Сидя бок о бок на кровати, они слушали, как жрецы поют хвалу Ра, и глядели, как скользят по полу его жемчужные пальцы.
Хатшепсут заметила, как вспыхнули глаза Тутмоса, когда он услышал слова гимна. «Они не для тебя, – подумала она. – Всегда, во веки веков, они только для меня».
Как только гимн отзвучал, Тутмос поцеловал ее и поднялся.
– Сегодня я еду на охоту, – сказал он. – Не хочешь присоединиться?
– Нет, не сегодня. У меня другие дела. Он пожал плечами.
– Разумеется. – Улыбнулся нерешительно. – Ты примешь меня сегодня ночью?
Хатшепсут взглянула на его круглые щеки, большие глаза, жидкие прядки темных волос, оставшиеся по бокам обритой головы, и против своей воли прониклась к нему какой-то жалостью. Он был красив на свой неопределенный манер и трогателен, как ребенок. Она склонила голову:
– Сегодня приходи, если хочешь, но не завтра. Завтра я буду целый день заниматься делами, и к вечеру у меня не будет сил.
– Хорошо.
Широко зевнув, он зашлепал к двери.
– Полагаю, знать соберется посмотреть, как я купаюсь. Пусть твой аппетит за завтраком будет не меньше, чем мой прошлой ночью, Хатшепсет.
Она встала и поклонилась ему, фараону всего Египта. Когда он ушел, женщина кликнула слуг, чтобы перестелили постель, а сама вошла в ванну и, расслабившись, отдалась воде, закрыв глаза. Пока ее массировали, Хатшепсут уснула, но легкий завтрак освежил ее.
Поздним утром царица поела фруктов, запивая их водой и делая вид, будто не замечает глупых проницательных взглядов и жеманных улыбок рабыни, которая убирала ей волосы. Потом вышла с Нофрет погулять в саду, радуясь чистой, прохладной траве, сухому шепоту деревьев, простору, напоенной светом тишине. Она не вдавалась в размышления о том, какие чувства вызывает у нее Тутмос. Хотя Хатшепсут давно выросла, у нее никогда не было любовника. В глубине души ей хотелось быть с Сенмутом, ей нужны были сочувствие и поддержка, которые она неизменно встречала в глубине его темных глаз, его насмешливая полуулыбка, выдававшая быстрый ум, но женщина не посылала за ним. Почти весь день она провела снаружи, бесцельно бродя по саду, пойманная в ловушку времени, в которой часы складываются в дни, дни в месяцы и годы, а те проходят, увлекая за собой и ее – в никуда.
Вечером она неохотно вернулась к себе, чтобы принять ванну и переодеться, так как знала, что Тутмос пообедает впопыхах и будет у ее дверей, едва стемнеет. Нофрет, ошибочно приняв вздохи и долгое молчание госпожи за признаки возникающей любви, достала ее лучший наряд и наполнила комнату ароматами ладана и мирры.
В середине месяца Пхаменот, когда правлению Тутмоса минуло уже два месяца, в Фивы пришло известие о волнениях в Нубии. Из рук усталого и голодного солдата, которому удалось скрыться в пустыне, где его подобрал караван кочевников, Хатшепсут получила депешу. Даже не прочитав известие до конца, царица приказала министрам собраться в зале для аудиенций. Она послала за пен-Нехебом, Инени и Тутмосом, надеясь, что последний еще не уехал на охоту, и, дожидаясь, пока те придут, мерила шагами зал, стиснув свиток обеими руками. Солдата она отправила в казармы, отдохнуть и подкрепиться. Был разгар лета, жара стояла невыносимая, и хотя все до одной циновки, покрывавшие стену между залом и садом, были подняты, внутрь не проникало ни дуновения.
Мечась по залу, Хатшепсут то и дело отрывисто командовала писцу:
– Достань карты Юга, первого порога и размещения гарнизонов на нубийской границе. Собери генералов. Найди все списки армейских наборов; я хочу знать расположение своих войск. Принеси план гарнизона, о котором говорится здесь, – она ткнула пальцем в свиток, – и узнай имя его командира. Поторапливайся!
Один за другим мужчины входили в зал, кланялись и рассаживались вокруг большого пустого стола, на котором царица раскладывала по утрам свою корреспонденцию. Пен-Нехеб пришел последним и медленно прохромал на свое место. Хатшепсут впервые позвала его на совет, и у него упало сердце: дело пахло войной. «Намаршировался я за свою жизнь», – подумал он, запахивая вокруг колен широкую набедренную повязку. Пен-Нехеб прислушивался к шепоткам вокруг, а сам размышлял, когда же ему теперь доведется вернуться к своим дыням и огурцам.
