Где-то там, меж ними, подъедался полоумный Смитте. Бритву ему доверять опасались, и голова его немного обросла по кругу, так, что его ранняя лысина стала напоминать тонзуру. Одежда у него была мирская.
Снова все были в пути, и снова всех вела дорога, будто не случилось отдыха в монастыре. Да и какой это был отдых, если вдуматься… Отдых длился первые три дня, потом настала скука, а потом — раздрай и беготня с пожаром и стрельбой. Вот и сейчас они выехали засветло и спешно: брат Себастьян, брат Томас, два стражника, десятник и аркебузир, чья аркебуза ехала в обозе, а сам он стал меченосцем. Маленький отряд пополнился тележкой и вторым конём, принадлежавшим Золтану (а до того — гарлебекскому палачу), но и только.
Алехандро Эскантадес и три его товарища остались лежать на монастырском кладбище под четырьмя одинаковыми скромными католическими крестами.
Настоятель монастыря, снаряжая отряд в дорогу, предложил взять проводников в лице кого-нибудь из братии, но Себастьян отказался.
— Мы не заблудимся, — сказал он. — И не нуждаемся в защите. Но всё равно примите мою благодарность за это ваше предложение. Pax vobiscum, брат мой. Я не забуду ваше содействие следствию и вашу доброту.
Аббат поклонился в ответ: «Pax vobiscum», и ворота за ними закрылись.
Животные шагали бодро. За время, проведённое на монастырском подворье, они повеселели и заметно раздались в боках. В жизни и в быту бернардинцы придерживались строгости и аскетизма, не балуя себя сытостью и разносолами, но рабочую скотину содержали в лучшем виде — всё время, проведённое на монастырских пастбищах и в монастырских же конюшнях, ослы и конь исправно получали полную мерку овса и охапку доброго сена.
Животные, как уже было сказано, шли резво, но и люди не отставали: дороги близ монастыря были великолепные, часть даже вымощена деревом, и, если б не жара, путь был бы в удовольствие. А к ночи стали на большой привал. По дороге попалось несколько трактиров, но из-за жары припасы портились, ночь обещала быть тёплой, и брат Себастьян решил не тратиться на стол и кров. Расположились возле маленького леска.
Мануэль Гонсалес пребывал в рассеянном расположении духа и обычно перед трапезой куда-то уходил. Золтан мог только догадываться, зачем он это делает, но думал, что, наверно, это как-то связано с мечом. Может, он молился ему, а может, проводил каждый вечер в бдении над оружием, как рыцарь перед посвящением. Он спал не больше четырёх часов, вставал с рассветом и ложился позже всех.
Глаза маленького аркебузира теперь всегда сияли отсветом почти религиозного экстаза.
— Я что-то не возьму в толк, что мы теперь-то здесь делаем? А? — вопросил у Хагга Иоганн Шольц, переворачивая длинные полоски шкварчащего мяса. Лопаткой ему служила длинная железная хреновина из арсенала пыточного мастера, которой отгибали кожу и сдирали жир при прижигании железом. Это обстоятельство могло подпортить аппетит, но Золтан рассудил, что этакий цинизм вполне (и даже более чем) допустим для палача.
— Лис убежал, — рассуждал тем временем Иоганн. — Так? Так. И девка испарилась: фьють — и нету. Сбежала, нет — не важно. Важно то, что мы не можем ей теперь ничем помочь. Не можем, а? Не можем. Так какого чёрта?
— Брат Себастьян потребовал, чтоб мы с ним ехали, вот мы и едем.
— Ну и что, что монах потребовал, чтоб мы с ним ехали? Он-то думает, что вы на самом деле герр Мисбах, но вы же не Мисбах! Значит, наше дело теперь сторона. Мы сто раз могли удрать, да и сейчас ещё не поздно. Бросить эти сундуки с железками, распрячь осла — и ходу, как в старые времена. Ни одна ищейка не догонит. А? А то, пока мы здесь зады морозим, там моя корчма, поди, совсем уж развалилась.
— Говори потише, Дважды-в-день. — Хагг покосился на солдат, но у них как раз поспела каша, и они всецело были заняты едой. — Говори потише. Ведь об этом знает только Мануэль, для остальных мы по-прежнему палач с помощником.
— Да, чёртов мальчишка пока молчит, — признал Иоганн. — Даже не пойму, чем вы его так купили! Сам стал не свой, как подменили: в глаза не смотрит, только вверх, говорит загадками, бормочет что-то… Знаете, как он вас называет, когда со мной говорит? «Рыцарь-сарацин»! Во как! Ни больше ни меньше! И вздыхает так, почтительно-почтительно.
А как орал, что всех зарежет! Ох, не приведи Господь, как ляпнет что-нибудь этакое своему доминиканскому попу или его служке — пропали наши головы. С чего всё это, а?
— Зачем ты спрашиваешь? Меча не видел?
