Слово выступает как унификатор
различных тел, как их собиратель воедино. Дольто, например, считает, что имя
человека -- одно из таких первичных слов, собирающих тело человека в единую
бессознательную схему.
Сон, конечно, -- область таких диссоциаций par excellence. При всей
отделенности сна от человека он, однако, переживается как жизненный,
органический континуум. Только пробуждение производит передистрибуцию ролей
в сновидении. Тот, для кого "делался" сон, в момент пробуждения понимает,
что он сам был его производителем. Но это "присвоение" сновидения связано с
его прекращением, с разрывом континуальности и органически воспринимаемого
жизненного, темпорального потока. По выражению Бинсвангера, пробуждение
превращает сновидение в "историю" собственной жизни человека, его
"внутреннюю жизненную историю"46. В следующей главе я подробнее буду
говорить об истории как остановке времени. В данном случае достаточно просто
заметить, что для сновидения нерелевантно разграничение прошлого, будущего и
настоящего. Пробуждение поз-
______________
45 Dolto Francoise. L/image inconsciente du corps. Paris: Seuil,
1984. P. 41.
46 Binswanger Ludwig. Op. cit. P. 247.
Время 129
воляет мне "присвоить" "данный мне сон", но одновременно делает его
прошлым, моей историей. В этом смысле и сновидения (через диссоциации), и
пробуждение (через сходную процедуру перераспределения ролей) функционально
похожи на символическую смерть.
Введенский дал в "Серой тетради" чрезвычайно выразительное описание
времени сна:
В тюрьме я видел сон. Маленький двор, площадка, взвод солдат,
собираются кого-то вешать, кажется, негра. Я испытываю сильный страх, ужас и
отчаяние. Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне
некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с
приговоренным. И если представить его пространственно, то это как бы один
стул, на который и он и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду,
а он нет. Но мы все-таки сидели на одном стуле (Введенский, 2, 79--80).
Строкой ранее Введенский определил смерть как "остановку времени". В
сновидении она и задается как такая остановка. Введенский уточняет, что
время стоит вместе с приговоренным и бежит вместе с рассказчиком. Но
именно в сновидении эта раздвоенность времени, которое одновременно стоит со
смертью и бежит с жизнью, позволяет осуществить опыт времени как раздвоение.
Метафорой этого раздвоения можно считать образ сидения на одном стуле
приговоренного и живущего. Тела их совпадают на какое-то время, но они могут
и разойтись. Речь, конечно, идет об оппозиции спящего и бодрствующего, но и
об оппозиции жизни и смерти. При этом сон позволяет как бы пережить смерть
собственного тела извне. Финал описания Введенского очень выразителен.
Финальное смыкание двухдиссоциированных тел означает и их окончательное
расставание.
11
Сидение на одном стуле, лежание на одной кровати создает особый
пространственный образ текущего времени, для которого Хармс находит точный
образ в "Сабле" (1929):
Жизнь делится на рабочее и нерабочее время. Нерабочее время создает
схемы -- трубы. Рабочее время наполняет эти трубы (ПВН, 433).
Это противопоставление двух типов времени47 можно понимать именно как
противостояние неподвижного места и подвижного потока. Одно время выражает
статику остановки. Это схема, труба, по отношению к которым ток рабочего
времени осуществляет движение. Хармс уточняет:
____________
47 Ср. у Борхеса: "Почему мы считаем время одной-единственной
последовательностью? Не знаю, доступна ли нашему воображению идея, что
существует множество времен и эти временные последовательности не
соотносятся друг с другом, хотя их члены, разумеется, следуют друг за
другом, друг перед другом и одновременно друг с другом. Это разные
последовательности" (Борхес Хорхе Луис. Время // Борхес X. Л. Соч.: В
3 т. Т. 3. Рига: Полярис, 1994. С. 308).
130 Глава 4
Нерабочее время -- пустая труба. В нерабочее время мы лежим на диване
<...>. Мы <...> отделяем себя от всего остального и говорим, что вправе
существовать самостоятельно (ПВН, 433).
Для того чтобы "проживаемое" время начало течь, как бы отделяясь,
подобно времени сновидения, от внешнего мира, само тело спящего должно быть
неподвижным. Эта неподвижность "пустой трубы" необходима, чтобы
"проживаемое" время наполнило "трубу", "как ветерки", если воспользоваться
выражением Хармса.
