Неужели я, сын солнца, истинное подобие и воплощение Амона, никогда не умру?»
Она оставила жрецов произносить последние проклятия, адресованные тем, кто когда-либо осмелится силой проложить себе путь в гробницу, а каменщиков запечатывать каменную дверь и отправилась во дворец. Вход в свою долину она миновала, даже не повернув головы, – она и так знала, что сегодня торжественная аллея спит на солнце под охраной сфинксов и шаги паломников не тревожат ее покой. Она села в ладью и, опустив голову, впервые в жизни задумалась о том, что будет делать с оставшимся днем, и со следующим, и еще со следующим.
С тех пор как пять тяжело груженных судов отошли от пристани в Фивах, прошел год, но это внушающее счастливый трепет событие уже казалось ей частью давно минувшей эпохи надежд и ожиданий в бурном море ее жизни. То утро сияло в ее памяти, словно последний дружеский отблеск костра, догорающего холодной ночью в пустыне.
Не успев подняться на пристань, она увидела, что Тутмос и Мериет уже высадились и вместе идут через сад. Хатшепсут застыла на мгновение, глядя, как эти двое скользят прочь, голова к голове, занятые разговором. Так вот откуда ветер дует. Ну, разумеется.
У себя в покоях она легла, послала за Ипуки и весь остаток дня пролежала, прикрыв лицо согнутой в локте рукой и закрыв глаза, слушая старые песни – песни победы и веселья, песни, которые принадлежали другим временам, когда все было проще, – а чистый печальный голос слепого певца наполнял комнату, словно мелодичное журчание родника, и мешайся с ее собственными грохочущими мыслями.
Весной пустынная полиция принесла весть о новых волнениях в Ретенну. Военный совет Хатшепсут собрала неохотно, ее душа совсем к этому не лежала. Пен-Нехеб уже умер, и прежний дух единой силы больше не связывал людей, которые встретили фараона в зале для аудиенций.
Но теперь в совете выделялся Тутмос, который стоял перед ее министрами в своем желтом шлеме, расправив плечи, и сверкал глазами. Одну ногу он поставил на стул.
– Сердце Ретенну – это Газа, – говорил он, – а Газа – это важный город и к тому же морской порт. Дайте же мне разрешение, князья Египта, захватить Газу и тем самым не только преподать хороший урок этим вечно недовольным язычникам, но и открыть Египту доступ к Великому морю.
– Разрешения здесь даю я! – упрямо напомнила ему Хатшепсут. – Обращайся ко мне, Тутмос, а не к моим советникам. Ретенну и так наша уже много хентйсов. Так зачем нам стремиться к чему-то еще, кроме как преподать урок мятежникам?
Глаза Тутмоса видели будущее, недоступное ее взгляду.
– Потому что Газа – ворота в другие страны, где нас ждут новые союзники, завоевания и богатства. Мы и правда владеем Ретенну, но недостаточно уверенно. Пора наполнить Газу египетскими мастерами, египетскими торговцами, египетскими судами.
– Но зачем? Зачем рисковать армией и идти на штурм города, который так легко повернуть против нас, когда все, что нам нужно, – это напомнить им, кому они платят дань? А для этого можно обойтись небольшими силами.
Он посмотрел на нее, не веря своим ушам.
Министры молчали, даже Менх, которому всегда было что сказать, – знали, что их мнение никого не интересует и что они наблюдают за еще одной внутрисемейной стычкой.
– Зачем? Затем что Газа – отличное испытание.
– Для кого?
– Для меня. Для армии, которая устала от притворных сражений и долгих маршей в никуда. Для Египта, который, заполучив Газу, расширит свои пределы.
– Вот еще! В наших пределах и без того никогда не заходит солнце.
И она сердито зашуршала депешами, думая не о гордой и могущественной Газе, но о гордом и могущественном Тутмосе, который, сопя и топая, носился из ее дворца в свой, оттуда в казармы и обратно и гонял своих людей взад и вперед по стране. Наконец она потерла затылок под черно-белым полосатым шлемом, чувствуя, как где-то позади глазниц просыпается головная боль.
– Ладно. Возьми три дивизии и ступай завоюй Газу. Он поглядел на нее недоверчиво:
– Вот так просто?
– Так просто. Газа уже давно словно шип у нас в боку, но, как ты знаешь, до сих пор мне удавалось делать так, чтобы он не втыкался слишком глубоко. Если ты считаешь, что Ретенну угомонится, едва падет Газа, то иди и возьми ее. Делай что хочешь, Тутмос, только не умирай.
Они улыбнулись друг другу – способность отрешиться на время от предмета спора и взглянуть на него с точки зрения то и дело вспыхивавшей семейной вражды еще не была ими утрачена.
Он низко поклонился.
– Благодарю тебя, могучий фараон. Газа падет, а я, вне всякого сомнения, вернусь домой.
