Наконец, спустя примерно полчаса, отёк пошёл на спад. Дыхание девушки сделалось обычным, даже ровным. Она лежала, сжав травникову руку в своей, и не желала её отпускать, да, впрочем, тот и не рвался. Глаза у неё были закрыты — после шока началась светобоязнь.
— Всё. — Жуга устало выпрямился и отёр свободною рукою пот со лба. — Дальше она справится сама.
— Может, справится, — вкрадчиво заметил Андерсон из своего угла, — а может, и нет. — Он ухмыльнулся и много значительно похлопал по крышке улья. Пчёлы отозвались встревоженным гудением. — Так что не спеши уходить, Жуга с прозванием Лис… Или мне лучше звать тебя — Вацлав Рыжий?
Травник внимательно вгляделся в его круглое, гладко выбритое лицо, осторожно высвободил руку из цепкой хватки маленькой девушки, подобрал посох и встал во весь рост.
— Мы знакомы? — спросил он.
— В некотором роде. А знаешь, — толстяк усмехнулся, — я ведь до самого конца сомневался, что ты придёшь. Вообще сомневался, что ты жив. Знал, но сомневался.
— Я тебя не помню.
— Меня зовут Андерсон. Ян Андерсон.
— Я тебя не помню, Ян Андерсон. И всё же… — Тут Жуга поколебался. — Всё же у меня такое чувство, будто мы с тобой встречались.
— Один раз, — подтвердил голландец.
— Это ты её ужалил?
— Я.
Травник сделал странный, очень быстрый жест — будто повернул в руках большую невидимую сферу, после — сжал ладони, вновь развёл и посмотрел на них, сначала на одну, потом на другую. Поднял взгляд.
— Так вот в чём дело, — медленно проговорил он. Ты — босоркун. Двоедушник! Немудрено, что я тебя не помню. Хм… — Жуга потряс руками. — Давно я не встречал вашего брата… Правда, что с того? Думаешь, нашёл девчонку, так теперь сможешь меня удержать при себе?
— Думаю, смогу, — кивнул господин Андерсон и вынул кинжал из ножен у себя под плащом. Потрогал пальцем лезвие. — Ты видел, что творится с этой девочкой, и пришёл. Ведь ты не хочешь, чтобы это повторилось? А? Не хочешь? Вот и славно! А меня ты не станешь убивать.
— Почему это не стану? — хмуро поинтересовался травник.
— Потому, что ты для себя так решил. — Тут толстый поднял взгляд и расплылся в торжествующей улыбке. Я прав?
Жуга промолчал. Молчали и все остальные в амбаре. Девушка у ног травника подобралась и села. Её всё ещё колотила мелкая прерывистая дрожь.
— Зачем я тебе? — отрывисто спросил Жуга, обращаясь к Андерсону. — Что ты задумал? Кто ты, наконец, на самом деле, ты, кто со мной говорит?
— Я тот, — ответил Андерсон, — кто будет Летописцем.
— Ах вот оно что! — горько сказал Жуга. — Хочешь стать новым Иоанном… Не выйдет. Не знаю, кто ты и откуда взялся, но у тебя ничего не получится.
— Получится, — заверил его Андерсон. — Ещё как получится.
— Нет. — Травник покачал головой. — Этого я не позволю. Я не дам тебе такого шанса. Андерсон ухмыльнулся в ответ и погладил клинок.
— Тебе не справиться со мной. Убить меня не так-то просто. Да ведь ты и не станешь убивать?
— Ни в коем разе, — с достоинством ответил рыжий знахарь. — Справлюсь так.
Дальнейшего не ожидал никто. Лис прыгнул — далеко, молниеносно, только не к Матиасу и Андерсону, не к Рутгеру и Зерги, а куда-то между ними. Толстый Андерсон вскочил с клинком на изготовку, отбивая выпад — чувствовались школа и сноровка, — но атаки не последовало.
Вместо этого Жуга ударил улей. Просто так, без всякой магии.
Белый посох оказался сделан из какого-то замечательно прочного дерева, он выдержал, и более того: удар наотмашь развалил колоду пополам, не помогли ни штыри, ни обвязка. Соты выпали, как потроха, в огонь и грязь, — пустые, тёмные после зимы. Пчёлы вырвались на волю, словно только этого и ждали, злые и безумные, как тысяча чертей. Все завопили, в амбаре мгновенно сделалось тесно. Лошади метались, дико ржали и лягали загородку. Рутгер бросился к выходу, натолкнулся на Матиаса, и оба повалились на пол. Жуга не медлил ни секунды и вторым ударом опрокинул котелок на угли. Зашипело. Молоко перемешалось с мёдом, в нос ударило вонючей сластью, а костёр погас. Прежде чем кто-то смог опомниться и что-то предпринять, Жуга скакнул назад что твой кузнечик, — только посох стукнул в пол. Даже в рясе, в полутьме, среди рассыпанных вещей он двигался легко и грациозно, словно кошка. Нагнулся, подхватил орущую девчонку (благо весила она не больше, чем овечка), с нею на плечах шмыгнул за дверь и был таков.