— Отчего же? Видел. Меч, потом как будто стала чашка, а потом — опять меч. Ну так и что ж? С вами я ещё и не такое видывал. Мало ли у вас в запасе колдовских штучек!
— Чего ж тогда ты на колени падал? А?
— А чтобы подыграть вам, вот и падал. Опять же снизу нападать сподручнее: известно дело снизу-то любой противник мягче… Я ж не виноват, что он заахал: «Градаль! Градаль!» Тут бы мне и дать ему под дых, да вы меня остановили.
— Ты, Иоганн, невежда и болван, — усмехнулся Золтан. — Не знаешь рыцарских легенд, вот и гадаешь. А этот парень бредит ими.
— Ну и чего, что бредит? Насколько мы ему можем доверять?
— Безраздельно можем. Пока парень уверен, что у него в руках Святой Грааль, мы можем из него верёвки вить, он только благодарен будет.
— «Градаль», «Градаль»… — пробурчал Иоганн. — Что это за Градаль такой, о котором вы талдычите всё время? Меня, сказать по-честному, все эти сказки мало трогают, моё дело — кружки да тарелки. Это когда-то, лет пятнадцать тому назад, я мог такой ерундой себе голову забивать, когда по горам из озорства скакал, как козёл, а о кубышке не думал. Ну так по молодости всяк не дурак рискнуть…
Золтан Хагг откинулся на снятое седло и задумчиво посмотрел на огонь.
— Нет, Дважды-в-день, это не штучки, — сказал он. — А если и штучки, то не мои. И парень ближе к истине, чем ты считаешь. Это гномский меч, старинный, очень необычный, у него своя история. Ты помнишь травника?
— Травника? Спаси Христос, а как же! А чего?
— Когда-то это был его меч. Потом, когда монахи разыскали Лиса и всадили ему пулю в грудь, парнишка взял меч как трофей. А Хриз — меч не простой. Волшебный. Признаёт не каждого.
— Ага! Так-так-так. — Иоганн заинтересованно подался к собеседнику. — Я от вас уже слышал что-то такое. Дайте угадаю. Вы хотите, значится, сказать мне, будто этого парнишку, этого задохлика-испанца, меч признал за своего?
— Ну, за своего или не за своего — не знаю, — откровенно признался Хагг. А вот то, что он его слушается, нет сомнений. Правда, есть одна загвоздка. Если меч меняет форму и становится другим, на это у него какой-то свой резон, у этого меча. И травник худо-бедно с этим мог справляться. Мы же оба видели, как меч стал чашею — вряд ли парень мог того желать. Мечтал, быть может, как школяр о деве, но желать… Навряд ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Снова все были в пути, и снова всех вела дорога, будто не случилось отдыха в монастыре. Да и какой это был отдых, если вдуматься… Отдых длился первые три дня, потом настала скука, а потом — раздрай и беготня с пожаром и стрельбой. Вот и сейчас они выехали засветло и спешно: брат Себастьян, брат Томас, два стражника, десятник и аркебузир, чья аркебуза ехала в обозе, а сам он стал меченосцем. Маленький отряд пополнился тележкой и вторым конём, принадлежавшим Золтану (а до того — гарлебекскому палачу), но и только.
Алехандро Эскантадес и три его товарища остались лежать на монастырском кладбище под четырьмя одинаковыми скромными католическими крестами.
Настоятель монастыря, снаряжая отряд в дорогу, предложил взять проводников в лице кого-нибудь из братии, но Себастьян отказался.
— Мы не заблудимся, — сказал он. — И не нуждаемся в защите. Но всё равно примите мою благодарность за это ваше предложение. Pax vobiscum, брат мой. Я не забуду ваше содействие следствию и вашу доброту.
Аббат поклонился в ответ: «Pax vobiscum», и ворота за ними закрылись.
Животные шагали бодро. За время, проведённое на монастырском подворье, они повеселели и заметно раздались в боках. В жизни и в быту бернардинцы придерживались строгости и аскетизма, не балуя себя сытостью и разносолами, но рабочую скотину содержали в лучшем виде — всё время, проведённое на монастырских пастбищах и в монастырских же конюшнях, ослы и конь исправно получали полную мерку овса и охапку доброго сена.
Животные, как уже было сказано, шли резво, но и люди не отставали: дороги близ монастыря были великолепные, часть даже вымощена деревом, и, если б не жара, путь был бы в удовольствие. А к ночи стали на большой привал. По дороге попалось несколько трактиров, но из-за жары припасы портились, ночь обещала быть тёплой, и брат Себастьян решил не тратиться на стол и кров. Расположились возле маленького леска.
Мануэль Гонсалес пребывал в рассеянном расположении духа и обычно перед трапезой куда-то уходил. Золтан мог только догадываться, зачем он это делает, но думал, что, наверно, это как-то связано с мечом. Может, он молился ему, а может, проводил каждый вечер в бдении над оружием, как рыцарь перед посвящением. Он спал не больше четырёх часов, вставал с рассветом и ложился позже всех.
