового помощника.
Игорь исподлобья взглянул на него.
— Ветер — вещь коварная,—помолчав, сказал он.—ч Он может и погасить...
— Даже тебе это не удалось!—усмехнулся Друзья По-моему, нам всем надо думать о другом: почему бы тем, кто давно греется у его огня, не слить своих огоньков с ним? Как высоко взметнулось бы общее пламя! Только так мы должны относиться к своим учителям... Всем нам станет видным тогда путь к победе над болезнями, к которым пока что мы и подступиться не смеем. Вот увидите, наш профессор первый пойдет по этому пути. Не знаю, у всех ли хватит силенок не отстать от него.
Друзь почувствовал, как на его руку легла рука Игоря, и услышал:
— Спасибо, Сергей!
И эту папиросу директор бросил в пепельницу недо- куренной.
— Это, так сказать, ваше кредо, Сергей Антонович,— сказал он.— А как вы будете вести себя дальше?
Разве я не сказал? После операции всегда приходится какое-то время ждать. Не спуская, конечно, глаз с больного.
— Я не о Черемашко,— буркнул директор.
— И я не о нем.
Помолчав, Каранда обратился к Игорю:
— А что вы скажете?
— Ничего,—не сразу отозвался тот.— Мы с Сергеем старые друзья, А теперь и единомышленники... Или Черемашко будет жить, и без знаний и опыта моего отца тут не обойдется, или Сергей и я пойдем наниматься в ночные сторожа.
Каранда протянул через стол руку новому стажеру.
— До скорого... А вас, Сергей Антонович, попрошу задержаться на минутку. У меня к вам особый вопрос...
Когда закрылась дверь, Андрей Петрович обошел стол и сел на только что оставленное Игорем место. Но заговорил он не сразу.
Перед ним сидел не прежний молчальник, а человек,
с которым надо было в какой-то мере знакомиться заново.
— Так вот вы какой,— сказал он.— Не пугают вас, значит, ни крутые дороги, ни непроходимые тропы?!
Это было похоже на комплимент. И Друзь вобрал голову в плечи. Кажется, он слишком разоткровенничался с директором...
— Понимаю,— кивнул Каранда.— То, что вы здесь говорили, предназначалось не мне, а вашему новому помощнику. Но я рад, что слышал это.— Он вытащил папиросу из пачки, положил ее перед собой на стол.— Скажите, какие у вас отношения с Самойлом Евсеевичем?
Друзь ответил холодно:
— Он — руководящий товарищ. Я—тот, кем руководят. Вот и все.
Андрей Петрович провел рукой по губам, как бы разглаживая усы. Трудновато ему скрывать чумацкую усмешку.
— Словом, он к вам до сих пор не придирался, а вы с ним не спорили. Почти все ординаторы в мужском отделении так делают, потому что не терпит ваш непосредственный руководитель, когда его подчиненные действуют по-своему. Значит, с непротивленчеством вы покончили?
Это не требовало ни подтверждения, ни отрицания. И Друзь промолчал.
Каранда взял со стола незажженную папиросу и начал ее разминать.
— А не кажется ли вам, что Евецкий — главный ваш противник в борьбе за Федора Ипполитовича? — резко спросил он.
А над этим Друзь вообще не собирался задумываться. Он попробовал отделаться шуткой:
— Неужели я так страшен Самойлу Евсеевичу?
Каранда бросил размятую папиросу в переполненную
окурками пепельницу и уселся в кресло поглубже.
— Оставим игру в прятки, Сергей Антонович. Не время нам обоим этим забавляться. Вы разговаривали с кем-нибудь о Фармагее и его диссертации?
Друзь удивился.
— С Федором Ипполитовичем. В женской ординаторской. Вы тоже там были.
— Это уже лучше.— Андрей Петрович даже вздохнул
облегченно.— Тогда послушайте и помогите мне разобраться...
И Друзь выслушал. Но чем внимательнее слушал, тем меньше понимал.
...Перед его приходом у директора был Евецкий. Сей мук предлагает при помощи диссертации Фармагея показать всем, кого это касается, что научно-исследовательская работа в институте ведется на надлежащем уровне и пойдет в гору, как только министерство начнет выполнять свое решение.
Хотя диссертация написана, ее следует дополнить некоторыми наблюдениями последних дней — в частности над Хорунжей и Черемашко. Надежд на выздоровление Черемашко, можно сказать, никаких. Однако кое-что из его истории болезни просится в диссертацию. Благодаря этому защита станет той первой ласточкой, которая хоть и не делает весны, зато свидетельствует, что ее приход неминуем.
Евецкий также заверил директора, что идея эта возражений у Федора Ипполитовича не вызвала. И предвидя со стороны директора сопротивление, глубокомысленно закончил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66