Как поток из взорванной запруды.
— Скажете тоже… Ах ты ж! — Иоганн схватился за голову. — Так это он тогда о жертве говорил? Он что, хочет тех троих детей кому-то в жертву принести?! Свят-свят! Так это что ж такое? Это ж язычество какое-то получается.
Хагг покачал головой:
— Не думаю. Просто дети тут определённым образом замешаны. Сам травник ничего не может сделать — он как раз и есть та самая плотина. А вот кто будет мельницей на той плотине, я не могу уразуметь. И теперь, когда Жуга вернулся, где-то что-то — я уверен — в самом скором времени должно произойти! Должно — я чувствую! И знаешь, не хочу упустить этот момент. И эти трое детей должны быть рядом. Все! Хотя, по-моему, они давно уже не дети. Так вот: наш Томас, этот маленький монах, как раз один из тех троих. Вот потому я и согласился следовать за ними, Дважды-в-день, и потому мы с тобой и дальше будем притворяться. Понял? Э-хе-хе… Ну, хорош томить — есть хочется. Давай снимай.
— Ах ты, и верно! Оп! Держите. Ну как?
— Кх-кх! О-ох, наперчил! — Хагг откусил кусок и помахал ладонью возле рта. — Огонь!
— А вы вина глотните. Я хорошего вина припас, из крайней бочки. Помните, я приносил, мы с вами пили? Аристид, хромая шельма, господам, значит, альгвазилам дал другого, а меня не обманул — налил того самого, лучшего. Вон, в той бутылке.
— Благодарствую.
И оба замолчали, ибо известно, что хорошая трапеза располагает к благодушным мыслям и таким же благодушным разговорам или же к молчанию. Иоганес Шольц и Золтан Хагг, не сговариваясь, выбрали второе.
И в этот миг из темноты появился большой силуэт человека. Оказалось, это Смитте. Будучи обнаруженным, толстяк выступил на свет и теперь таращился на Золтана и Иоганна, комкая в лапищах катаную шляпу и шумно втягивая ноздрями воздух.
— А, это этот убогий, — прокомментировал Иоганн. — Пришёл на запах жареного. Дать ему кусочек, господин Ха…гм… мастер Людгер?
— Дай, чего уж, — проворчал тот. — Всё равно нам всё не съесть.
Иоганн поддел с углей ещё одну полоску флеккена, подул на неё, чтоб остудить, и протянул умалишённому:
— Держи, болезный, только не ожгись. И сядь — чего торчишь? в ногах правды нет. Эх, грехи наши тяжкие…
Он перекрестился.
— Премного благодарен, господин Иоганн, — на удивление внятно и отчётливо ответил «полоумный Смитте», взял мясо и уселся на бревно.
От неожиданности у Иоганна аж кусок в горле застрял, а Золтан вскинулся и приподнялся, вглядываясь толстяку в лицо.
— Ты… — осторожно выговорил он.
— Я, Золтан, я, — ответил «Смитте», развеивая всякие сомнения. Откусил кусочек мяса и поморщился: — Ох, наперчили! Яд и пламя!
Иоганн наконец прокашлялся и приложился к бутылке, чтобы промочить глотку.
— Вы уж, сударь Лис, того… поосторожнее, — пожаловался он, оглядываясь по сторонам. — Хотя б предупреждайте, ведь нельзя же так людей пугать! Мы же думали, что это как бы он, а это как бы вы.
— А что, сразу не заметно? — поинтересовался «Смитте».
— Не заметно.
— И вправду, — согласился Золтан. — В прошлый раз так пузана колбасило, мы думали, копыта отбросит… А сей час — ничего, вид как вид.
— Я научился, — мрачно усмехнулся травник в шкуре полоумного налётчика и потянулся за бутылкой. — Это оказалось не так сложно. Хотя по-прежнему противно…
Я уже полчаса у их костра сижу и слушаю, о чём они болтают.
