Но если враждебность между ними не исчезнет, вина за смерть Василя Максимовича ляжет на обоих Шостенко. Неимоверно тяжелой будет та глыба. И не только она будет давить их. Василь Максимович помог Сергею стать бойцом. Какой же непоправимый удар нанесет ему гибель человека, в спасение которого он верит!
Вот о чем нельзя забывать ни на минуту!
О том же, по всей вероятности, все время думала и Татьяна.
Придя сюда от Сергея, она даже пальто не расстегнула. Присела по привычке к своему письменному столу, машинально взяла карандаш и, рассказывая, следила за его быстрыми движениями между пальцами.
Рассказав, она осторожно, словно нечто хрупкое, положила карандаш на место и направилась к двери. На мгновенье задержалась у дивана. Там, подложив ладонь под щеку, сладко спал Ивасик: слишком много для двухлетнего человека было сегодня впечатлений.
С племянника Татьяна перевела взгляд на брата.
— Может, пойдем к отцу сейчас? Пока ты не остыл...
Ковать надо, пока горячо. Это Игорь прочел в глазах
жены. Но ответил угрюмо:
— Боюсь все испортить... Если я, блудный сын и нежелательный стажер, ворвусь к отцу и высокому начальству среди ночи, меЦя сразу же выставят за дверь... И с чего я начну? Рисковать мне нельзя, каждое слово надо заранее обдумать. До утра что-нибудь соображу.
Надийка вышла проводить золовку.
Игорь снова несколько раз обошел вокруг стола.
Неплохо было бы и ему найти хотя бы какую-нибудь отмычку к отцовскому сердцу. Но слишком много образовалось крутых и высоких завалов из того, что годами собиралось и сбрасывалось как и куда попало. Хватит ли одной ночи, чтобы пробиться через эти глыбы? И хорошо было бы, если бы в эти поиски не вмешивалась Надийка. Игорь очень ее любит, но свекра своего она знает с чужих слов. Что, кроме общих фраз, Игорь от нее услышит?.. Да и пойдет он завтра к отцу не для того, чтобы отказаться от всего, к чему столько лет стремился и всем сердцем стремится теперь...
Но мужа своего Надийка знала лучше, чем он ее.
Долго ли она провожала Татьяну, Игорь не заметил. Но не успела она войти, как на круглом столе появились два стакана, сахарница, печенье.
— Сейчас будет чай,— сказала она.— Крепкий, как ты любишь. Много разного сора тебе нужно выбросить из себя за эту ночь...
И вот чай уже налит в стаканы.
— Садись,— остановила мужа Надийка.— За ночь еще находишься. Выпей первый стакан со мной.
А когда Игорь сел, она робко (раньше он не замечал у нее этого) предложила:
— Не лучше ли тебе думать вслух? Быстрее разберешься, что тебе нужно... И ты знаешь,— завтра я обедаю у твоих, и, чтобы не попасть впросак, мне надо знать, как и о чем ты будешь говорить с отцом... Мешать я тебе не буду. Смолчу, даже если ты понесешь околесицу.
Мягкость была испытанным оружием Надийки. Умела она с ее помощью достигать того, чего иной жене не удается добиться ни просьбами, ни упреками, ни злым шипением. Однако сегодня Надийка говорила и держалась особенно мягко. И вглядывалась в мужа так, словно внезапно увидела в нем нечто раньше не замеченное.
Игорь колебался недолго и начал с того, на чем Надийка прервала его размышления:
— Понимаешь... И ты, и Таня, и я, и даже Сергей, самый старший среди нас,— словом, все наше поколение,— мы... как бы это сказать... мы будто в поезде родились. Затем нам пришлось пересесть в автомашины, а там и на самолеты. А если вдруг мы очутимся в ракетах, то и это примем как должное. Иногда мне кажется,— от , предыдущего поколения мы... нет, еще не оторвались, но вперед рвемся куда решительней, чем оно. В этом, по- моему, все дело... Процесс вполне закономерный. Каждое новое поколение обязано пойти дальше предыдущего... Тебе еще не кажется, что я несу чушь?
Верная своему обещанию, Надийка ничего не ответила. Только озадаченнее стали ее глаза.
Игорь попытался выразить свои мысли яснее:
— Одним словом, мы, наше поколение, родились в пути и находимся в непрерывном и все убыстряющемся движении. Сергей, например, в свои пионерские годы пел: «Наш паровоз, вперед лети!» Мы с тобой на кострах пели уже другое: «Ведет самолет комсомолец-пилот». И безоговорочно верили, что уже «близится эра светлых годов»...
Брови Надийки шевельнулись, в глазах появилась тревога: почему у Игоря так растекаются мысли?