В амбаре разразился ад. Гнедая Рутгера порвала постромки и заметалась в замкнутом пространстве, молотя копытами и не даваясь в руки. Пчёлы были всюду и везде. Матиас прыгал и вопил как резаный, Ян Андерсон ругался и махал плащом, Рутгер с бранью высаживал дверь, которую травник подпер снаружи. Только Зерги не теряла головы: она бросилась к ближайшему окну, подставила чурбак, залезла, подтянулась и теперь протискивалась, самым непотребным образом являя взорам тыл и поминая всех чертей. Вскоре её дёргающиеся ноги в сапогах исчезли из виду, арбалетчица спрыгнула, обежала амбар и вышибла подпорку. Створка распахнулась, Рутгер при очередном ударе вылетел под дождь и шлёпнулся в грязь. Холодная вода легла на раны, как бальзам. Почуяв свежий воздух, следом бросилась гнедая; наёмник едва успел прикрыть голову. По счастью, копыта его миновали. Протерев глаза и отплевавшись, он успел увидеть, как Зерги прикрылась рукавом и снова заскочила внутрь, не иначе — спасать свою лошадь.
Вертя руками, как ветряк о двух ногах, наружу выбежал Матиас. Лицо его распухло как подушка, он ничего перед собой не видел. Вслепую пробежав десятка два шагов, он столкнулся с навозной кучей, рухнул в неё и задрыгал ногами.
Зерги возникла в воротах, волоча сразу двух коней — своего солового германца и серую в яблоках кобылу Андерсона. Звери бились и храпели, рвали удилами губы; фигурка девушки в зелёном дёргалась меж ними на поводьях, словно ниточная кукла. Рутгеру стало стыдно, он покраснел, вскочил и бросился на помощь. Всё это время пчёлы с гулом вились в воздухе, но, слава богу, вроде больше не кусали, или это дождь поумерил их пыл. Вдвоём они управились с конями, отвели их на другой конец загона, где росла большая яблоня, кое-как успокоили и привязали к дереву. Изловили и гнедую.
Последним из амбара вышел Андерсон. Вышел мрачно и неторопливо, злобный, тоже весь распухший и по самый нос закутанный в свой серый плащ.
— В погоню, — коротко сказал он, — живо. Седлайте коней!
Но о погоне не могло быть и речи: четвёртой лошади они лишились — пегий конь Матиаса был мертв, пчелиный рой зажалил его до смерти. Сам Матиас тоже не мог ни идти, ни ехать, только охал, ругался и размазывал по лицу навоз и грязь. Зерги с Рутгером переглянулись.
— Это невозможно, — твёрдо высказался наёмник. — Лошади покусанные, мокрые… мы им спины сотрём!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Всё. — Жуга устало выпрямился и отёр свободною рукою пот со лба. — Дальше она справится сама.
— Может, справится, — вкрадчиво заметил Андерсон из своего угла, — а может, и нет. — Он ухмыльнулся и много значительно похлопал по крышке улья. Пчёлы отозвались встревоженным гудением. — Так что не спеши уходить, Жуга с прозванием Лис… Или мне лучше звать тебя — Вацлав Рыжий?
Травник внимательно вгляделся в его круглое, гладко выбритое лицо, осторожно высвободил руку из цепкой хватки маленькой девушки, подобрал посох и встал во весь рост.
— Мы знакомы? — спросил он.
— В некотором роде. А знаешь, — толстяк усмехнулся, — я ведь до самого конца сомневался, что ты придёшь. Вообще сомневался, что ты жив. Знал, но сомневался.
— Я тебя не помню.
— Меня зовут Андерсон. Ян Андерсон.
— Я тебя не помню, Ян Андерсон. И всё же… — Тут Жуга поколебался. — Всё же у меня такое чувство, будто мы с тобой встречались.
— Один раз, — подтвердил голландец.
— Это ты её ужалил?
— Я.
Травник сделал странный, очень быстрый жест — будто повернул в руках большую невидимую сферу, после — сжал ладони, вновь развёл и посмотрел на них, сначала на одну, потом на другую. Поднял взгляд.
— Так вот в чём дело, — медленно проговорил он. Ты — босоркун. Двоедушник! Немудрено, что я тебя не помню. Хм… — Жуга потряс руками. — Давно я не встречал вашего брата… Правда, что с того? Думаешь, нашёл девчонку, так теперь сможешь меня удержать при себе?
— Думаю, смогу, — кивнул господин Андерсон и вынул кинжал из ножен у себя под плащом. Потрогал пальцем лезвие. — Ты видел, что творится с этой девочкой, и пришёл. Ведь ты не хочешь, чтобы это повторилось? А? Не хочешь? Вот и славно! А меня ты не станешь убивать.
— Почему это не стану? — хмуро поинтересовался травник.
— Потому, что ты для себя так решил. — Тут толстый поднял взгляд и расплылся в торжествующей улыбке. Я прав?
Жуга промолчал. Молчали и все остальные в амбаре. Девушка у ног травника подобралась и села. Её всё ещё колотила мелкая прерывистая дрожь.