— Ничего себе! — восхитился Золтан Хагг. — Ну и шпион бы из тебя получился! А что болтают?
— Разное, — уклончиво ответил «Смитте», откусил кусок и принялся жевать. Пряный жир потёк у толстяка по подбородку. — Вы куда идёте?
— Я не знаю.
— Можешь как-то убедить монаха, чтоб он шёл, куда нам нужно?
— А куда нам нужно?
— К северному побережью.
— К се… Так мы туда и движемся! Нас всех ведёт мальчишка: этот брат Себастьян беседует с ним каждый день, и тот говорит, куда идти.
Толстяк нахмурил лоб.
— Мальчишка, да… — пробормотал он. — Забавно. Может быть, он тоже что-то чувствует, а может, даже знает. Так или иначе, к ним мне подойти не удалось: они меня прогнали. Ладно. Постараюсь навещать вас. А пока…
— Эй, постой! — Хагг поднял руку. — Подожди. Я хотел спросить: что ты задумал? Ты всегда уходишь, не договорив. Скажи прямо, чтоб нам больше не гадать! Ты думаешь о жертве, да? О жертве?
Травник помолчал. Поднял взгляд.
— Да. Можно сказать и так.
Золтан почувствовал, как по спине его забегали мурашки, будто костёр исчез, а за спиной разверзлась бездна. Сразу стало холодно и неуютно, потянуло сквозняком.
— И… это будет кто-то из детей?
— Детей? Каких детей? — не понял «Смитте». Вдруг лицо его вытянулось. — Золтан, да ты что… — проговорил он. — Или ты плохо меня знаешь?
— Но для чего? Во имя Господа, скажи мне тогда, для чего?
— Но я почти всё сказал тебе тогда, в лесу. Она — кукушка. Ткач. Верней сказать — ткачиха. Вторая половина. Мир сумеет измениться, только если она…
Тут из темноты вдруг раздались шаги и громкий хруст валежника, а через секунду к их костру из леса вышагнул Мануэль Гонсалес. Вышел и замер, близоруко оглядывая всех сидящих около костра. Фальшивый Смитте враз умолк, бросил долгий, исполненный странного выражения взгляд на маленького испанца (а точней — на меч, висящий у того на поясе), вслепую нащупал бутыль с вином, поднял её и присосался к горлышку. Кадык его задвигался. Все трое с молчаливым изумлением наблюдали, как кварта преотборного вина из бочек бернардинского монастыря исчезает в его бездонной глотке. Ещё немного — и бутылка опустела, а толстяк всё как бы пил и пил, покуда вдруг не понял, что вино закончилось. Как только это произошло, он как-то сразу весь обмяк и со стуком уронил бутыль на землю.
Глаза его были пусты.
Смитте оглядел по очереди всех, сидящих у костра, потом вздохнул, засунул палец в нос и с глубокомысленным видом стал им там ворочать. Все молчали, только на углях чадило и потрескивало, подгорая, жареное мясо.
— Donnerwetter! — выругался Золтан, плюнул и ударил по коленке кулаком.
Красная повозка ясеневого дерева с жёлтым тентом из кортрейкской парусины неторопливо продвигалась по дороге. Снедала жара: последние дни выдались на удивление тёплыми. Природа радовалась: всё росло и расцветало, повсюду летней песнею жужжали пчёлы и шмели, в траве, лишь стоило остановиться на ночлег, стрекотали ночи напролёт кузнечиковы свадьбы.
Людям было хуже. За дорогой следил в основном Йост — он хорошо знал здешние места. Музыканты шли пешком и вяло переругивались, господин Карл Барба всё больше похрапывал, укрывшись в тени парусинового тента; ребятишки укрывались там же. Новичок — беловолосый дудочник, держался молча, будто размышлял о чём-то, и шагал размеренно, как заведённый механизм. Все предложения сесть в повозку он вежливо отклонял и продолжал идти, надвинув на глаза широкий замшевый берет, чтобы прикрыть от солнца белое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Скажете тоже… Ах ты ж! — Иоганн схватился за голову. — Так это он тогда о жертве говорил? Он что, хочет тех троих детей кому-то в жертву принести?! Свят-свят! Так это что ж такое? Это ж язычество какое-то получается.
