Но у вас язык не повернется его назвать.
Вдруг поднялся Михайло Карпович.
— Я протестую! — чуть не вскрикнул он.— Накладывать такую ответственность на стажера, который не пробыл у нас и трех дней,— да как это можно, Федор Ипполитович? Ранение, осложненное воспалением быки шины...
— Я знаю,—перебил Ляховского профессор.—И удивляюсь вам, Михайло Карпович. Вы за Друзя? По-вашему, мало ему Черемашко? Вы так верите в него, что отдали бы ему всех наших тяжелобольных?.. Нет уж, сначала посмотрим, справится ли он с Черемашко. А если мой сын, никого не спросив, не побоялся оперировать Хорунжую, то пусть берет на себя вообще все грехи своего предшественника по семнадцатой. Или, по-вашему, хватит с него роли петуха, который прокукарекал, а там хоть и не рассвета?.. И попробуйте только, Михайло Карпович, потворствовать ему даже в мелочах! Лучше помогите мне использовать отцовское право в полной мере. Спрашивайте с него вдвое, втрое больше, чем с любого из присутствующих... Тебе это ясно, Игорь?
Игорь поднялся, чтобы ответить: «Да, профессор». Но большинство присутствующих слишком внимательно наблюдали за ним, а очки Самойла Евсеевича победно сверкнули.
Только Танцюра и Буда-Розальский обрадовались этому неожиданному повороту в судьбе немногим старшего их коллеги.
Игорь сказал:
— Я не считаю, что грехи доктора Фармагея — только его личные грехи. Он такой, каким ему разрешалось быть. Что же касается меня, то временное назначение меня в семнадцатую палату я буду считать вступительным экзаменом на право стажироваться в вашем коллективе, товарищи. Чем он будет труднее, тем лучше, И не только для меня. Ну, а потворствовать мне я и сам никому не позволю.
Теперь все удивленно смотрели на Игоря: таким образом благодарить нашего шефа за доверие, да ты, приятель, в своем ли уме?
Но самым удивительным было то, что шеф как бы
ничего не видел и не слышал. Пятиминутку он закончил очень спокойно:
— На сегодня все... Обход начнется ровно в половине десятого. Я побываю только у тех, кому мое присутствие необходимо. Итак, кому не терпится показать мне своих больных? — В зале поднялось несколько рук.— Хорошо... Сразу же после обхода прошу зайти ко мне тех, за кем закреплены темы этого года. Сегодня приму заведующих лабораториями и кабинетами. Завтра тех, кем руководит Михайло Карпович. Послезавтра ординаторов мужского отделения... И последнее. Обход начнется с первой палаты. Приглашаются все научные работники и ординаторы.
Как всегда, профессор солидно вышел из зала в сопровождении обеих «рук». Вслед за ними выбежал Фармагей. Быстро опустел первый ряд — ушли старшие научные работники, заведующие лабораториями...
Тогда начали подниматься ординаторы и молодежь. Однако никто не спешил уйти. Образовалось несколько группок. В голосах слышалось некоторое смятение: как же, пятиминутка прошла без единого громового раската, а суд научного руководителя был скорый и немилостивый.
Не по себе стало и Игорю. Может быть, и меняет свои позиции Шостенко-старший. Но ведь и себя ему надо бы переделать!
Танцюра сорвал с головы шапочку, взъерошил волосы и признался:
— То все было ясно. А теперь... — Он встряхнул головой. — Круто поворачивает старик. Но куда?
Буда-Розальский все еще был бледен. Хоть и умеет он владеть собою, но не привык еще к монументальному авторитету здешнего метра и равнодушию своего непосредственного, но уже бывшего руководителя ко всему, кроме собственной карьеры и любовных похождений. Невозмутимость Буды-Розальского — единственный и не очень надежный способ самозащиты. И хотя ясно теперь, почему Сергей советовал ему держаться поближе к Игорю, не знает Корнелий, как вести себя с новым патроном.
Дотронувшись до колена юноши, Игорь сказал:
— Ну что ж, Корнелий Аполлонович, пойдемте в семнадцатую. Помогите мне разобраться в ее особенностях.
Буда-Розальский ответил, не глядя на него:
— Я предполагаю, что больные и медперсонал не будут удручены сменой ординатора. Вот и все особенности. Что же касается меня...
. Рука Игоря легла на колено юноши.
— Какие к нам предъявлены требования, вы слышали. Для меня это означает, что семнадцатая должна быть лучшей палатой не только в женском отделении. Если и вы так думаете, общий язык мы с вами найдем.
Так и не взглянул Буда-Розальский на своего нового патрона. Молча встал. Стараясь идти не спеша, направился к двери. Но чем ближе подходил он к дверям, тем розовее становились его уши, тем заметнее ускорял он шаг.
