Распад исторического дается нам, следовательно, в двух формах: в виде
аллегории и в виде "атомов", на которые распадается история. Зиммель писал о
распаде исторического по мере приближения к событию еще и в таких
выражениях:
...если обратимся к одной рукопашной схватке прусского и австрийского
гренадеров под Кунерсдорфом, то это уже не будет историческим образованием,
поскольку та же схватка могла произойти под Лейтеном или Лигницем3.
"Атом" истории, описываемый Зиммелем, -- это уже не событие, но
происшествие, "случай", который теряет историзм, выпадает из времени и
капсулируется в собственной индивидуальности. Но индивидуальность эта
особого свойства: "...та же схватка могла произойти под Лейтеном или
Лигницем". Иначе говоря, "случай" при всей своей кажущейся единичности,
теряя связь с историей, оказывается абстракцией, лишенной индивидуальности.
Хармс использует это свойство "случая" исключительно последовательно.
Его интерес к "случаям" отражает его стремление разрабатывать не
аллегорическую, но атомистическую модель разрушения исторической
темпоральности. Характерно, что его "случаи" -- одновременно и единичны, и
безличны. Они могут происходить где угодно и когда угодно. Их протагонисты
могут быть легко подменены иными. Аллегорическая абстракция у Хармса
последовательно заменяется атомистической.
Чтобы понять своеобразие литературной позиции Хармса, лучше представить
ее на фоне рефлексии об истории, занимавшей Мандельштама. Атомизация
истории, описанная Зиммелем в теоретическом ключе, переживалась
Мандельштамом как распад Истории. Мандельштам использует метафору, особенно
интересную для меня в контексте творчества Хармса:
Состояние зерна в хлебах соответствует состоянию личности в том
совершенно новом и немеханическом соединении, которое называется народом. И
вот бывают такие эпохи, когда хлеб не выпекается, когда амбары полны зерна
человеческой пшеницы, но помола нет, мельник одряхлел и устал, и широкие
лапчатые крылья мельниц беспомощно ждут работы.
_______
3 Зиммель Георг. Цит. соч. С. 527.

Введение 9
Духовная печь истории, некогда столь широкая и поместительная, жаркая и
домовитая духовка, откуда вышли многие румяные хлебы, забастовала4 .
Мандельштам описывает классическую Историю как мельницу, измельчающую
зерно ("исторические атомы", в терминологии Зиммеля) в муку, в которой
дробление достигает такой степени, что оно как бы трансцендируется в некую
нерасчленимую массу -- континуум -- Историю. Нынешнее время, по мнению
Мандельштама, -- это время непреодолимой атомизации. История не выпекается.
Этот мотив проецируется им на роман, в котором вместе с чувством
исторического времени исчезает фабула. Роман характеризуется Мандельштамом
как
композиционное, замкнутое, протяженное и законченное в себе
повествование о судьбе одного лица или целой группы лиц5.
Иными словами, классический роман подобен Истории. Распад истории,
выражающийся в остановке мельниц, приводит и к распаду романной фабулы, ее
дисперсии. "Египетская марка" -- это проза, в которой Мандельштам
демонстрирует литературную форму в период атомизации Истории.
Для такого "филологического" писателя, как Мандельштам, существует
непосредственная связь между тем, как дается нам переживание истории, и
литературной формой. Мандельштамовскую параллель, конечно, можно легко
перевернуть. В той же степени можно, конечно, утверждать, что история
перестает "выпекаться" потому, что оформляющая ее литературная форма
подвергается распаду. Так или иначе, Мандельштам чрезвычайно последовательно
выражает идею филологического историзма. Текст в его представлении буквально
впитывает историю. Тогда же, когда история распадается, происходит нечто
странное. С одной стороны, распадается фабула романа. Однако этот распад
фабулы, вообще говоря, не означает конца литературы. Он означает
исторически предопределенное исчезновение исторической по
своему содержанию формы. Что такое форма романа без фабулы, такая форма, в
которой, по выражению Мандельштама, "тяга от центра к периферии"
(атомизирующая тяга) возобладает над центростремительной формой
исторического мышления? Эта форма выражает наступление конца (или хотя бы
приостановку) истории. В "Египетской марке" эта остановка истории прежде
всего выражается в массированном производстве аллегорий. Я имею в виду,
например, изобилие египетских реалий в повести, отсылающих к остановке
времени, к замене текучего времени индивида неподвижными глыбами столетий.
Египет понимается Мандельштамом именно как аллегория остановки времени:
___________
4 Мандельштам Осип. Пшеница человеческая // Мандельштам О. "И
ты, Москва, сестра моя, легка..." М.: Московский рабочий, 1990. С. 260.
5 Мандельштам Осип. Конец романа // Мандельштам О. Собр. соч.: В
4 т. Т. 2. М.: Терра--Terra, 1991. С. 266.

10
Мы считаем на годы; на самом же деле в любой квартире на
Каменноостровском время раскалывается на династии и столетия6.
Крах истории обнаруживает за завесой времени абсолютное, вневременное в
форме аллегории, которая, согласно тонкому наблюдению Вальтера Беньямина,
неотделима от меланхолии, "одновременно матери аллегорий и их содержания"7.
Поэтому сам распад романной формы -- это не конец литературы, а именно
аллегория распада Истории. Роман предстает в виде аллегорической
руины собственной, когда-то целостной (исторической) формы.
Хармс в полной мере осознает проблематику конца Истории, переживавшуюся
Мандельштамом, и не только, конечно, им одним. Но его реакция на эту
проблематику совершенно неортодоксальна. Хармс также часто работает в
поэтике фрагмента, несомненно отражающей распад большой литературной формы.
Но короткие тексты Хармса сами по себе даются как законченные "атомы". Его
"обломки" не являются руинами, отсылающими к некой высшей целостности, они
самодостаточны. Форма же самопроявления вневременного у него принципиально,
как я отмечал, антиаллегорична. Вневременное принимает у него форму либо
"атомистического", либо "идеального". Отсюда повышенный интерес писателя к
своеобразной квазиматематике, геометрии и метафизике -- важной сфере его
литературной референции. Хармс решительно выходит за рамки литературы и
строит свою литературу как антилитературный факт. Показательно, что у него
часто возникает мотив мельницы, но, в отличие от Мандельштама, он также
облачен в антиаллегорические формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155