Хагг покачал головой:
— Не думаю. Просто дети тут определённым образом замешаны. Сам травник ничего не может сделать — он как раз и есть та самая плотина. А вот кто будет мельницей на той плотине, я не могу уразуметь. И теперь, когда Жуга вернулся, где-то что-то — я уверен — в самом скором времени должно произойти! Должно — я чувствую! И знаешь, не хочу упустить этот момент. И эти трое детей должны быть рядом. Все! Хотя, по-моему, они давно уже не дети. Так вот: наш Томас, этот маленький монах, как раз один из тех троих. Вот потому я и согласился следовать за ними, Дважды-в-день, и потому мы с тобой и дальше будем притворяться. Понял? Э-хе-хе… Ну, хорош томить — есть хочется. Давай снимай.
— Ах ты, и верно! Оп! Держите. Ну как?
— Кх-кх! О-ох, наперчил! — Хагг откусил кусок и помахал ладонью возле рта. — Огонь!
— А вы вина глотните. Я хорошего вина припас, из крайней бочки. Помните, я приносил, мы с вами пили? Аристид, хромая шельма, господам, значит, альгвазилам дал другого, а меня не обманул — налил того самого, лучшего. Вон, в той бутылке.
— Благодарствую.
И оба замолчали, ибо известно, что хорошая трапеза располагает к благодушным мыслям и таким же благодушным разговорам или же к молчанию. Иоганес Шольц и Золтан Хагг, не сговариваясь, выбрали второе.
И в этот миг из темноты появился большой силуэт человека. Оказалось, это Смитте. Будучи обнаруженным, толстяк выступил на свет и теперь таращился на Золтана и Иоганна, комкая в лапищах катаную шляпу и шумно втягивая ноздрями воздух.
— А, это этот убогий, — прокомментировал Иоганн. — Пришёл на запах жареного. Дать ему кусочек, господин Ха…гм… мастер Людгер?
— Дай, чего уж, — проворчал тот. — Всё равно нам всё не съесть.
Иоганн поддел с углей ещё одну полоску флеккена, подул на неё, чтоб остудить, и протянул умалишённому:
— Держи, болезный, только не ожгись. И сядь — чего торчишь? в ногах правды нет. Эх, грехи наши тяжкие…
Он перекрестился.
— Премного благодарен, господин Иоганн, — на удивление внятно и отчётливо ответил «полоумный Смитте», взял мясо и уселся на бревно.
От неожиданности у Иоганна аж кусок в горле застрял, а Золтан вскинулся и приподнялся, вглядываясь толстяку в лицо.
— Ты… — осторожно выговорил он.
— Я, Золтан, я, — ответил «Смитте», развеивая всякие сомнения. Откусил кусочек мяса и поморщился: — Ох, наперчили! Яд и пламя!
Иоганн наконец прокашлялся и приложился к бутылке, чтобы промочить глотку.
— Вы уж, сударь Лис, того… поосторожнее, — пожаловался он, оглядываясь по сторонам. — Хотя б предупреждайте, ведь нельзя же так людей пугать! Мы же думали, что это как бы он, а это как бы вы.
— А что, сразу не заметно? — поинтересовался «Смитте».
— Не заметно.
— И вправду, — согласился Золтан. — В прошлый раз так пузана колбасило, мы думали, копыта отбросит… А сей час — ничего, вид как вид.
— Я научился, — мрачно усмехнулся травник в шкуре полоумного налётчика и потянулся за бутылкой. — Это оказалось не так сложно. Хотя по-прежнему противно…
Я уже полчаса у их костра сижу и слушаю, о чём они болтают.