Глаза маленького аркебузира теперь всегда сияли отсветом почти религиозного экстаза.
— Я что-то не возьму в толк, что мы теперь-то здесь делаем? А? — вопросил у Хагга Иоганн Шольц, переворачивая длинные полоски шкварчащего мяса. Лопаткой ему служила длинная железная хреновина из арсенала пыточного мастера, которой отгибали кожу и сдирали жир при прижигании железом. Это обстоятельство могло подпортить аппетит, но Золтан рассудил, что этакий цинизм вполне (и даже более чем) допустим для палача.
— Лис убежал, — рассуждал тем временем Иоганн. — Так? Так. И девка испарилась: фьють — и нету. Сбежала, нет — не важно. Важно то, что мы не можем ей теперь ничем помочь. Не можем, а? Не можем. Так какого чёрта?
— Брат Себастьян потребовал, чтоб мы с ним ехали, вот мы и едем.
— Ну и что, что монах потребовал, чтоб мы с ним ехали? Он-то думает, что вы на самом деле герр Мисбах, но вы же не Мисбах! Значит, наше дело теперь сторона. Мы сто раз могли удрать, да и сейчас ещё не поздно. Бросить эти сундуки с железками, распрячь осла — и ходу, как в старые времена. Ни одна ищейка не догонит. А? А то, пока мы здесь зады морозим, там моя корчма, поди, совсем уж развалилась.
— Говори потише, Дважды-в-день. — Хагг покосился на солдат, но у них как раз поспела каша, и они всецело были заняты едой. — Говори потише. Ведь об этом знает только Мануэль, для остальных мы по-прежнему палач с помощником.
— Да, чёртов мальчишка пока молчит, — признал Иоганн. — Даже не пойму, чем вы его так купили! Сам стал не свой, как подменили: в глаза не смотрит, только вверх, говорит загадками, бормочет что-то… Знаете, как он вас называет, когда со мной говорит? «Рыцарь-сарацин»! Во как! Ни больше ни меньше! И вздыхает так, почтительно-почтительно.
А как орал, что всех зарежет! Ох, не приведи Господь, как ляпнет что-нибудь этакое своему доминиканскому попу или его служке — пропали наши головы. С чего всё это, а?
— Зачем ты спрашиваешь? Меча не видел?
— Отчего же? Видел. Меч, потом как будто стала чашка, а потом — опять меч. Ну так и что ж? С вами я ещё и не такое видывал. Мало ли у вас в запасе колдовских штучек!
— Чего ж тогда ты на колени падал? А?
— А чтобы подыграть вам, вот и падал. Опять же снизу нападать сподручнее: известно дело снизу-то любой противник мягче… Я ж не виноват, что он заахал: «Градаль! Градаль!» Тут бы мне и дать ему под дых, да вы меня остановили.
— Ты, Иоганн, невежда и болван, — усмехнулся Золтан. — Не знаешь рыцарских легенд, вот и гадаешь. А этот парень бредит ими.
— Ну и чего, что бредит? Насколько мы ему можем доверять?
— Безраздельно можем. Пока парень уверен, что у него в руках Святой Грааль, мы можем из него верёвки вить, он только благодарен будет.
— «Градаль», «Градаль»… — пробурчал Иоганн. — Что это за Градаль такой, о котором вы талдычите всё время? Меня, сказать по-честному, все эти сказки мало трогают, моё дело — кружки да тарелки. Это когда-то, лет пятнадцать тому назад, я мог такой ерундой себе голову забивать, когда по горам из озорства скакал, как козёл, а о кубышке не думал. Ну так по молодости всяк не дурак рискнуть…
Золтан Хагг откинулся на снятое седло и задумчиво посмотрел на огонь.
— Нет, Дважды-в-день, это не штучки, — сказал он. — А если и штучки, то не мои. И парень ближе к истине, чем ты считаешь. Это гномский меч, старинный, очень необычный, у него своя история. Ты помнишь травника?
— Травника? Спаси Христос, а как же! А чего?
— Когда-то это был его меч. Потом, когда монахи разыскали Лиса и всадили ему пулю в грудь, парнишка взял меч как трофей. А Хриз — меч не простой. Волшебный. Признаёт не каждого.
— Ага! Так-так-так. — Иоганн заинтересованно подался к собеседнику. — Я от вас уже слышал что-то такое. Дайте угадаю. Вы хотите, значится, сказать мне, будто этого парнишку, этого задохлика-испанца, меч признал за своего?
— Ну, за своего или не за своего — не знаю, — откровенно признался Хагг. А вот то, что он его слушается, нет сомнений. Правда, есть одна загвоздка. Если меч меняет форму и становится другим, на это у него какой-то свой резон, у этого меча. И травник худо-бедно с этим мог справляться. Мы же оба видели, как меч стал чашею — вряд ли парень мог того желать. Мечтал, быть может, как школяр о деве, но желать… Навряд ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186