Если до сих пор хмурый взгляд Игоря блуждал по комнате, ни на чем не задерживаясь, то теперь он неотрывно смотрел на жену. В голосе- появилась грустная усмешка:
— Мы так свыклись с непрерывным движением, что и в коммунизме не будет у нас остановки: для нас коммунизм станет лишь этапом пути. И смерть мы встретим на ходу, как солдаты, идущие в наступление. Поэтому наше поколение так напряженно смотрит только вперед, забывая, что надо хотя бы изредка оглядываться... Только после встречи с Черемашко, точнее — после сегодняшней операции, я впервые спросил себя: а что у меня позади?.. Ты помнишь, как терзала меня смерть от такой же болезни в нашей больнице? Я успокаивал себя тем, что подобный случай — как ушиб локтя: боль нестерпимая, но скоропроходящая. А сегодня мне стало страшно: значит, не только отцу, но и мне не так уж трудно оправдать себя... После того, как Сергей... Подумать только — он несколькими обыкновенными словами разбудил у своего полубога совесть, заставил его припомнить чуть лице все, что тот знал и умел, сделал с отцом то, чего не могли добиться ни я, ни Таня... Так вот, после того, как этот недавний рак-отшельник неожиданно отказал мне в элементарной дружеской услуге, я еле сдержал свою злость. А теперь злюсь на себя: почему Сергей знает моего отца лучше, чем я или Татьяна?
Одним глотком Игорь опорожнил свой стакан. Полез было за папиросой. Но оглянулся на спящего сына и выдернул руку из кармана.
Жена снова налила ему чаю.
— Очевидно, не глупые нотации читать отцу, а почаще ставить себя на его место — вот что я должен делать. А я лишь сейчас начинаю понимать: отца в какой-то мере таким сделало его время...
Игорь навалился локтями на стол; надо было как можно скорее перебрать в памяти все, от чего он так долго отмахивался.
— Очень трудно разобраться во всем, что пришлось испытать отцу. Когда формировался его характер, меня не было на свете. Какая тогда была жизнь,— об этом мы с тобой знаем лишь по книгам да по рассказам... Твоему отцу нет и пятидесяти: сознательную жизнь он начал после Октябрьской революции. И жил в совсем ином окружении — шахтерском. Моего с ним не сравнишь... Вот и разберись, за что мы имеем право спросить с профессора Шостенко, а в чем он ни перед нами, ни перед советской наукой не виноват.
Рука Игоря снова полезла в карман. Но ничего не вытащила и на этот раз.
— Родился мой отец в прошлом столетии. Сознательная его жизнь началась задолго до Октября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вот о чем нельзя забывать ни на минуту!
О том же, по всей вероятности, все время думала и Татьяна.
Придя сюда от Сергея, она даже пальто не расстегнула. Присела по привычке к своему письменному столу, машинально взяла карандаш и, рассказывая, следила за его быстрыми движениями между пальцами.
Рассказав, она осторожно, словно нечто хрупкое, положила карандаш на место и направилась к двери. На мгновенье задержалась у дивана. Там, подложив ладонь под щеку, сладко спал Ивасик: слишком много для двухлетнего человека было сегодня впечатлений.
С племянника Татьяна перевела взгляд на брата.
— Может, пойдем к отцу сейчас? Пока ты не остыл...
Ковать надо, пока горячо. Это Игорь прочел в глазах
жены. Но ответил угрюмо:
— Боюсь все испортить... Если я, блудный сын и нежелательный стажер, ворвусь к отцу и высокому начальству среди ночи, меЦя сразу же выставят за дверь... И с чего я начну? Рисковать мне нельзя, каждое слово надо заранее обдумать. До утра что-нибудь соображу.
Надийка вышла проводить золовку.
Игорь снова несколько раз обошел вокруг стола.
Неплохо было бы и ему найти хотя бы какую-нибудь отмычку к отцовскому сердцу. Но слишком много образовалось крутых и высоких завалов из того, что годами собиралось и сбрасывалось как и куда попало. Хватит ли одной ночи, чтобы пробиться через эти глыбы? И хорошо было бы, если бы в эти поиски не вмешивалась Надийка. Игорь очень ее любит, но свекра своего она знает с чужих слов. Что, кроме общих фраз, Игорь от нее услышит?.. Да и пойдет он завтра к отцу не для того, чтобы отказаться от всего, к чему столько лет стремился и всем сердцем стремится теперь...
Но мужа своего Надийка знала лучше, чем он ее.
Долго ли она провожала Татьяну, Игорь не заметил. Но не успела она войти, как на круглом столе появились два стакана, сахарница, печенье.
— Сейчас будет чай,— сказала она.— Крепкий, как ты любишь. Много разного сора тебе нужно выбросить из себя за эту ночь...
И вот чай уже налит в стаканы.
