,
Так же тихо отозвался Василь Максимович;
— Чем? Вы о чем-то задумались, а я подремывал..
Вот к Сергею Антоновичу профессор обратился шутливо:
— Приходилось ли вам беседовать с Василем Максимовичем на общие темы?
Тот замешкался с ответом, и Василь Максимович поспешил ему на выручку:
— А мы с доктором Друзем поняли друг друга еще в приемнике, профессор. Обо всем договорились. Я вам уже рассказывал об этом.
Федор Ипполитович не скрыл грустной улыбки.
— Повезло вам обоим —и больному, и врачу.
Усмехнулся и Василь Максимович:
— А разве мы с вами, Федор Ипполитович, все еще не понимаем друг друга?
Для стоящих у стен и порога странным показалось поведение их руководителя, всегда одинакового в обращении с больными, всегда помнящего о расстоянии между собой и руководимыми. Не привыкли они к по-настоящему дружеским ноткам в разговоре с больными.
Удивленно посматривал на своего начальника и худощавый.
Федор Ипполитович показал ему на кресло:
— Прошу. Садитесь и приступайте. Надеюсь, и у вас дойдет до разговоров на далекие от хирургии темы. Не сегодня, конечно.
Михайло Карпович долго просидел в кресле.
На осмотр понадобилось немного времени. Зато вопросов было столько, сколько не придумала бы коллегия составителей анкет и форм развернутых отчетов.
Но если Михайло Карпович был не просто врачом, то и Василь Максимович за три недели болезни научился понимать самые запутанные вопросы медиков и не упускать из виду окружающее.
Все в палате стали очень внимательными. Но это была не та до крайности обостренная настороженность, которую он видел у всех во время операции. Чем дальше, тем заметнее становился у врачей, даже у Сергея Антоновича, интерес к неторопливой беседе между новым хозяином мужского отделения и обитателем первой палаты.
Профессор в беседу не вмешивался. Чем дальше, тем чаще он поглядывал на двери. И дождался. В палату вошел еще один врач — коренастый и медлительный.
Не сразу узнал его Василь Максимович. Только когда тот прикрыл рот рукой, чтобы откашляться, вспомнил: во время операции этот врач стоял слева от Сергея Антоновича.
Профессор шагнул навстречу вошедшему. Они оба прошли к окну. Между ними начался тихий разговор. К Федору Ипполитовичу вернулась властность. Он коротко спрашивал. Коренастый отвечал еще короче.
А Михайло Карпович второй раз послушал у Василя Максимовича сердце. Под его глазами появились улыбчивые морщинки.
В это время долетел шепот профессора:
— ...именно здесь закончатся наши трения! Для этого я и пригласил вас сюда.
Коренастый предостерегающе коснулся его рукава.
У Михайла Карповича стало еще больше веселых морщинок. Чтобы смысл профессорской неосторожности не дошел до сознания больного, он солидно произнес:
— Ну, спасибо вам, Василь Максимович, за ваши точные ответы. А больше всего понравилось мне, что наша беседа на ваше сердце не повлияла.
В палате остались лишь медсестра да тот молодой врач, которого Сергей Антонович величал Александром Семеновичем, а теперь ласково называет Саней.
Хотя Василем Максимовичем и овладела усталость, но его подмывало затеять разговор с этим самым Саней, незаметно узнать, кто такой коренастый и какие недоразумения у него с профессором. Однако степенный Саня не разрешил ему и губами шевельнуть: сегодняшний лимит на беседы выполнен с превышением.
Тем временем сестра из одного шприца впрыснула что-то в ногу, другим уколола в руку и заботливо укрыла Василя Максимовича одеялом.
— Спите на здоровье...
Василь Максимович покорно закрыл глаза. Сейчас начнут путаться мысли.
Не дрогнули его веки, когда возле дверей осторожно заскрипели чьи-то ботинки. Как будто издалека донесся неприветливый голос:
— Тебе чего?
У двери неуверенно прошептали:
— Где Сергей Антонович?
— Зачем он тебе?
Василь Максимович осторожно приоткрыл глаза.
Ссутулившись, с понурой головой, на пороге покачивался тот долговязый молодой врач. Загородив ему дорогу, воинственно стоял Саня.
— Ты не знаешь,— спросил долговязый,— что с Самойлом Евсеевичем?
— Не интересовался,— отрубил Саня.— Чем реже вспоминаю о нем, тем лучше себя чувствую... А ты иди отсюда, бог подаст.
— Понимаешь,— жалобно тянул долговязый,— после пятиминутки Самойло Евсеевич был у профессора. От него помчался к директору. А еще немного спустя... Самойло Евсеевич пробежал мимо, не ответив на мое приветствие, в раздевалку... а потом, и из института... Что случилось?