Наконец Хатшепсут приказала закрыть дверь и села во главе стола. Ее складчатая юбка тончайшего льна просвистела в воздухе и грациозными складками легла на пол вокруг ног женщины. Ее волосы украшали цветы, но в выражении лица не было ничего женственного. Пока Анен устраивался на табурете возле ее ног и брал палочку для письма, Хатшепсут сидела сжав губы и нахмурив лоб.
– Я только что говорила с офицером из Меджая – наших сил по охране порядка в пустыне, – сказала она. – Похоже, одна из наших крепостей взята, шайка нубийских разбойников перешла границу и хозяйничает на наших землях.
В комнате стало тихо. Яму-Нефру лениво сплюнул на пол.
– Этого следовало ожидать, ваше величество. Каждый раз, когда один фараон уходит к богу и на его место торжественно встает другой, кушитская чернь разжигает бунт. Это событие почти так же предсказуемо, как восход Ра.
– А что с командиром? – спросил ее Юсер-Амон. Его лукавое улыбчивое лицо было серьезно.
Она покачала головой:
– Никто не знает, жив он или погиб. По правде говоря, я даже не знаю, кто командовал там. Я послала за писцом хранилища, он скажет. Анен, подай карты.
Сенмут принял из рук писца свитки и развернул их на столе. Все столпились вокруг и смотрели, как смуглый палец Хатшепсут щелкает по линиям на картах.
– Вот Асуан, а здесь пороги. Дорога в пустыню сворачивает от берега вот здесь, – она ткнула в лист, – и уходит на запад. Здесь две крепости, одна на нашей территории, а другая вот тут, на пятьдесят миль дальше, в землях Куша. Мне сообщили, что внутренняя крепость захвачена, а люди перебиты. Пока мы тут стоим и разговариваем, кушиты движутся ко второй.
Царица отпустила свиток, который, щелкнув, свернулся вновь, и снова села, выжидательно глядя на лица собравшихся.
– Хапусенеб, – сказала она наконец, – как визирь Севера, ты назначаешься военным министром. Я хочу знать твое мнение.
Он подался вперед, руки в браслетах легли на стол.
– Мое мнение, ваше величество, разделяют, наверное, все присутствующие. Необходимо немедленно собрать войско и покинуть Фивы, двинувшись на юг. Вне всякого сомнения, мы наголову разобьем этих неблагодарных псов, и быстро, но сделать это нужно еще до того, как они доберутся до второй крепости.
Раздался ропот одобрения, и голос Аахмеса пен-Нехеба возвысился над остальными. Было видно, что старик расстроен, он тяжело дышал.
– Ваше величество, позволено ли мне будет говорить? Она склонила голову, тепло улыбаясь ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Хатшепсут заметила, как вспыхнули глаза Тутмоса, когда он услышал слова гимна. «Они не для тебя, – подумала она. – Всегда, во веки веков, они только для меня».
Как только гимн отзвучал, Тутмос поцеловал ее и поднялся.
– Сегодня я еду на охоту, – сказал он. – Не хочешь присоединиться?
– Нет, не сегодня. У меня другие дела. Он пожал плечами.
– Разумеется. – Улыбнулся нерешительно. – Ты примешь меня сегодня ночью?
Хатшепсут взглянула на его круглые щеки, большие глаза, жидкие прядки темных волос, оставшиеся по бокам обритой головы, и против своей воли прониклась к нему какой-то жалостью. Он был красив на свой неопределенный манер и трогателен, как ребенок. Она склонила голову:
– Сегодня приходи, если хочешь, но не завтра. Завтра я буду целый день заниматься делами, и к вечеру у меня не будет сил.
– Хорошо.
Широко зевнув, он зашлепал к двери.
– Полагаю, знать соберется посмотреть, как я купаюсь. Пусть твой аппетит за завтраком будет не меньше, чем мой прошлой ночью, Хатшепсет.
Она встала и поклонилась ему, фараону всего Египта. Когда он ушел, женщина кликнула слуг, чтобы перестелили постель, а сама вошла в ванну и, расслабившись, отдалась воде, закрыв глаза. Пока ее массировали, Хатшепсут уснула, но легкий завтрак освежил ее.
Поздним утром царица поела фруктов, запивая их водой и делая вид, будто не замечает глупых проницательных взглядов и жеманных улыбок рабыни, которая убирала ей волосы. Потом вышла с Нофрет погулять в саду, радуясь чистой, прохладной траве, сухому шепоту деревьев, простору, напоенной светом тишине. Она не вдавалась в размышления о том, какие чувства вызывает у нее Тутмос. Хотя Хатшепсут давно выросла, у нее никогда не было любовника. В глубине души ей хотелось быть с Сенмутом, ей нужны были сочувствие и поддержка, которые она неизменно встречала в глубине его темных глаз, его насмешливая полуулыбка, выдававшая быстрый ум, но женщина не посылала за ним. Почти весь день она провела снаружи, бесцельно бродя по саду, пойманная в ловушку времени, в которой часы складываются в дни, дни в месяцы и годы, а те проходят, увлекая за собой и ее – в никуда.