— Зачем я тебе? — отрывисто спросил Жуга, обращаясь к Андерсону. — Что ты задумал? Кто ты, наконец, на самом деле, ты, кто со мной говорит?
— Я тот, — ответил Андерсон, — кто будет Летописцем.
— Ах вот оно что! — горько сказал Жуга. — Хочешь стать новым Иоанном… Не выйдет. Не знаю, кто ты и откуда взялся, но у тебя ничего не получится.
— Получится, — заверил его Андерсон. — Ещё как получится.
— Нет. — Травник покачал головой. — Этого я не позволю. Я не дам тебе такого шанса. Андерсон ухмыльнулся в ответ и погладил клинок.
— Тебе не справиться со мной. Убить меня не так-то просто. Да ведь ты и не станешь убивать?
— Ни в коем разе, — с достоинством ответил рыжий знахарь. — Справлюсь так.
Дальнейшего не ожидал никто. Лис прыгнул — далеко, молниеносно, только не к Матиасу и Андерсону, не к Рутгеру и Зерги, а куда-то между ними. Толстый Андерсон вскочил с клинком на изготовку, отбивая выпад — чувствовались школа и сноровка, — но атаки не последовало.
Вместо этого Жуга ударил улей. Просто так, без всякой магии.
Белый посох оказался сделан из какого-то замечательно прочного дерева, он выдержал, и более того: удар наотмашь развалил колоду пополам, не помогли ни штыри, ни обвязка. Соты выпали, как потроха, в огонь и грязь, — пустые, тёмные после зимы. Пчёлы вырвались на волю, словно только этого и ждали, злые и безумные, как тысяча чертей. Все завопили, в амбаре мгновенно сделалось тесно. Лошади метались, дико ржали и лягали загородку. Рутгер бросился к выходу, натолкнулся на Матиаса, и оба повалились на пол. Жуга не медлил ни секунды и вторым ударом опрокинул котелок на угли. Зашипело. Молоко перемешалось с мёдом, в нос ударило вонючей сластью, а костёр погас. Прежде чем кто-то смог опомниться и что-то предпринять, Жуга скакнул назад что твой кузнечик, — только посох стукнул в пол. Даже в рясе, в полутьме, среди рассыпанных вещей он двигался легко и грациозно, словно кошка. Нагнулся, подхватил орущую девчонку (благо весила она не больше, чем овечка), с нею на плечах шмыгнул за дверь и был таков.
В амбаре разразился ад. Гнедая Рутгера порвала постромки и заметалась в замкнутом пространстве, молотя копытами и не даваясь в руки. Пчёлы были всюду и везде. Матиас прыгал и вопил как резаный, Ян Андерсон ругался и махал плащом, Рутгер с бранью высаживал дверь, которую травник подпер снаружи. Только Зерги не теряла головы: она бросилась к ближайшему окну, подставила чурбак, залезла, подтянулась и теперь протискивалась, самым непотребным образом являя взорам тыл и поминая всех чертей. Вскоре её дёргающиеся ноги в сапогах исчезли из виду, арбалетчица спрыгнула, обежала амбар и вышибла подпорку. Створка распахнулась, Рутгер при очередном ударе вылетел под дождь и шлёпнулся в грязь. Холодная вода легла на раны, как бальзам. Почуяв свежий воздух, следом бросилась гнедая; наёмник едва успел прикрыть голову. По счастью, копыта его миновали. Протерев глаза и отплевавшись, он успел увидеть, как Зерги прикрылась рукавом и снова заскочила внутрь, не иначе — спасать свою лошадь.
Вертя руками, как ветряк о двух ногах, наружу выбежал Матиас. Лицо его распухло как подушка, он ничего перед собой не видел. Вслепую пробежав десятка два шагов, он столкнулся с навозной кучей, рухнул в неё и задрыгал ногами.
Зерги возникла в воротах, волоча сразу двух коней — своего солового германца и серую в яблоках кобылу Андерсона. Звери бились и храпели, рвали удилами губы; фигурка девушки в зелёном дёргалась меж ними на поводьях, словно ниточная кукла. Рутгеру стало стыдно, он покраснел, вскочил и бросился на помощь. Всё это время пчёлы с гулом вились в воздухе, но, слава богу, вроде больше не кусали, или это дождь поумерил их пыл. Вдвоём они управились с конями, отвели их на другой конец загона, где росла большая яблоня, кое-как успокоили и привязали к дереву. Изловили и гнедую.
Последним из амбара вышел Андерсон. Вышел мрачно и неторопливо, злобный, тоже весь распухший и по самый нос закутанный в свой серый плащ.
— В погоню, — коротко сказал он, — живо. Седлайте коней!
Но о погоне не могло быть и речи: четвёртой лошади они лишились — пегий конь Матиаса был мертв, пчелиный рой зажалил его до смерти. Сам Матиас тоже не мог ни идти, ни ехать, только охал, ругался и размазывал по лицу навоз и грязь. Зерги с Рутгером переглянулись.
— Это невозможно, — твёрдо высказался наёмник. — Лошади покусанные, мокрые… мы им спины сотрём!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186