– Разумеется. – Ее рот изогнулся в полуулыбке. – Но не забудь: вся добыча – моя.
Он рассмеялся:
– Я брошу ее к твоим ногам.
Она отпустила его и с насмешливой улыбкой повернулась к смущенным, настороженным советникам. Те зашевелились и сочувственно улыбнулись в ответ, слушая, как за дверью Тутмос выкрикивает распоряжения глашатаям созвать его генералов.
На север из Фив пошли все: Тутмос в золоченом шлеме и серебряных браслетах главнокомандующего, Минмос, Нахт, Менхеперрасонб, Яму-Неджех, Май, Яму-Нефру, Джехути, Сен-Нефер, и с ними пятнадцать тысяч солдат – дивизии Гора, Сета и Анубиса. Хатшепсут все утро смотрела, как сверкающие кавалькады змеятся по дороге вдоль реки. Когда последняя обозная телега скрылась из виду, она покинула балкон и вернулась в пустой, притихший дворец. Ей стало не по себе от этой тишины, и она вспомнила, как когда-то сама, довольная и счастливая, уходила с войсками, оставив Тутмоса слоняться по покоям дворца в Асуане. Теперь армию Египта возглавляет Тутмос, а ей, точно старой кляче, только и остается что мирно пастись на солнышке. С другой стороны, приятно было проснуться утром, послушать, как Хапусенеб поет гимн, потом спокойно встать, одеться и не спеша отправиться в храм, не думая о том, что опять предстоит целый день состязаться с Тутмосом, кто кого тоньше подденет, и выдерживать бесконечные утомительные ссоры. Она не совсем утратила бдительность, зная, что он наверняка окружил се своими шпионами. Стражники день и ночь стерегли ее покои, и все же сама Хатшепсут, зная, что Тутмос вряд ли решится предпринять что-то серьезное, пока его нет в городе и он не может тут же выхватить из ее рук плеть и крюк, позволила себе отдохнуть немного.
Ее начала тревожить судьба экспедиции, и она распорядилась разослать вестников во все города на Ниле, чтобы, едва их суда заметят, ей сразу же дали знать. Но один безоблачный день проходил за другим, и никаких вестей не приходило. Она стала проводить больше времени с Мериет, пытаясь найти интерес в их беседах, которые сплошь состояли из бесконечных глупых и злобных сплетен, но низменная и подлая сторона натуры дочери неизменно отталкивала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Она оставила жрецов произносить последние проклятия, адресованные тем, кто когда-либо осмелится силой проложить себе путь в гробницу, а каменщиков запечатывать каменную дверь и отправилась во дворец. Вход в свою долину она миновала, даже не повернув головы, – она и так знала, что сегодня торжественная аллея спит на солнце под охраной сфинксов и шаги паломников не тревожат ее покой. Она села в ладью и, опустив голову, впервые в жизни задумалась о том, что будет делать с оставшимся днем, и со следующим, и еще со следующим.
С тех пор как пять тяжело груженных судов отошли от пристани в Фивах, прошел год, но это внушающее счастливый трепет событие уже казалось ей частью давно минувшей эпохи надежд и ожиданий в бурном море ее жизни. То утро сияло в ее памяти, словно последний дружеский отблеск костра, догорающего холодной ночью в пустыне.
Не успев подняться на пристань, она увидела, что Тутмос и Мериет уже высадились и вместе идут через сад. Хатшепсут застыла на мгновение, глядя, как эти двое скользят прочь, голова к голове, занятые разговором. Так вот откуда ветер дует. Ну, разумеется.
У себя в покоях она легла, послала за Ипуки и весь остаток дня пролежала, прикрыв лицо согнутой в локте рукой и закрыв глаза, слушая старые песни – песни победы и веселья, песни, которые принадлежали другим временам, когда все было проще, – а чистый печальный голос слепого певца наполнял комнату, словно мелодичное журчание родника, и мешайся с ее собственными грохочущими мыслями.
Весной пустынная полиция принесла весть о новых волнениях в Ретенну. Военный совет Хатшепсут собрала неохотно, ее душа совсем к этому не лежала. Пен-Нехеб уже умер, и прежний дух единой силы больше не связывал людей, которые встретили фараона в зале для аудиенций.
Но теперь в совете выделялся Тутмос, который стоял перед ее министрами в своем желтом шлеме, расправив плечи, и сверкал глазами. Одну ногу он поставил на стул.
– Сердце Ретенну – это Газа, – говорил он, – а Газа – это важный город и к тому же морской порт. Дайте же мне разрешение, князья Египта, захватить Газу и тем самым не только преподать хороший урок этим вечно недовольным язычникам, но и открыть Египту доступ к Великому морю.