Вечером она неохотно вернулась к себе, чтобы принять ванну и переодеться, так как знала, что Тутмос пообедает впопыхах и будет у ее дверей, едва стемнеет. Нофрет, ошибочно приняв вздохи и долгое молчание госпожи за признаки возникающей любви, достала ее лучший наряд и наполнила комнату ароматами ладана и мирры.
В середине месяца Пхаменот, когда правлению Тутмоса минуло уже два месяца, в Фивы пришло известие о волнениях в Нубии. Из рук усталого и голодного солдата, которому удалось скрыться в пустыне, где его подобрал караван кочевников, Хатшепсут получила депешу. Даже не прочитав известие до конца, царица приказала министрам собраться в зале для аудиенций. Она послала за пен-Нехебом, Инени и Тутмосом, надеясь, что последний еще не уехал на охоту, и, дожидаясь, пока те придут, мерила шагами зал, стиснув свиток обеими руками. Солдата она отправила в казармы, отдохнуть и подкрепиться. Был разгар лета, жара стояла невыносимая, и хотя все до одной циновки, покрывавшие стену между залом и садом, были подняты, внутрь не проникало ни дуновения.
Мечась по залу, Хатшепсут то и дело отрывисто командовала писцу:
– Достань карты Юга, первого порога и размещения гарнизонов на нубийской границе. Собери генералов. Найди все списки армейских наборов; я хочу знать расположение своих войск. Принеси план гарнизона, о котором говорится здесь, – она ткнула пальцем в свиток, – и узнай имя его командира. Поторапливайся!
Один за другим мужчины входили в зал, кланялись и рассаживались вокруг большого пустого стола, на котором царица раскладывала по утрам свою корреспонденцию. Пен-Нехеб пришел последним и медленно прохромал на свое место. Хатшепсут впервые позвала его на совет, и у него упало сердце: дело пахло войной. «Намаршировался я за свою жизнь», – подумал он, запахивая вокруг колен широкую набедренную повязку. Пен-Нехеб прислушивался к шепоткам вокруг, а сам размышлял, когда же ему теперь доведется вернуться к своим дыням и огурцам.
Наконец Хатшепсут приказала закрыть дверь и села во главе стола. Ее складчатая юбка тончайшего льна просвистела в воздухе и грациозными складками легла на пол вокруг ног женщины. Ее волосы украшали цветы, но в выражении лица не было ничего женственного. Пока Анен устраивался на табурете возле ее ног и брал палочку для письма, Хатшепсут сидела сжав губы и нахмурив лоб.
– Я только что говорила с офицером из Меджая – наших сил по охране порядка в пустыне, – сказала она. – Похоже, одна из наших крепостей взята, шайка нубийских разбойников перешла границу и хозяйничает на наших землях.
В комнате стало тихо. Яму-Нефру лениво сплюнул на пол.
– Этого следовало ожидать, ваше величество. Каждый раз, когда один фараон уходит к богу и на его место торжественно встает другой, кушитская чернь разжигает бунт. Это событие почти так же предсказуемо, как восход Ра.
– А что с командиром? – спросил ее Юсер-Амон. Его лукавое улыбчивое лицо было серьезно.
Она покачала головой:
– Никто не знает, жив он или погиб. По правде говоря, я даже не знаю, кто командовал там. Я послала за писцом хранилища, он скажет. Анен, подай карты.
Сенмут принял из рук писца свитки и развернул их на столе. Все столпились вокруг и смотрели, как смуглый палец Хатшепсут щелкает по линиям на картах.
– Вот Асуан, а здесь пороги. Дорога в пустыню сворачивает от берега вот здесь, – она ткнула в лист, – и уходит на запад. Здесь две крепости, одна на нашей территории, а другая вот тут, на пятьдесят миль дальше, в землях Куша. Мне сообщили, что внутренняя крепость захвачена, а люди перебиты. Пока мы тут стоим и разговариваем, кушиты движутся ко второй.
Царица отпустила свиток, который, щелкнув, свернулся вновь, и снова села, выжидательно глядя на лица собравшихся.
– Хапусенеб, – сказала она наконец, – как визирь Севера, ты назначаешься военным министром. Я хочу знать твое мнение.
Он подался вперед, руки в браслетах легли на стол.
– Мое мнение, ваше величество, разделяют, наверное, все присутствующие. Необходимо немедленно собрать войско и покинуть Фивы, двинувшись на юг. Вне всякого сомнения, мы наголову разобьем этих неблагодарных псов, и быстро, но сделать это нужно еще до того, как они доберутся до второй крепости.
Раздался ропот одобрения, и голос Аахмеса пен-Нехеба возвысился над остальными. Было видно, что старик расстроен, он тяжело дышал.
– Ваше величество, позволено ли мне будет говорить? Она склонила голову, тепло улыбаясь ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145