В одно из самых обэриутских и самых концептуальных стихотворений
Заболоцкого "Время" (1933) включена "Песенка о времени", в которой время
уподоблено "легкому току", перетекающему из одной чаши в другую:
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Бе,
Вяжет дева кружева,
Пляшут звезды на трубе.
<...>
И уходим навсегда,
Увидавши, как в трубе
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Бе48
Здесь образ вечности, связанный с круговращением звезд
(аристотелевскими часами) и Пенелопой, вечно ткущей и распускающей ткань,
соединен с трансформирующимся мотивом трубы, которая первоначально возникает
как печная труба, на которой пляшут звезды, а второй раз фигурирует именно
как труба, по которой течет время.
Стихотворение Заболоцкого -- о безумном замысле четырех охотников --
Ираклия, Тихона, Льва и Фомы -- уничтожить время, подстрелив часы.
Уничтожение времени, по их замыслу, равно смерти. Поэтому, чем охотиться на
каждого животного в отдельности, легче просто остановить время и осуществить
всеобщую смерть природы одним выстрелом. Часы описаны Заболоцким как некое
живое, кричащее тело. Уничтожение часов превращает охотников в подобие
богов, но богов безумных, не понимающих, что время относится только к миру
людей, а мир природы ему неподвластен. Он питается иными соками, нежели
абстрактным ходом времени (ср. с наблюдениями Ницше о безвременном состоянии
животных). Заболоцкий дает картину этих иных временных потоков в природе:
...Ив каждой травке, как в желудке,
Возможно свету было течь.
Мясных растений городок
Пересекал воды поток.
И, обнаженные, слагались
В ладошки длинные листы,
И жилы нижние купались
Среди химической воды49.
_____________
48 Заболоцкий Н. Столбцы и стихотворения. Поэмы. М.: Худлит,
1989. С. 70. 49 Тамже.С.71.
Время 131
Стихотворение в причудливой форме осмысливает классическую оппозицию
"природа/история". История и природа существуют в разном временном
измерении. При этом природа вовсе не понимается как царство безвременной
вечности, но как царство "конкретно-телесного" времени, олицетворяемого
материальными потоками света и жидкости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
различных тел, как их собиратель воедино. Дольто, например, считает, что имя
человека -- одно из таких первичных слов, собирающих тело человека в единую
бессознательную схему.
Сон, конечно, -- область таких диссоциаций par excellence. При всей
отделенности сна от человека он, однако, переживается как жизненный,
органический континуум. Только пробуждение производит передистрибуцию ролей
в сновидении. Тот, для кого "делался" сон, в момент пробуждения понимает,
что он сам был его производителем. Но это "присвоение" сновидения связано с
его прекращением, с разрывом континуальности и органически воспринимаемого
жизненного, темпорального потока. По выражению Бинсвангера, пробуждение
превращает сновидение в "историю" собственной жизни человека, его
"внутреннюю жизненную историю"46. В следующей главе я подробнее буду
говорить об истории как остановке времени. В данном случае достаточно просто
заметить, что для сновидения нерелевантно разграничение прошлого, будущего и
настоящего. Пробуждение поз-
______________
45 Dolto Francoise. L/image inconsciente du corps. Paris: Seuil,
1984. P. 41.
46 Binswanger Ludwig. Op. cit. P. 247.
Время 129
воляет мне "присвоить" "данный мне сон", но одновременно делает его
прошлым, моей историей. В этом смысле и сновидения (через диссоциации), и
пробуждение (через сходную процедуру перераспределения ролей) функционально
похожи на символическую смерть.
Введенский дал в "Серой тетради" чрезвычайно выразительное описание
времени сна:
В тюрьме я видел сон. Маленький двор, площадка, взвод солдат,
собираются кого-то вешать, кажется, негра. Я испытываю сильный страх, ужас и
отчаяние. Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне
некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с
приговоренным. И если представить его пространственно, то это как бы один
стул, на который и он и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду,
а он нет. Но мы все-таки сидели на одном стуле (Введенский, 2, 79--80).
Строкой ранее Введенский определил смерть как "остановку времени". В
сновидении она и задается как такая остановка. Введенский уточняет, что
время стоит вместе с приговоренным и бежит вместе с рассказчиком. Но
именно в сновидении эта раздвоенность времени, которое одновременно стоит со
смертью и бежит с жизнью, позволяет осуществить опыт времени как раздвоение.
