Эхе-хе, война, война…
Так Ялка оказалась в маркитантской повозке. Михелькин не стал спорить, по-видимому уже безоговорочно признав за девушкой право принимать решения, и теперь оба ехали в самое сердце врага. Вокруг постукивали друг об дружку медные тазы и сковородки, высились корзины и тюки, под крышей качались связки колбас, окороков и чеснока, а Ялка дремала, укрывшись старым одеялом (бывшей юбкой, бывшим одеялом), и раздумывала о своём. Впереди ехали другие фургоны, сзади топал взвод пехоты, где-то между ними растянулись по дороге гистрионы и затерялась красная повозка с артистами.
— Спите? — время от времени вопрошала тётка, оборачиваясь и просовывая под парусиновый полог седую голову, — А, ну-ну. Отсыпайтесь, пока есть возможность, — там не заскучаете. Может статься, что и алебарду в руки взять придётся. Ой, ахти мне — отстаём… И то! Лошадки-то мои — испанские, плетутся, словно дохлые, и ни черта по-нашему не понимают, только по-своему. Зря я их тогда купила, ну да всё равно выбора не было — как раз моих прежних убило картечным залпом. Как это по-ихнему? А, вот! Arre, mula, arra, lanta!
Маркитантка щёлкнула кнутом, и колёса заскрипели чуть быстрее.
«Как страшно, — думала девушка, поджав ноги и глядя на качающийся окорок, оплетённый верёвками. — Как же мне страшно! Но мне кажется, я поняла, что страх — моё оружие, и я должна — ДОЛЖНА его использовать. Я боюсь, и я буду бояться, но я пройду через свой страх, и он придаст мне сил. Некогда страх помогал мне выгонять крыс из нор, но теперь и крысы выросли, и я стала взрослее. Я знаю, что я ничего не знаю, но это и есть единственное, что мне надо знать. Лис прав — каждый должен делать своё дело. Нельзя же вечно бегать от судьбы! И может статься, именно сейчас я еду, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. А значит, так тому и быть».
И с этими мыслями она плотнее закуталась в плед и под мерный скрип колёс погрузилась в сон.
Возле маленького костра едва сумели разместиться шестеро. Отрядец сильно поредел и некоторым образом размежевался: Родригес и Хосе-Фернандес всё ещё держались вместе, Мануэль Гонсалес — тот сидел поодаль, в молчаливом отчуждении; десятник Мартин Киппер и вовсе восседал на чурбаке, как полководец на барабане, глотал из фляжки, плевал себе под ноги и на других не глядел. Взгляд его был мутным и пустым. Те же, кому не досталось чурбака или бревна, просто лежали вповалку, постелив под бока одеяла, плащи и свежие овечьи шкуры, от которых изрядно воняло. Остальные два солдата были старые приятели Родригеса — он встретил их прошедшим утром у палатки маркитантов, когда пошёл купить провианту и выпивки; звались они Альберто Гарсия и Хесус де Понте. Оба служили когда-то в одном батальоне с Родригесом, знали и Алехандро, и Анхеля, и с охотой приняли предложение зайти на огонёк.
Третьи сутки миновали с того дня, когда отряд, ведомый юным Томасом, дошёл до Лейдена и влился в море осаждающих его военных сил, которыми командовал Фернандо Вальдес. Влился, но не смешался с ними. Три испанца и десятник без раздумий развели свой костёр в расположении батальона под командованием толстого португальца Жуана филиппо да Сильвестра, брат Себастьян и брат Томас также воспользовались его гостеприимством и смиренно приняли во временное пользование шатёр его оруженосца, убитого ядром в голову во время последнего штурма. Что же касается палача с помощником, то они облюбовали себе местечко поближе к каналу, будто среди испанцев чувствовали себя не в своей тарелке. Безумный Смитте захотел быть с ними.
Киппер был не одинок в своём занятии: ночь выдалась холодная, все шестеро усиленно хлебали водку. А вокруг ворочался, храпел, сопел и шевелился сонный укреплённый лагерь. Трещали костры, раздавались удары молотка по наковальне, лошадиное ржание, женский хохот, пьяная божба, чуть реже — звон разбитого стекла и шум потасовки. Тут же, поблизости, кто-то, невидимый в ночи, хриплым утомлённым голосом тянул старую песню конкистадоров:
Ковыляет по курганам колымага за конём —
Это я и Себастъяно ящик золота везём.