– Разрешения здесь даю я! – упрямо напомнила ему Хатшепсут. – Обращайся ко мне, Тутмос, а не к моим советникам. Ретенну и так наша уже много хентйсов. Так зачем нам стремиться к чему-то еще, кроме как преподать урок мятежникам?
Глаза Тутмоса видели будущее, недоступное ее взгляду.
– Потому что Газа – ворота в другие страны, где нас ждут новые союзники, завоевания и богатства. Мы и правда владеем Ретенну, но недостаточно уверенно. Пора наполнить Газу египетскими мастерами, египетскими торговцами, египетскими судами.
– Но зачем? Зачем рисковать армией и идти на штурм города, который так легко повернуть против нас, когда все, что нам нужно, – это напомнить им, кому они платят дань? А для этого можно обойтись небольшими силами.
Он посмотрел на нее, не веря своим ушам.
Министры молчали, даже Менх, которому всегда было что сказать, – знали, что их мнение никого не интересует и что они наблюдают за еще одной внутрисемейной стычкой.
– Зачем? Затем что Газа – отличное испытание.
– Для кого?
– Для меня. Для армии, которая устала от притворных сражений и долгих маршей в никуда. Для Египта, который, заполучив Газу, расширит свои пределы.
– Вот еще! В наших пределах и без того никогда не заходит солнце.
И она сердито зашуршала депешами, думая не о гордой и могущественной Газе, но о гордом и могущественном Тутмосе, который, сопя и топая, носился из ее дворца в свой, оттуда в казармы и обратно и гонял своих людей взад и вперед по стране. Наконец она потерла затылок под черно-белым полосатым шлемом, чувствуя, как где-то позади глазниц просыпается головная боль.
– Ладно. Возьми три дивизии и ступай завоюй Газу. Он поглядел на нее недоверчиво:
– Вот так просто?
– Так просто. Газа уже давно словно шип у нас в боку, но, как ты знаешь, до сих пор мне удавалось делать так, чтобы он не втыкался слишком глубоко. Если ты считаешь, что Ретенну угомонится, едва падет Газа, то иди и возьми ее. Делай что хочешь, Тутмос, только не умирай.
Они улыбнулись друг другу – способность отрешиться на время от предмета спора и взглянуть на него с точки зрения то и дело вспыхивавшей семейной вражды еще не была ими утрачена.
Он низко поклонился.
– Благодарю тебя, могучий фараон. Газа падет, а я, вне всякого сомнения, вернусь домой.
– Разумеется. – Ее рот изогнулся в полуулыбке. – Но не забудь: вся добыча – моя.
Он рассмеялся:
– Я брошу ее к твоим ногам.
Она отпустила его и с насмешливой улыбкой повернулась к смущенным, настороженным советникам. Те зашевелились и сочувственно улыбнулись в ответ, слушая, как за дверью Тутмос выкрикивает распоряжения глашатаям созвать его генералов.
На север из Фив пошли все: Тутмос в золоченом шлеме и серебряных браслетах главнокомандующего, Минмос, Нахт, Менхеперрасонб, Яму-Неджех, Май, Яму-Нефру, Джехути, Сен-Нефер, и с ними пятнадцать тысяч солдат – дивизии Гора, Сета и Анубиса. Хатшепсут все утро смотрела, как сверкающие кавалькады змеятся по дороге вдоль реки. Когда последняя обозная телега скрылась из виду, она покинула балкон и вернулась в пустой, притихший дворец. Ей стало не по себе от этой тишины, и она вспомнила, как когда-то сама, довольная и счастливая, уходила с войсками, оставив Тутмоса слоняться по покоям дворца в Асуане. Теперь армию Египта возглавляет Тутмос, а ей, точно старой кляче, только и остается что мирно пастись на солнышке. С другой стороны, приятно было проснуться утром, послушать, как Хапусенеб поет гимн, потом спокойно встать, одеться и не спеша отправиться в храм, не думая о том, что опять предстоит целый день состязаться с Тутмосом, кто кого тоньше подденет, и выдерживать бесконечные утомительные ссоры. Она не совсем утратила бдительность, зная, что он наверняка окружил се своими шпионами. Стражники день и ночь стерегли ее покои, и все же сама Хатшепсут, зная, что Тутмос вряд ли решится предпринять что-то серьезное, пока его нет в городе и он не может тут же выхватить из ее рук плеть и крюк, позволила себе отдохнуть немного.
Ее начала тревожить судьба экспедиции, и она распорядилась разослать вестников во все города на Ниле, чтобы, едва их суда заметят, ей сразу же дали знать. Но один безоблачный день проходил за другим, и никаких вестей не приходило. Она стала проводить больше времени с Мериет, пытаясь найти интерес в их беседах, которые сплошь состояли из бесконечных глупых и злобных сплетен, но низменная и подлая сторона натуры дочери неизменно отталкивала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145