Метафорой этого раздвоения можно считать образ сидения на одном стуле
приговоренного и живущего. Тела их совпадают на какое-то время, но они могут
и разойтись. Речь, конечно, идет об оппозиции спящего и бодрствующего, но и
об оппозиции жизни и смерти. При этом сон позволяет как бы пережить смерть
собственного тела извне. Финал описания Введенского очень выразителен.
Финальное смыкание двухдиссоциированных тел означает и их окончательное
расставание.
11
Сидение на одном стуле, лежание на одной кровати создает особый
пространственный образ текущего времени, для которого Хармс находит точный
образ в "Сабле" (1929):
Жизнь делится на рабочее и нерабочее время. Нерабочее время создает
схемы -- трубы. Рабочее время наполняет эти трубы (ПВН, 433).
Это противопоставление двух типов времени47 можно понимать именно как
противостояние неподвижного места и подвижного потока. Одно время выражает
статику остановки. Это схема, труба, по отношению к которым ток рабочего
времени осуществляет движение. Хармс уточняет:
____________
47 Ср. у Борхеса: "Почему мы считаем время одной-единственной
последовательностью? Не знаю, доступна ли нашему воображению идея, что
существует множество времен и эти временные последовательности не
соотносятся друг с другом, хотя их члены, разумеется, следуют друг за
другом, друг перед другом и одновременно друг с другом. Это разные
последовательности" (Борхес Хорхе Луис. Время // Борхес X. Л. Соч.: В
3 т. Т. 3. Рига: Полярис, 1994. С. 308).
130 Глава 4
Нерабочее время -- пустая труба. В нерабочее время мы лежим на диване
<...>. Мы <...> отделяем себя от всего остального и говорим, что вправе
существовать самостоятельно (ПВН, 433).
Для того чтобы "проживаемое" время начало течь, как бы отделяясь,
подобно времени сновидения, от внешнего мира, само тело спящего должно быть
неподвижным. Эта неподвижность "пустой трубы" необходима, чтобы
"проживаемое" время наполнило "трубу", "как ветерки", если воспользоваться
выражением Хармса.
В одно из самых обэриутских и самых концептуальных стихотворений
Заболоцкого "Время" (1933) включена "Песенка о времени", в которой время
уподоблено "легкому току", перетекающему из одной чаши в другую:
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Бе,
Вяжет дева кружева,
Пляшут звезды на трубе.
<...>
И уходим навсегда,
Увидавши, как в трубе
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Бе48
Здесь образ вечности, связанный с круговращением звезд
(аристотелевскими часами) и Пенелопой, вечно ткущей и распускающей ткань,
соединен с трансформирующимся мотивом трубы, которая первоначально возникает
как печная труба, на которой пляшут звезды, а второй раз фигурирует именно
как труба, по которой течет время.
Стихотворение Заболоцкого -- о безумном замысле четырех охотников --
Ираклия, Тихона, Льва и Фомы -- уничтожить время, подстрелив часы.
Уничтожение времени, по их замыслу, равно смерти. Поэтому, чем охотиться на
каждого животного в отдельности, легче просто остановить время и осуществить
всеобщую смерть природы одним выстрелом. Часы описаны Заболоцким как некое
живое, кричащее тело. Уничтожение часов превращает охотников в подобие
богов, но богов безумных, не понимающих, что время относится только к миру
людей, а мир природы ему неподвластен. Он питается иными соками, нежели
абстрактным ходом времени (ср. с наблюдениями Ницше о безвременном состоянии
животных). Заболоцкий дает картину этих иных временных потоков в природе:
...Ив каждой травке, как в желудке,
Возможно свету было течь.
Мясных растений городок
Пересекал воды поток.
И, обнаженные, слагались
В ладошки длинные листы,
И жилы нижние купались
Среди химической воды49.
_____________
48 Заболоцкий Н. Столбцы и стихотворения. Поэмы. М.: Худлит,
1989. С. 70. 49 Тамже.С.71.
Время 131
Стихотворение в причудливой форме осмысливает классическую оппозицию
"природа/история". История и природа существуют в разном временном
измерении. При этом природа вовсе не понимается как царство безвременной
вечности, но как царство "конкретно-телесного" времени, олицетворяемого
материальными потоками света и жидкости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155