Проводив его взглядом, Танцюра сказал:
— До вчерашнего вечера мне тоже казалось, что этот парень и его повелитель — два сапога пара. А вчера... Он не за пульсом Хорунжей следил, а священнодействовал. Разве вы не заметили, как искусаны губы у него? Это он вчера за вас и Сергея Антоновича переживал... После операции мы немного с ним поговорили. Наслушался я, в каком черном теле держал его Гри-Гри. О том, чтобы уйти из нашей клиники, ему не сегодня пришло в голову.
Пора и Игорю идти отсюда: принять семнадцатую надо немедленно. Жаль только, что из-за этого не придется побывать на «общем собрании» в первой палате.
Поднявшись, Игорь взял Танцюру под руку.
— Пойдемте, Саша... Это замечательно, что вы заботитесь о новых членах нашего коллектива... Верхом на Корнелии я ездить не собираюсь. Но будьте и вы ему другом.
— Об этом меня просить не нужно.—Танцюра на секунду задумался.— По-моему, ваш отец, Игорь Федорович, собирается лечь на новый курс, и произойдет это тем скорее, чем крепче будет наш небольшой коллектив.
Игорь пожал ему локоть.
— Значит, от вашего предубеждения против Сергея у вас ничего не осталось?
На мгновение во взгляде Танцюры промелькнуло что- то похожее на огорчение.
— Это совсем другое дело..,
Игорь обнял его за плечи.
— Все будет хорошо, Саша. Своего вы умеете добиваться... Я не открою чужой тайны, если скажу вам, что в самое ближайшее время мы погуляем на его свадьбе. Вам, конечно, от этого не легче: соперников у вас, можно сказать, не поубавилось.
Погруженный в свои переживания, Танцюра промолчал.
Когда Игорь поднимался на второй этаж, дорогу ему преградили те двое врачей, что вошли в женскую ординаторскую в неподходящую минуту.
Один из них, с сединой в висках, был лет на пять старше Сергея. Другой — в круглых, несколько старомодных очках —приблизительно того же возраста, что и Игорь. В ординаторской они и двумя словами с новым коллегой не перемолвились.
Теперь старший подошел к Игорю со смущенной улыбкой.
— Оказывается, нам нужно познакомиться поближе, Игорь Федорович. Тематически ваша и наши палаты разнятся мало. Кроме того, мы и ближайшие соседи. Я орудую в восемнадцатой, мой друг — в шестнадцатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вдруг поднялся Михайло Карпович.
— Я протестую! — чуть не вскрикнул он.— Накладывать такую ответственность на стажера, который не пробыл у нас и трех дней,— да как это можно, Федор Ипполитович? Ранение, осложненное воспалением быки шины...
— Я знаю,—перебил Ляховского профессор.—И удивляюсь вам, Михайло Карпович. Вы за Друзя? По-вашему, мало ему Черемашко? Вы так верите в него, что отдали бы ему всех наших тяжелобольных?.. Нет уж, сначала посмотрим, справится ли он с Черемашко. А если мой сын, никого не спросив, не побоялся оперировать Хорунжую, то пусть берет на себя вообще все грехи своего предшественника по семнадцатой. Или, по-вашему, хватит с него роли петуха, который прокукарекал, а там хоть и не рассвета?.. И попробуйте только, Михайло Карпович, потворствовать ему даже в мелочах! Лучше помогите мне использовать отцовское право в полной мере. Спрашивайте с него вдвое, втрое больше, чем с любого из присутствующих... Тебе это ясно, Игорь?
Игорь поднялся, чтобы ответить: «Да, профессор». Но большинство присутствующих слишком внимательно наблюдали за ним, а очки Самойла Евсеевича победно сверкнули.
Только Танцюра и Буда-Розальский обрадовались этому неожиданному повороту в судьбе немногим старшего их коллеги.
Игорь сказал:
— Я не считаю, что грехи доктора Фармагея — только его личные грехи. Он такой, каким ему разрешалось быть. Что же касается меня, то временное назначение меня в семнадцатую палату я буду считать вступительным экзаменом на право стажироваться в вашем коллективе, товарищи. Чем он будет труднее, тем лучше, И не только для меня. Ну, а потворствовать мне я и сам никому не позволю.
Теперь все удивленно смотрели на Игоря: таким образом благодарить нашего шефа за доверие, да ты, приятель, в своем ли уме?
Но самым удивительным было то, что шеф как бы
ничего не видел и не слышал. Пятиминутку он закончил очень спокойно:
— На сегодня все... Обход начнется ровно в половине десятого. Я побываю только у тех, кому мое присутствие необходимо. Итак, кому не терпится показать мне своих больных? — В зале поднялось несколько рук.— Хорошо... Сразу же после обхода прошу зайти ко мне тех, за кем закреплены темы этого года. Сегодня приму заведующих лабораториями и кабинетами. Завтра тех, кем руководит Михайло Карпович. Послезавтра ординаторов мужского отделения... И последнее. Обход начнется с первой палаты. Приглашаются все научные работники и ординаторы.
