Ей хотелось спросить его, о каком будущем для своего мальчика он мечтает, на что надеется и чего страшится, как всякий отец, но их слишком многое разделяло, чтобы пускаться в такие откровенности. Каким видит будущее своего малыша Асет, она знала и без слов, насквозь видя тщеславную, исполненную мелкого честолюбия душонку этой женщины.
«Хотя не такое уж оно и мелкое, ее честолюбие, – подумала она, с неожиданной тревогой глядя в будущее. – Тутмос. Имя моего добродушного, изнеженного брата? Или сильного, могучего царя? Но к чему раздумывать об этом сейчас, когда мой собственный ребенок еще не увидел свет Ра?»
– Поедем сегодня на болота, – неожиданно предложил Тутмос. – Я хочу поохотиться на водяную дичь. Прокатимся не спеша до Луксора и обратно, ты подышишь воздухом.
– Наверное, я поеду, – кивнула она. – Я сегодня плохо отдохнула, и спина болит не переставая. Я рада за тебя, Тутмос, и за Египет, – сказала она, подходя к нему ближе. – Что бы я ни говорила, произвести на свет царского отпрыска – это большое дело.
Она нежно поцеловала его в губы, и они, сплетя руки, медленно пошли через сад к ступеням у воды, где сели на теплый камень и смотрели, как их лодка неторопливо скользит к своему месту у позолоченных причальных столбов. Когда судно привязали, они взошли на борт, сели бок о бок на носу и успели увидеть, как, не подгибая тонких длинных ног, взлетела цапля, взмахивая белыми крыльями, прежде чем гребцы вытолкнули лодку на середину реки и она тихонько поплыла в косых лучах вечернего солнца.
Три недели спустя ранним утром благородных и титулованных фиванцев созвали в приемный зал царицы. Когда они, полусонные, вошли в зал, то обнаружили там фараона, который ждал их, дрожа от нетерпения.
– У ее величества начались роды, – объявил он. – Вам, князьям Египта, дано право присутствовать при этом вместе со мной. – И он исчез за дверью, из-за которой узкой желтой лентой струился свет.
Хатшепсут лежала с закрытыми глазами, безвольно вытянув руки поверх покрывала. Если бы не легкая дрожь, пробегавшая время от времени по ее пальцам, и едва заметные движения головы, собравшиеся подумали бы, что она спит. Схватки начались накануне в полдень, и к вечеру она совсем выбилась из сил. Лекарь дал ей макового отвара, и роженица погрузилась в сумеречный мир текучих образов, озаряемый яркими вспышками нестерпимой боли. Сны следовали один за другим, но в редкие моменты просветления Хатшепсут открывала глаза и видела над собой встревоженное лицо Тутмоса, а на стенах подле него тени множества людей. Наконец в голове у нее совсем прояснилось, и в ту же минуту она услышала, как повитуха сказала:
– Ребенок вот-вот родится!
Жуткая боль сжала ее в своих тисках, но она только плотнее стиснула губы и замотала головой, крайним усилием воли сдерживая крик.
Когда боль отступила, лекарь нагнулся и прошептал ей в самое ухо:
– Я больше не могу поить вас маковым отваром, ваше величество, да он все равно не поможет, потому что ребенок вот-вот появится на свет.
Она слабо кивнула, всего раз, и отвернулась от него, собираясь с силами, чтобы встретить последний спазм боли, который уже накатывал на нее черной волной. Крупные капли пота выступили у нее на лбу, но она даже не пискнула, а крик повитухи перекрыл боль.
– Девочка, благородные люди Египта, это девочка! Мужчины ринулись вперед взглянуть на царевну, которая едва слышно захныкала. В давке Сенмут увидел, как Хатшепсут приподнялась на локте, ее зрачки были расширены от наркотика, а кожа побледнела и словно бы истончилась, сделавшись похожей на скомканные простыни.
– Помогите мне сесть! – скомандовала она, и лекарь осторожно приподнял ее. Она протянула руки к дочери и прижала ее к груди. Тутмос опустился перед ней на одно колено, и она улыбнулась ему дремотно, все еще не выбравшись из моря маковых грез.
– Это девочка, Тутмос. Прекрасная, нежная дочь Амона! Посмотри, как она держится за мою руку своими крохотными пальчиками!
– Воистину она нежна и прекрасна, как ты, Хатшепсет, – ответил он улыбаясь. – Бутон от Цветка Египта! – Он поцеловал ее в щеку и встал, но она уже не смотрела на него. Игнорируя кормилицу, которая терпеливо ждала у изголовья, Хатшепсут разглядывала покрытую черным пушком головку, покоившуюся на сгибе ее локтя.
Тутмос обратился к кучке обрадованных мужчин:
– Документы ждут ваших печатей. Писец Анен поможет вам у дверей.
Перешептываясь, они пошли к выходу.
– Ее величество цела и невредима, хвала Амону! – громко сказал Юсер-Амон Хапусенебу, и остальные согласно закивали.
– У нее много сил. Скоро Египет снова почувствует ее руку, – ответил Хапусенеб, который, как и Юсер-Амон, боялся того же самого. Выйдя из комнаты, придворные стали ждать, когда Анен возьмет их печати.
Сенмут тоже повернулся к дверям, но голос, раздавшийся с ложа, остановил его. Хатшепсут позвала его; он подошел к ней и поклонился. Пен-Нехеб тоже приблизился и остановился в ожидании, с присвистом дыша и устало переминаясь с ноги на ногу. Повелительница нежно высвободила край своей ночной сорочки из крохотного кулачка и протянула им ребенка.
– Возьми мою дочь, Сенмут.
Видя, что он колеблется, она повторила:
– Возьми ее! Я назначаю тебя царским опекуном. Отныне за ее здоровье и безопасность отвечаешь ты, и я знаю, что под твоим присмотром она не вырастет ни слишком избалованной, ни чересчур покорной. Распоряжаться в детской будешь ты, кормилица – вот она – будет во всем тебе подчиняться.
Бережно, с бесконечной, удивительной нежностью Сенмут принял крохотный сверток и поглядел в лицо, так Похожее на лицо его любимой, что он не удержался и перевел взгляд с дочери на мать, а Хатшепсут, вздохнув, откинулась в постели.
– Мне необходимо было знать, что моя дочь в надежных руках, – пояснила она мужчинам, – ведь в таком большом дворце, как этот, может произойти все, что угодно; разве я могу уследить за всем? На тебя, пен-Нехеб, я возлагаю заботу о будущем образовании девочки. Пусть учится, как в свое время училась я, не только в классной комнате, но и на армейском плацу, и пусть все двери к знанию будут для нее открыты. Ей не обойтись без твоей многолетней мудрости.
Она опустила веки, и им показалось, что она заснула. Но тут ее глаза снова открылись, и она велела им идти.
Пен-Нехеб отправился домой спать, а Сенмут прошел в детскую и сам положил малышку в позолоченную колыбельку, подоткнул ей одеяльце, а уходя, убедился, что один телохранитель его величества стоит на часах у дверей, а другой в саду, под высоким узким окном. Этого ему показалось недостаточно, и он сам пошел к Нехези просить, чтобы тот дал еще людей из отряда телохранителей на охрану детской. Только после этого, довольный, он вернулся в свой крохотный дворец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145