— Ничего себе! — восхитился Золтан Хагг. — Ну и шпион бы из тебя получился! А что болтают?
— Разное, — уклончиво ответил «Смитте», откусил кусок и принялся жевать. Пряный жир потёк у толстяка по подбородку. — Вы куда идёте?
— Я не знаю.
— Можешь как-то убедить монаха, чтоб он шёл, куда нам нужно?
— А куда нам нужно?
— К северному побережью.
— К се… Так мы туда и движемся! Нас всех ведёт мальчишка: этот брат Себастьян беседует с ним каждый день, и тот говорит, куда идти.
Толстяк нахмурил лоб.
— Мальчишка, да… — пробормотал он. — Забавно. Может быть, он тоже что-то чувствует, а может, даже знает. Так или иначе, к ним мне подойти не удалось: они меня прогнали. Ладно. Постараюсь навещать вас. А пока…
— Эй, постой! — Хагг поднял руку. — Подожди. Я хотел спросить: что ты задумал? Ты всегда уходишь, не договорив. Скажи прямо, чтоб нам больше не гадать! Ты думаешь о жертве, да? О жертве?
Травник помолчал. Поднял взгляд.
— Да. Можно сказать и так.
Золтан почувствовал, как по спине его забегали мурашки, будто костёр исчез, а за спиной разверзлась бездна. Сразу стало холодно и неуютно, потянуло сквозняком.
— И… это будет кто-то из детей?
— Детей? Каких детей? — не понял «Смитте». Вдруг лицо его вытянулось. — Золтан, да ты что… — проговорил он. — Или ты плохо меня знаешь?
— Но для чего? Во имя Господа, скажи мне тогда, для чего?
— Но я почти всё сказал тебе тогда, в лесу. Она — кукушка. Ткач. Верней сказать — ткачиха. Вторая половина. Мир сумеет измениться, только если она…
Тут из темноты вдруг раздались шаги и громкий хруст валежника, а через секунду к их костру из леса вышагнул Мануэль Гонсалес. Вышел и замер, близоруко оглядывая всех сидящих около костра. Фальшивый Смитте враз умолк, бросил долгий, исполненный странного выражения взгляд на маленького испанца (а точней — на меч, висящий у того на поясе), вслепую нащупал бутыль с вином, поднял её и присосался к горлышку. Кадык его задвигался. Все трое с молчаливым изумлением наблюдали, как кварта преотборного вина из бочек бернардинского монастыря исчезает в его бездонной глотке. Ещё немного — и бутылка опустела, а толстяк всё как бы пил и пил, покуда вдруг не понял, что вино закончилось. Как только это произошло, он как-то сразу весь обмяк и со стуком уронил бутыль на землю.
Глаза его были пусты.
Смитте оглядел по очереди всех, сидящих у костра, потом вздохнул, засунул палец в нос и с глубокомысленным видом стал им там ворочать. Все молчали, только на углях чадило и потрескивало, подгорая, жареное мясо.
— Donnerwetter! — выругался Золтан, плюнул и ударил по коленке кулаком.
Красная повозка ясеневого дерева с жёлтым тентом из кортрейкской парусины неторопливо продвигалась по дороге. Снедала жара: последние дни выдались на удивление тёплыми. Природа радовалась: всё росло и расцветало, повсюду летней песнею жужжали пчёлы и шмели, в траве, лишь стоило остановиться на ночлег, стрекотали ночи напролёт кузнечиковы свадьбы.
Людям было хуже. За дорогой следил в основном Йост — он хорошо знал здешние места. Музыканты шли пешком и вяло переругивались, господин Карл Барба всё больше похрапывал, укрывшись в тени парусинового тента; ребятишки укрывались там же. Новичок — беловолосый дудочник, держался молча, будто размышлял о чём-то, и шагал размеренно, как заведённый механизм. Все предложения сесть в повозку он вежливо отклонял и продолжал идти, надвинув на глаза широкий замшевый берет, чтобы прикрыть от солнца белое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186