Когда двое друзей протискивались в дверь задней комнаты, которую заблокировала груда смешавшихся тел, снова раздался мощный глас, он был настолько громким, что казалось, владелец его находится прямо у них за спиной.
– КОНЕЧНО, Я СТРАШНО ЗОЛ, ВЫ, БЕСПОЛЕЗНЫЕ КРЕТИНЫ! НАДЕНЬ СВОЮ ДУРАЦКУЮ ГОЛОВУ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!
В другом мире Орландо, возможно бы, и рассмеялся, но не здесь, где не было ни малейшего повода для веселья.
Что-то ударило его по голове, и пол вдруг ринулся к нему навстречу. Фредерикс тащила его изо всех сил, а он вдруг забыл, как пользоваться руками и ногами. Всего в метре от него кто-то, возможно, Василий из Круга, лежал весь изломанный, почти бесформенная кучка. Фредерикс обхватила Орландо руками, и он сумел встать на ноги, хоть и с трудом, он чувствовал себя развалиной, голова как бы отделилась от туловища… крутилась в воздухе, как голова человека-грифа…
– Бонни… Нанди… – бормотал он. Не могли они его бросить. А Дикое Племя…
– Встань, Гардинер! – крикнула Фредерикс. Она тащила его дальше в комнату. – Помогите кто-нибудь!
В дальнем конце комнаты мерцание вдруг превратилось в стену золотого пламени.
«Это что-то значит», – подумал Орландо, но думать было трудно. Водоворот черных фигур завертелся вокруг него – то ли летучие мыши, то ли обезьяны. Он не помнил, кто есть кто, и какая ему разница.
– Помогите! – снова закричала Фредерикс, но крик ее был еле слышен, будто она падала в глубокую шахту.
Последнее, что видел Орландо, был золотой свет, который превратился в свечение на черном фоне, потом и это свечение уменьшилось и исчезло.
* * *
Катур Рамси знал, что такого в протоколах не бывает. Это все равно как участвовать в первой делегации на чужую планету. Если бы при вас умирал ребенок, вы бы не могли найти ни слов, ни жестов, чтобы утешить его родителей.
Он пошевелился, при этом его одноразовый защитный костюм противно шуршал. Какая разница, Катур был уверен, что, начни он палить из ружья в воздух, родители не оторвали бы глаз от бледного сморщенного личика ребенка.
Он лежал, окруженный разными аппаратами для поддержания жизни, щеки его ввалились, кожа была такой прозрачной, что просвечивал череп. Больше всего Орландо был похож на какого-нибудь усопшего дряхлого правителя, чье тело выставили для прощания. Однако Орландо был все еще жив, какая-то искорка в глубинах его мозга заставляла сердце биться. Такая мелочь, но если сердце остановится, очень многое изменится. Рамси почувствовал свою вину, глядя на умирающего ребенка, он как будто вторгался в чужую частную жизнь – что, конечно, было верно в какой-то степени, возможно, это было самое личное – последний путь, который каждый совершает в одиночестве. Блестящая кнопка нейроконсоли все еще находилась на шее мальчика, как пробка, удерживающая жизнь в его теле. Хотя она казалась здесь неуместной. Это беспокоило Рамси, напоминая о том, что он должен будет сказать – ему так не хотелось этого делать.
Мать Орландо осторожно дотронулась до впалой щеки мальчика. Для Рамси было невыносимо больно видеть выражение ее липа. Он начал пятиться к двери и незаметно выскользнул в холл. Ему стало стыдно за свое бегство.
И в холле Семейного Центра больницы Рамси чувствовал себя так же неуютно, как и в палате. Помещение было отделано в агрессивно веселом стиле, он понимал, почему это сделано, но тем не менее его угнетала такая обстановка. Эти игрушки, голограммы и яркая, слишком мягкая мебель не могли скрыть боли и страха, которыми пропитаны больницы. Как их ни украшай, достаточно взглянуть на толпящихся в ожидании посещений родственников или как они выглядят после, и вам станет ясна вся правда. Пожалуй, эта игрушечная отделка давала только один результат – показывать свою боль и страх стыдно, ведь для вас так старались.
«Ты не один, – как бы требовали лампы-медведи и мультики на настенных экранах. – Улыбайся. Следи за своими словами».
Если это имелось в виду, то Вивьен Феннис и Конрад Гардинер со своей задачей не справлялись.
– Это так… так тяжело, – Вивьен отбросила прядку волос со лба. – Мы знали, что это случится. Это было делом времени, с его болезнью долго не живут. Но нельзя же жить в непрерывном ожидании. – Она разглядывала свои руки, пытаясь побороть злость. – Приходится жить так… как будто…
Из глаз брызнули слезы, теперь ее гнев направился на нее саму, на эти слезы, которые она смахивала рукой. Ее муж просто молча смотрел на нее, будто он был окружен стеклянной стеной, которую нельзя преодолеть.
– Мне очень жаль. – Рамси тоже не проявлял чувств, он даже не предложил ей салфетку из тех, что стояли на столе. Ему казалось, что это бы выглядело оскорбительно.
– Хорошо, что ты пришел, – наконец сказала Вивьен. – Извини, сейчас это неважно. Пожалуйста, не оставляй нас. Я думаю, позже твоя работа будет иметь смысл, когда мы немного придем в себя.
– Ты нашел кого-нибудь, с кого мы можем спросить? – Шутка Конрада Гардинера была настолько неуместной, беспомощной, что Рамси покоробило.
– Нет, пока нет. Но… но я столкнулся с некоторыми странностями.
Пришло время рассказать им о Бизли. Возможно, их сына уже не спасти. Трудно было надеяться, глядя на ребенка, – но он не считал себя в праве отказывать им в информации.
– Я вижу, что нейроконсоль Орландо все еще на месте… – начал он, пытаясь подвести их к нужной теме разговора.
– Врачи страшно недовольны. – Вивьен рассмеялась, ее смех был сухим и невеселым. – Они просто мечтают вытащить ее. Но мы не забыли, как это было в прошлый раз. Просто ужас. Даже если на этот раз будет иначе, зачем рисковать? Все-таки мозг живет. – Она тряхнула головой, отгоняя неприятную мысль. – Все еще… Если ему хорошо…
Конрад встал с кресла так резко, что оно подпрыгнуло и опрокинулось. Вивьен тоже начала подниматься, но муж жестом предложил ей остаться и отошел от стола. Он бесцельно слонялся по комнате, пока не остановился перед аквариумом с тропическими рыбками. Он наклонился над аквариумом, повернувшись к ним спиной.
– А наши рыбки все заболели, – спокойно сообщила Вивьен. – Мы совсем перестали чистить аквариум. Мы все перестали делать. Мы буквально поселились в этой дурацкой больнице. Но здесь все равно лучше, чем где-то еще, когда… когда… – Она тяжело вздохнула, а потом улыбнулась. Ее улыбка оставляла такое же тяжелое впечатление, как и вид Орландо. – Но вы ведь делаете все, что нужно? Что вы можете нам сообщить, мистер Рамси? Не ждите Конрада, я все ему передам.
Вот и настал тот неизбежный час, когда нужно раскрыть тайну, но Катур Рамси вдруг почувствовал, что не хочет сообщать этой отважной женщине то, что узнал. Что он может им посоветовать? Историю, в которую очень трудно поверить и трудно понять, а тем более родителям мальчика, который, без всякого сомнения, умирает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214