Как всегда, профессор солидно вышел из зала в сопровождении обеих «рук». Вслед за ними выбежал Фармагей. Быстро опустел первый ряд — ушли старшие научные работники, заведующие лабораториями...
Тогда начали подниматься ординаторы и молодежь. Однако никто не спешил уйти. Образовалось несколько группок. В голосах слышалось некоторое смятение: как же, пятиминутка прошла без единого громового раската, а суд научного руководителя был скорый и немилостивый.
Не по себе стало и Игорю. Может быть, и меняет свои позиции Шостенко-старший. Но ведь и себя ему надо бы переделать!
Танцюра сорвал с головы шапочку, взъерошил волосы и признался:
— То все было ясно. А теперь... — Он встряхнул головой. — Круто поворачивает старик. Но куда?
Буда-Розальский все еще был бледен. Хоть и умеет он владеть собою, но не привык еще к монументальному авторитету здешнего метра и равнодушию своего непосредственного, но уже бывшего руководителя ко всему, кроме собственной карьеры и любовных похождений. Невозмутимость Буды-Розальского — единственный и не очень надежный способ самозащиты. И хотя ясно теперь, почему Сергей советовал ему держаться поближе к Игорю, не знает Корнелий, как вести себя с новым патроном.
Дотронувшись до колена юноши, Игорь сказал:
— Ну что ж, Корнелий Аполлонович, пойдемте в семнадцатую. Помогите мне разобраться в ее особенностях.
Буда-Розальский ответил, не глядя на него:
— Я предполагаю, что больные и медперсонал не будут удручены сменой ординатора. Вот и все особенности. Что же касается меня...
. Рука Игоря легла на колено юноши.
— Какие к нам предъявлены требования, вы слышали. Для меня это означает, что семнадцатая должна быть лучшей палатой не только в женском отделении. Если и вы так думаете, общий язык мы с вами найдем.
Так и не взглянул Буда-Розальский на своего нового патрона. Молча встал. Стараясь идти не спеша, направился к двери. Но чем ближе подходил он к дверям, тем розовее становились его уши, тем заметнее ускорял он шаг.
Проводив его взглядом, Танцюра сказал:
— До вчерашнего вечера мне тоже казалось, что этот парень и его повелитель — два сапога пара. А вчера... Он не за пульсом Хорунжей следил, а священнодействовал. Разве вы не заметили, как искусаны губы у него? Это он вчера за вас и Сергея Антоновича переживал... После операции мы немного с ним поговорили. Наслушался я, в каком черном теле держал его Гри-Гри. О том, чтобы уйти из нашей клиники, ему не сегодня пришло в голову.
Пора и Игорю идти отсюда: принять семнадцатую надо немедленно. Жаль только, что из-за этого не придется побывать на «общем собрании» в первой палате.
Поднявшись, Игорь взял Танцюру под руку.
— Пойдемте, Саша... Это замечательно, что вы заботитесь о новых членах нашего коллектива... Верхом на Корнелии я ездить не собираюсь. Но будьте и вы ему другом.
— Об этом меня просить не нужно.—Танцюра на секунду задумался.— По-моему, ваш отец, Игорь Федорович, собирается лечь на новый курс, и произойдет это тем скорее, чем крепче будет наш небольшой коллектив.
Игорь пожал ему локоть.
— Значит, от вашего предубеждения против Сергея у вас ничего не осталось?
На мгновение во взгляде Танцюры промелькнуло что- то похожее на огорчение.
— Это совсем другое дело..,
Игорь обнял его за плечи.
— Все будет хорошо, Саша. Своего вы умеете добиваться... Я не открою чужой тайны, если скажу вам, что в самое ближайшее время мы погуляем на его свадьбе. Вам, конечно, от этого не легче: соперников у вас, можно сказать, не поубавилось.
Погруженный в свои переживания, Танцюра промолчал.
Когда Игорь поднимался на второй этаж, дорогу ему преградили те двое врачей, что вошли в женскую ординаторскую в неподходящую минуту.
Один из них, с сединой в висках, был лет на пять старше Сергея. Другой — в круглых, несколько старомодных очках —приблизительно того же возраста, что и Игорь. В ординаторской они и двумя словами с новым коллегой не перемолвились.
Теперь старший подошел к Игорю со смущенной улыбкой.
— Оказывается, нам нужно познакомиться поближе, Игорь Федорович. Тематически ваша и наши палаты разнятся мало. Кроме того, мы и ближайшие соседи. Я орудую в восемнадцатой, мой друг — в шестнадцатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66