Не очень дружеская беседа молодых врачей не замедляла действия впрыснутого Черемашко снотворного. Несколько секунд он слышал лишь неясное бормотание. Затем слова снова стали разборчивыми:
— ...что такое катализатор? Так вот, он у нас есть. Видишь, как ускорились все реакции. Твоему Самойлу нечего здесь делать. И тебе, предатель.
Славно, видимо, поработали животворные силы, пока Черемашко спал. Еще и глаз не раскрыл, а тело как бы легче стало. И жажда не так мучает.
А в кресле сидит Сергей Антонович.
Василь Максимович широко раскрыл глаза. Очень удивило его лицо врача. Оно светилось. И свет был спокойный, ясный, словно пришла, наконец, долгожданная и все ж таки неожиданная радость.
Увидев, что больной проснулся, Сергей Антонович взял его руки в свои.
— Ну, поздравьте себя и меня. Наши с вами дела двинулись в гору.
С невинным видом, будто начисто забыл ночь под понедельник, Василь Максимович спросил:
— А разве они двигались вниз?
Но больной и врач понимали друг друга. И если бы у Василя Максимовича нашлась сила, он пожал бы руку Сергею Антоновичу. Да так, чтобы тот запомнил на всю жизнь.
Радость свою Друзь не мог скрыть не потому, что она переполняла его. Уж очень редкой гостьей была она у него до сих пор.
Первый, еще отдаленный гудок, оповестивший о приближении этой радости, долетел к Друзю в коридоре, когда он вместе со всеми шел из палаты в ординаторскую.
Заметив, как сосредоточенно директор вглядывается в спину Федора Ипполитовича, Друзь догнал его и спросил:
— Разве ответа на ваш вчерашний вопрос еще нет?
Директор кивнул.
— Не совсем тот ответ. Евецкого надо было уволить, а Федор Ипполитович отпустил его по собственному желанию.
Друзь остановился.
Для него это была волнующая новость. Впрочем, после вчерашнего можно было ожидать, что в отношениях между профессором и его тенью появится трещина. Но чтобы они так скоропалительно рассорились...
Друзь пробормотал:.
— Баба с воза — кобыле легче.
Андрей Петрович ответил не сразу:
— Я сам хотел бы так думать. Но когда Два человека, проработав столько лет вместе, вдруг расходятся, это не может не беспокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Так же тихо отозвался Василь Максимович;
— Чем? Вы о чем-то задумались, а я подремывал..
Вот к Сергею Антоновичу профессор обратился шутливо:
— Приходилось ли вам беседовать с Василем Максимовичем на общие темы?
Тот замешкался с ответом, и Василь Максимович поспешил ему на выручку:
— А мы с доктором Друзем поняли друг друга еще в приемнике, профессор. Обо всем договорились. Я вам уже рассказывал об этом.
Федор Ипполитович не скрыл грустной улыбки.
— Повезло вам обоим —и больному, и врачу.
Усмехнулся и Василь Максимович:
— А разве мы с вами, Федор Ипполитович, все еще не понимаем друг друга?
Для стоящих у стен и порога странным показалось поведение их руководителя, всегда одинакового в обращении с больными, всегда помнящего о расстоянии между собой и руководимыми. Не привыкли они к по-настоящему дружеским ноткам в разговоре с больными.
Удивленно посматривал на своего начальника и худощавый.
Федор Ипполитович показал ему на кресло:
— Прошу. Садитесь и приступайте. Надеюсь, и у вас дойдет до разговоров на далекие от хирургии темы. Не сегодня, конечно.
Михайло Карпович долго просидел в кресле.
На осмотр понадобилось немного времени. Зато вопросов было столько, сколько не придумала бы коллегия составителей анкет и форм развернутых отчетов.
Но если Михайло Карпович был не просто врачом, то и Василь Максимович за три недели болезни научился понимать самые запутанные вопросы медиков и не упускать из виду окружающее.
Все в палате стали очень внимательными. Но это была не та до крайности обостренная настороженность, которую он видел у всех во время операции. Чем дальше, тем заметнее становился у врачей, даже у Сергея Антоновича, интерес к неторопливой беседе между новым хозяином мужского отделения и обитателем первой палаты.
Профессор в беседу не вмешивался. Чем дальше, тем чаще он поглядывал на двери. И дождался. В палату вошел еще один врач — коренастый и медлительный.
Не сразу узнал его Василь Максимович. Только когда тот прикрыл рот рукой, чтобы откашляться, вспомнил: во время операции этот врач стоял слева от Сергея Антоновича.
Профессор шагнул навстречу вошедшему. Они оба прошли к окну. Между ними начался тихий разговор. К Федору Ипполитовичу вернулась властность. Он коротко спрашивал. Коренастый отвечал еще короче.