Заунывно ветер свищет, в трубке тлеет уголёк,
Веселей смотри, дружище, путь неблизок, кров далёк…
Пять или шесть дней назад войска предприняли очередную попытку взять город приступом. Сапёры подвели под стену мину и благополучно подорвали. Часть стены и вправду рухнула, только пользы это не принесло: пролом был узкий, оборонять его было нетрудно, и горожане без труда отбили штурм. Нападавшие потеряли под стенами больше сотни ранеными и убитыми. Тут же последовала ответная вылазка, в которой уже лейденцам всыпали по первое число. В итоге всё вернулось на круги своя, а пролом в стене заделали. После этакой встряски всем требовалось успокоить нервы, чем солдатня и занималась в обществе прожжённых маркитантов, цыган, жуликов-виноторговцев и обозных шлюх с цветастыми кружочками на дутых рукавах.
Ковыляют по курганам двое путников пешком —
Это я и Себастъяно ящик золота несём.
Мы лошадку схоронили, колымагу мы сожгли,
Шестьдесят четыре мили до жилья мы не дошли…
Войска стояли под стенами Лейдена почти год. Война превратилась в привычку. Кострища погрузились в землю, палатки выцвели и истрепались. Царили разброд и шатание. Не хватало дров, не хватало провизии, не хватало овса для коней. Баржи и обозы шли с большими перебоями. В лесу переловили птиц, теперь ждали желудей. Нельзя было ступить ни шагу на север или на восток: в лесах бесчинствовали гёзы, а на море, вдоль побережья, от Флессингена до Гельдера, без устали крейсировали корабли повстанцев под водительством адмирала Трелона — фрегаты, корветы и большие шхуны в сорок тонн с двадцатью чугунными орудиями на каждой.
Но солдаты не гуляют по воде, а корабли не плавают по суше. Равновесие сил сохранялось. Крестьяне прятали зерно, а скот отгоняли в леса и на болота. Все окрестные деревни были не единожды разграблены, что, в общем-то, немудрено: сил под Лейденом и впрямь сосредоточилось немало. Одной пехоты было пятьдесят семь батальонов: двадцать пять отборных испанских, пятнадцать немецких и семнадцать валлонских, а кроме них ещё четыре роты аркебузиров на двойном жалованье и ещё швейцарские стрелки, ландскнехты с алебардами, несколько полков рейтаров, шестьсот всадников валлонской конницы плюс малые охранные отряды, сапёры, фейерверкеры и много артиллерии — двойные бомбарды, фальконеты, большие и малые кулеврины, кулеврины-батарды, пушки простые и двойные, мортиры… Раз за разом испанцы, союзные им валлоны, а также германские, французские, венгерские, швейцарские и люксембургские наёмники штурмовали город и откатывались обратно, на прежние позиции, за укрепления, рогатки и эскарпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Так Ялка оказалась в маркитантской повозке. Михелькин не стал спорить, по-видимому уже безоговорочно признав за девушкой право принимать решения, и теперь оба ехали в самое сердце врага. Вокруг постукивали друг об дружку медные тазы и сковородки, высились корзины и тюки, под крышей качались связки колбас, окороков и чеснока, а Ялка дремала, укрывшись старым одеялом (бывшей юбкой, бывшим одеялом), и раздумывала о своём. Впереди ехали другие фургоны, сзади топал взвод пехоты, где-то между ними растянулись по дороге гистрионы и затерялась красная повозка с артистами.
— Спите? — время от времени вопрошала тётка, оборачиваясь и просовывая под парусиновый полог седую голову, — А, ну-ну. Отсыпайтесь, пока есть возможность, — там не заскучаете. Может статься, что и алебарду в руки взять придётся. Ой, ахти мне — отстаём… И то! Лошадки-то мои — испанские, плетутся, словно дохлые, и ни черта по-нашему не понимают, только по-своему. Зря я их тогда купила, ну да всё равно выбора не было — как раз моих прежних убило картечным залпом. Как это по-ихнему? А, вот! Arre, mula, arra, lanta!
Маркитантка щёлкнула кнутом, и колёса заскрипели чуть быстрее.
«Как страшно, — думала девушка, поджав ноги и глядя на качающийся окорок, оплетённый верёвками. — Как же мне страшно! Но мне кажется, я поняла, что страх — моё оружие, и я должна — ДОЛЖНА его использовать. Я боюсь, и я буду бояться, но я пройду через свой страх, и он придаст мне сил. Некогда страх помогал мне выгонять крыс из нор, но теперь и крысы выросли, и я стала взрослее. Я знаю, что я ничего не знаю, но это и есть единственное, что мне надо знать. Лис прав — каждый должен делать своё дело. Нельзя же вечно бегать от судьбы! И может статься, именно сейчас я еду, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. А значит, так тому и быть».
И с этими мыслями она плотнее закуталась в плед и под мерный скрип колёс погрузилась в сон.