— Садись,— остановила мужа Надийка.— За ночь еще находишься. Выпей первый стакан со мной.
А когда Игорь сел, она робко (раньше он не замечал у нее этого) предложила:
— Не лучше ли тебе думать вслух? Быстрее разберешься, что тебе нужно... И ты знаешь,— завтра я обедаю у твоих, и, чтобы не попасть впросак, мне надо знать, как и о чем ты будешь говорить с отцом... Мешать я тебе не буду. Смолчу, даже если ты понесешь околесицу.
Мягкость была испытанным оружием Надийки. Умела она с ее помощью достигать того, чего иной жене не удается добиться ни просьбами, ни упреками, ни злым шипением. Однако сегодня Надийка говорила и держалась особенно мягко. И вглядывалась в мужа так, словно внезапно увидела в нем нечто раньше не замеченное.
Игорь колебался недолго и начал с того, на чем Надийка прервала его размышления:
— Понимаешь... И ты, и Таня, и я, и даже Сергей, самый старший среди нас,— словом, все наше поколение,— мы... как бы это сказать... мы будто в поезде родились. Затем нам пришлось пересесть в автомашины, а там и на самолеты. А если вдруг мы очутимся в ракетах, то и это примем как должное. Иногда мне кажется,— от , предыдущего поколения мы... нет, еще не оторвались, но вперед рвемся куда решительней, чем оно. В этом, по- моему, все дело... Процесс вполне закономерный. Каждое новое поколение обязано пойти дальше предыдущего... Тебе еще не кажется, что я несу чушь?
Верная своему обещанию, Надийка ничего не ответила. Только озадаченнее стали ее глаза.
Игорь попытался выразить свои мысли яснее:
— Одним словом, мы, наше поколение, родились в пути и находимся в непрерывном и все убыстряющемся движении. Сергей, например, в свои пионерские годы пел: «Наш паровоз, вперед лети!» Мы с тобой на кострах пели уже другое: «Ведет самолет комсомолец-пилот». И безоговорочно верили, что уже «близится эра светлых годов»...
Брови Надийки шевельнулись, в глазах появилась тревога: почему у Игоря так растекаются мысли?
Если до сих пор хмурый взгляд Игоря блуждал по комнате, ни на чем не задерживаясь, то теперь он неотрывно смотрел на жену. В голосе- появилась грустная усмешка:
— Мы так свыклись с непрерывным движением, что и в коммунизме не будет у нас остановки: для нас коммунизм станет лишь этапом пути. И смерть мы встретим на ходу, как солдаты, идущие в наступление. Поэтому наше поколение так напряженно смотрит только вперед, забывая, что надо хотя бы изредка оглядываться... Только после встречи с Черемашко, точнее — после сегодняшней операции, я впервые спросил себя: а что у меня позади?.. Ты помнишь, как терзала меня смерть от такой же болезни в нашей больнице? Я успокаивал себя тем, что подобный случай — как ушиб локтя: боль нестерпимая, но скоропроходящая. А сегодня мне стало страшно: значит, не только отцу, но и мне не так уж трудно оправдать себя... После того, как Сергей... Подумать только — он несколькими обыкновенными словами разбудил у своего полубога совесть, заставил его припомнить чуть лице все, что тот знал и умел, сделал с отцом то, чего не могли добиться ни я, ни Таня... Так вот, после того, как этот недавний рак-отшельник неожиданно отказал мне в элементарной дружеской услуге, я еле сдержал свою злость. А теперь злюсь на себя: почему Сергей знает моего отца лучше, чем я или Татьяна?
Одним глотком Игорь опорожнил свой стакан. Полез было за папиросой. Но оглянулся на спящего сына и выдернул руку из кармана.
Жена снова налила ему чаю.
— Очевидно, не глупые нотации читать отцу, а почаще ставить себя на его место — вот что я должен делать. А я лишь сейчас начинаю понимать: отца в какой-то мере таким сделало его время...
Игорь навалился локтями на стол; надо было как можно скорее перебрать в памяти все, от чего он так долго отмахивался.
— Очень трудно разобраться во всем, что пришлось испытать отцу. Когда формировался его характер, меня не было на свете. Какая тогда была жизнь,— об этом мы с тобой знаем лишь по книгам да по рассказам... Твоему отцу нет и пятидесяти: сознательную жизнь он начал после Октябрьской революции. И жил в совсем ином окружении — шахтерском. Моего с ним не сравнишь... Вот и разберись, за что мы имеем право спросить с профессора Шостенко, а в чем он ни перед нами, ни перед советской наукой не виноват.
Рука Игоря снова полезла в карман. Но ничего не вытащила и на этот раз.
— Родился мой отец в прошлом столетии. Сознательная его жизнь началась задолго до Октября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66