А Михайло Карпович второй раз послушал у Василя Максимовича сердце. Под его глазами появились улыбчивые морщинки.
В это время долетел шепот профессора:
— ...именно здесь закончатся наши трения! Для этого я и пригласил вас сюда.
Коренастый предостерегающе коснулся его рукава.
У Михайла Карповича стало еще больше веселых морщинок. Чтобы смысл профессорской неосторожности не дошел до сознания больного, он солидно произнес:
— Ну, спасибо вам, Василь Максимович, за ваши точные ответы. А больше всего понравилось мне, что наша беседа на ваше сердце не повлияла.
В палате остались лишь медсестра да тот молодой врач, которого Сергей Антонович величал Александром Семеновичем, а теперь ласково называет Саней.
Хотя Василем Максимовичем и овладела усталость, но его подмывало затеять разговор с этим самым Саней, незаметно узнать, кто такой коренастый и какие недоразумения у него с профессором. Однако степенный Саня не разрешил ему и губами шевельнуть: сегодняшний лимит на беседы выполнен с превышением.
Тем временем сестра из одного шприца впрыснула что-то в ногу, другим уколола в руку и заботливо укрыла Василя Максимовича одеялом.
— Спите на здоровье...
Василь Максимович покорно закрыл глаза. Сейчас начнут путаться мысли.
Не дрогнули его веки, когда возле дверей осторожно заскрипели чьи-то ботинки. Как будто издалека донесся неприветливый голос:
— Тебе чего?
У двери неуверенно прошептали:
— Где Сергей Антонович?
— Зачем он тебе?
Василь Максимович осторожно приоткрыл глаза.
Ссутулившись, с понурой головой, на пороге покачивался тот долговязый молодой врач. Загородив ему дорогу, воинственно стоял Саня.
— Ты не знаешь,— спросил долговязый,— что с Самойлом Евсеевичем?
— Не интересовался,— отрубил Саня.— Чем реже вспоминаю о нем, тем лучше себя чувствую... А ты иди отсюда, бог подаст.
— Понимаешь,— жалобно тянул долговязый,— после пятиминутки Самойло Евсеевич был у профессора. От него помчался к директору. А еще немного спустя... Самойло Евсеевич пробежал мимо, не ответив на мое приветствие, в раздевалку... а потом, и из института... Что случилось?
Не очень дружеская беседа молодых врачей не замедляла действия впрыснутого Черемашко снотворного. Несколько секунд он слышал лишь неясное бормотание. Затем слова снова стали разборчивыми:
— ...что такое катализатор? Так вот, он у нас есть. Видишь, как ускорились все реакции. Твоему Самойлу нечего здесь делать. И тебе, предатель.
Славно, видимо, поработали животворные силы, пока Черемашко спал. Еще и глаз не раскрыл, а тело как бы легче стало. И жажда не так мучает.
А в кресле сидит Сергей Антонович.
Василь Максимович широко раскрыл глаза. Очень удивило его лицо врача. Оно светилось. И свет был спокойный, ясный, словно пришла, наконец, долгожданная и все ж таки неожиданная радость.
Увидев, что больной проснулся, Сергей Антонович взял его руки в свои.
— Ну, поздравьте себя и меня. Наши с вами дела двинулись в гору.
С невинным видом, будто начисто забыл ночь под понедельник, Василь Максимович спросил:
— А разве они двигались вниз?
Но больной и врач понимали друг друга. И если бы у Василя Максимовича нашлась сила, он пожал бы руку Сергею Антоновичу. Да так, чтобы тот запомнил на всю жизнь.
Радость свою Друзь не мог скрыть не потому, что она переполняла его. Уж очень редкой гостьей была она у него до сих пор.
Первый, еще отдаленный гудок, оповестивший о приближении этой радости, долетел к Друзю в коридоре, когда он вместе со всеми шел из палаты в ординаторскую.
Заметив, как сосредоточенно директор вглядывается в спину Федора Ипполитовича, Друзь догнал его и спросил:
— Разве ответа на ваш вчерашний вопрос еще нет?
Директор кивнул.
— Не совсем тот ответ. Евецкого надо было уволить, а Федор Ипполитович отпустил его по собственному желанию.
Друзь остановился.
Для него это была волнующая новость. Впрочем, после вчерашнего можно было ожидать, что в отношениях между профессором и его тенью появится трещина. Но чтобы они так скоропалительно рассорились...
Друзь пробормотал:.
— Баба с воза — кобыле легче.
Андрей Петрович ответил не сразу:
— Я сам хотел бы так думать. Но когда Два человека, проработав столько лет вместе, вдруг расходятся, это не может не беспокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66