Возле маленького костра едва сумели разместиться шестеро. Отрядец сильно поредел и некоторым образом размежевался: Родригес и Хосе-Фернандес всё ещё держались вместе, Мануэль Гонсалес — тот сидел поодаль, в молчаливом отчуждении; десятник Мартин Киппер и вовсе восседал на чурбаке, как полководец на барабане, глотал из фляжки, плевал себе под ноги и на других не глядел. Взгляд его был мутным и пустым. Те же, кому не досталось чурбака или бревна, просто лежали вповалку, постелив под бока одеяла, плащи и свежие овечьи шкуры, от которых изрядно воняло. Остальные два солдата были старые приятели Родригеса — он встретил их прошедшим утром у палатки маркитантов, когда пошёл купить провианту и выпивки; звались они Альберто Гарсия и Хесус де Понте. Оба служили когда-то в одном батальоне с Родригесом, знали и Алехандро, и Анхеля, и с охотой приняли предложение зайти на огонёк.
Третьи сутки миновали с того дня, когда отряд, ведомый юным Томасом, дошёл до Лейдена и влился в море осаждающих его военных сил, которыми командовал Фернандо Вальдес. Влился, но не смешался с ними. Три испанца и десятник без раздумий развели свой костёр в расположении батальона под командованием толстого португальца Жуана филиппо да Сильвестра, брат Себастьян и брат Томас также воспользовались его гостеприимством и смиренно приняли во временное пользование шатёр его оруженосца, убитого ядром в голову во время последнего штурма. Что же касается палача с помощником, то они облюбовали себе местечко поближе к каналу, будто среди испанцев чувствовали себя не в своей тарелке. Безумный Смитте захотел быть с ними.
Киппер был не одинок в своём занятии: ночь выдалась холодная, все шестеро усиленно хлебали водку. А вокруг ворочался, храпел, сопел и шевелился сонный укреплённый лагерь. Трещали костры, раздавались удары молотка по наковальне, лошадиное ржание, женский хохот, пьяная божба, чуть реже — звон разбитого стекла и шум потасовки. Тут же, поблизости, кто-то, невидимый в ночи, хриплым утомлённым голосом тянул старую песню конкистадоров:
Ковыляет по курганам колымага за конём —
Это я и Себастъяно ящик золота везём.
Заунывно ветер свищет, в трубке тлеет уголёк,
Веселей смотри, дружище, путь неблизок, кров далёк…
Пять или шесть дней назад войска предприняли очередную попытку взять город приступом. Сапёры подвели под стену мину и благополучно подорвали. Часть стены и вправду рухнула, только пользы это не принесло: пролом был узкий, оборонять его было нетрудно, и горожане без труда отбили штурм. Нападавшие потеряли под стенами больше сотни ранеными и убитыми. Тут же последовала ответная вылазка, в которой уже лейденцам всыпали по первое число. В итоге всё вернулось на круги своя, а пролом в стене заделали. После этакой встряски всем требовалось успокоить нервы, чем солдатня и занималась в обществе прожжённых маркитантов, цыган, жуликов-виноторговцев и обозных шлюх с цветастыми кружочками на дутых рукавах.
Ковыляют по курганам двое путников пешком —
Это я и Себастъяно ящик золота несём.
Мы лошадку схоронили, колымагу мы сожгли,
Шестьдесят четыре мили до жилья мы не дошли…
Войска стояли под стенами Лейдена почти год. Война превратилась в привычку. Кострища погрузились в землю, палатки выцвели и истрепались. Царили разброд и шатание. Не хватало дров, не хватало провизии, не хватало овса для коней. Баржи и обозы шли с большими перебоями. В лесу переловили птиц, теперь ждали желудей. Нельзя было ступить ни шагу на север или на восток: в лесах бесчинствовали гёзы, а на море, вдоль побережья, от Флессингена до Гельдера, без устали крейсировали корабли повстанцев под водительством адмирала Трелона — фрегаты, корветы и большие шхуны в сорок тонн с двадцатью чугунными орудиями на каждой.
Но солдаты не гуляют по воде, а корабли не плавают по суше. Равновесие сил сохранялось. Крестьяне прятали зерно, а скот отгоняли в леса и на болота. Все окрестные деревни были не единожды разграблены, что, в общем-то, немудрено: сил под Лейденом и впрямь сосредоточилось немало. Одной пехоты было пятьдесят семь батальонов: двадцать пять отборных испанских, пятнадцать немецких и семнадцать валлонских, а кроме них ещё четыре роты аркебузиров на двойном жалованье и ещё швейцарские стрелки, ландскнехты с алебардами, несколько полков рейтаров, шестьсот всадников валлонской конницы плюс малые охранные отряды, сапёры, фейерверкеры и много артиллерии — двойные бомбарды, фальконеты, большие и малые кулеврины, кулеврины-батарды, пушки простые и двойные, мортиры… Раз за разом испанцы, союзные им валлоны, а также германские, французские, венгерские, швейцарские и люксембургские наёмники штурмовали город и откатывались обратно, на прежние позиции, за укрепления, рогатки и эскарпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186