Ему не п-позволяют выходить даже по нужде, содержат в особой п-палатке посреди лагеря, под усиленной охраной. И к нему не д-допускают никого.
— Лис приходит и уходит, когда хочет, — вдруг сказал Шольц, — это каждый знает… Раз он не ушёл из-под надзора, стало быть, не хочет. Если это, конечно, тот самый Лис.
— Он мог забыть. Он… теряет память, — тихим, каким-то бесцветным голосом вдруг сказала молчавшая доселе Ялка. Все вздрогнули и посмотрели на неё. — Мы должны дать ему знать.
— О чём? — спросил брат Томас.
Ялка посмотрела на него, потом на Фрица. Отвела глаза.
— Дать знать, что мы здесь. Все трое.
— Это так важно?
— Может быть. Не знаю.
Мануэль покачал головой:
— Невозможно. Если б ты подумала об этом раньше!
Теперь его охраняют солдаты. Если подкупить стражников, можно попытаться передать ему записку…
— Он не умеет читать.
— Как — не умеет? Умел же!
— Теперь не умеет.
Мануэль изумлённо покачал головой и перекрестился.
— Чудны дела твои, Господи…
— Я м-могу попросить исповедовать его…
— Это будет утром — у нас не останется времени. Да и есть полковой священник…
Тут холод и ветер сделали своё дело: у Октавии вдруг так сильно засвербело в носу, что она не успела осознать, как чихнула. Тонко, по-девчачьи. Только всё равно её услышали.
— Матерь Божья! — вскинулась торговка и прищурилась во тьму. — Кто это там?
Октавия хотела дать дёру, уже развернулась, но тут одна рука схватила её за плащик, другая — за подол, кто-то сказал: «Эге!» — и через секунду отчаянно брыкающуюся девочку втащили в тёплое нутро фургончика.
— Девчонка, — вымолвил Иоганес Шольц, словно другие этого не видели.
— Да это же Октавия! — воскликнул Фриц и соскочил с корзины. — Не трогайте её — она со мной. Октавия, ты что тут делаешь? Как ты сюда попала?
— Я за тобой… я… шла… — пискнула девочка.
Она всё никак не могла отдышаться, из носа у неё текло. Она оглядела собравшихся, крепче обняла куклу и опустила глаза, шмыгая носом и теребя краешек передника.
Ялка протянула руку:
— Да ты совсем промокла. Дай свой плащик — я просушу. Ты одна?
— Я… — Октавия сглотнула. — Я одна.
— На, возьми мой платок.
— Voto a Dios! — устало вымолвил Гонсалес и провёл ладонью по лицу. — Нам только её не хватало. Ты что-нибудь слышала, catita?
— Ничего.
— Не ври!
— Она не проболтается, — поручился за неё Фриц.
— Тайна, которую знают двое, уже не тайна… Ладно. Присмотри за ней до завтра. Завтра мы выправим вам подорожную, и вы, даст бог, уедете с караваном. Через пару дней здесь всё равно всё затопит. — Он стукнул кулаком по колену. — Сагау, проклятые гёзы! Но мы так и не решили, что делать.
— Можно я скажу? — вдруг подняла руку Октавия. Все с удивлением посмотрели на неё, но возражать никто не стал. Октавия собралась с духом и продолжила: — Я… наврала. Я всё слышала. Только я не понимаю, зачем что-то делать? Вы же не знаете, куда идти, тогда зачем идти? Тот человек, Лис, — это какая-то страшная тайна, так или не так? Если вам надо завтра быть на казни, идите туда.
Состроилась немая сцена.
— А ведь девчонка права, — сказал Шольц. — Лопни мои глаза — права! Был бы жив герр Золтан, он вам сказал бы тоже самое. Идите завтрева туда, все трое. И будь что будет.
— Их могут узнать.
— Кто? Ты же с нами… Ах да — там же брат Себастьян.
— Хм. Да.
— P-padre Себастьян — это полбеды, — молвил Томас. — Он сильно страдает от болей и не будет смотреть по сторонам. Но есть ещё Родригес, К-киппер… Хосе-Фернандес…
— Я о них позабочусь, — мрачно пообещал Мануэль и многозначительно похлопал по рукояти меча.
Брат Томас нахмурился.
— Не д-делайте этого, сын мой, — с нажимом сказал он. И хотя при такой разнице в возрасте обращение «сын мой» прозвучало нелепо и смешно, никто в повозке даже и не подумал улыбнуться; все сидели серьёзные и задумчивые, как на похоронах епископа.
— Тогда что делать?
— П-подкупить, напоить… Не знаю. Уг-говорить, в конце концов.
— Зачем такие хлопоты? Ну, ладно. Хотя какая разница… Сагау, не вижу смысла! Но в любом случае у нас нет денег, а они понадобятся. Хотя бы чтоб вы могли попасть в первый ряд. Вам ведь нужно быть как можно ближе к костру, я так понял?
— Не знаю, — мрачно ответствовал Фриц.
— Деньги… можно найти, — туманно сказала Октавия и многозначительно посмотрела на Фрица, но тот или не понял, или сделал вид, что он не в курсе дела. Он сидел как нахохлившийся воробей, вложив ладони между стиснутых коленей и глядел только вниз. Октавия только сейчас разглядела у него на запястье браслет с подвесками из рун.
Все как-то пропустили её слова мимо ушей и продолжали обсуждать своё, когда в грязи снаружи зачавкали шаги и раздался громкий голос:
— Эй, мамаша, или спишь? Есть кто-нибудь? Вина продайте, что ли…
Все в повозке замерли. Мануэль сжал пальцы на рукояти меча и вопросительно взглянул на Томаса, но тот опять покачал головою: «Сиди», и Мануэль остался недвижим.
— Ась? — Маркитантка высунула голову под дождь. -
— Кто тут? Ночь-полночь, какое вино?
— А мне по барабану, срочно! — весело ответил тот же голос. — Нацеди кувшинчик — в горле пересохло!
— Ладно, ладно, давай свой кувшин… Какого тебе?
— Всё равно какого, лишь бы забирало… Оп!
Никто не успел и глазом моргнуть, как сидящий на краю гepp Шольц охнул и исчез — вывалился наружу, только ноги в воздухе мелькнули. В следующее мгновение оба полога откинулись и повозка наполнилась людьми. В полутьме засверкали ножи. Всё было проделано так быстро, ловко и неожиданно, что заговорщики не сразу признали в нападавших семерых музыкантов.
— Оба-на! Стоять, не двигаться! — закричал дер Тойфель и поднял повыше лампу, осматривая сидящих. — Октавия! Ты цела?
— Я здесь, дядя Тойфель, здесь! Не режьте их, они не виноваты!
— Ах вот ты где! — с облегчением воскликнул он. — Что же ты делаешь, девочка! Ушла и не сказала — разве можно так? А… Фриц? И ты здесь?
— Люди кукольника, если не ошибаюсь, сквозь зубы проговорил Гонсалес. Нормально открыть рот ему мешало острие ножа, который Кастор держал у испанца возле подбородка. — Уберите оружие, мы вам не враги.
— Мы — не его люди, — ответил Рейно Моргенштерн, поигрывая между делом шаром на цепи. — Мы сами по себе.
— Что вы тут затеваете?
— Боюсь, это не ваше дело, господин музыкант… — криво улыбнулся Мануэль. — Но мы не сделали девочке ничего плохого, ваш юный друг Фредерико может это подтвердить. К тому же мы собирались расходиться.
— Складно звонишь… Октавия, он не врёт?
— Нет, нет! Всё так и есть!
— Твоё счастье, испанец. Ну-с… так всё-таки, в чём дело?
Все молчали, и это, похоже, заставило Рейно Моргенштерна крепко задуматься. Мартин тем временем вытащил из ящика со стружками бутылку, выдернул зубами пробку, понюхал, глотнул, одобрительно крякнул и бросил бутылку Кастору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186