Одетая в белое с серебром, она почти недвижно просидела всю церемонию, спокойно глядя прямо перед собой и сложив на коленях руки; ни одна морщинка не омрачала ее ясный чистый лоб. Никто, однако, не сомневался, что именно в этой изящной, увенчанной диадемой головке, так горделиво возносящейся на длинной стройной шее, сходятся все невидимые нити власти.
Едва все кончилось, Мутнеферт и Асет разразились оживленным чириканьем, точно воробьи поутру, и Тутмос прямо-таки просиял, глядя на них, но все же к пиршественному столу он повел Хатшепсут, именно ее усадил на подушки с такой осторожностью, точно она была драгоценным сосудом из прекраснейшего стекла, и сам наполнил ее бокал. Все месяцы похода он скучал по худощавому, упругому телу Асет, но только Хатшепсут являлась ему во сне, более прекрасная и юная, чем сам бог, и только ее голос слышал он в миг пробуждения, когда обрывки сна еще мешались с грубым ревом рогов, трубивших зарю.
Асет родила первой, громогласно и торжественно, с криками и воплями.
Склонившись над мокрым вопящим младенцем, Тутмос захлопал в ладоши:
– Мальчик! Клянусь Амоном! Крепыш какой! Вопит-то как! Он нетерпеливо подхватил сына неуклюжими руками, и тот заорал еще громче, воинственно сморщив покрасневшее личико.
– Отдай его кормилице, – сказала Асет, и Тутмос передал ребенка женщине, которая молчаливо ждала рядом. Непрестанно вопящего младенца тут же унесли, а Тутмос примостился на краешке ложа Асет и сжал ее ладони в своих. Она улыбнулась ему, хотя ее глаза запали от усталости.
– Доволен ли ты своим сыном, могучий Гор?
– Очень доволен! Ты хорошо постаралась, Асет. Чем я могу отблагодарить тебя? Как доставить тебе радость?
Асет была непроста. Она потупила взгляд и высвободила руки.
– Мне достаточно знать, что ваша любовь все еще принадлежит мне, о великий. Больше мне ничего не нужно. Быть под вашей защитой само по себе радость.
Тутмос был польщен и доволен. Он привлек ее к себе, и она тут же прижалась к нему, слабая и беззащитная, точно котенок, приникнув головой к его плечу.
– Весь Египет благословляет тебя сегодня, – сказал он ей. – Твой сын будет могущественным царевичем.
– А может, и фараоном?
Из-под массы спутанных волос ее голос прозвучал глухо, но жестко. Тутмосу вдруг стало немного жалко себя. Он сразу как-то устал, неприкрытая алчность Асет испортила радость от рождения первенца.
– Может быть, – ответил он. – Но ты не хуже меня знаешь, что его судьба во многом зависит от ребенка, которого носит царица.
– Но ведь ты фараон, славный свершениями и силой. Стоит тебе захотеть, чтобы мой сын наследовал тебе, – скажи только слово, и все повинуются.
– Не все так просто, и ты это знаешь, – мягко попенял он ей.
Она выпрямилась, стиснув его руки.
– Не будь такой жадиной, Асет. Немало могущественных князей и славных отпрысков благородных семейств подавились и умерли от жадности.
При этих словах Асет вспыхнула, неприятно пораженная его чутьем, о существовании которого и не подозревала, потому что, как и многие, не склонна была принимать своего мужа всерьез. Она еще никогда не сталкивалась с его ослиным упрямством, так хорошо знакомым Хатшепсут, и не знала его в те годы, когда он был всего лишь царевичем, который слышал и видел все, что творилось во дворце, и молча мотал себе на ус. Больше она не сказала ни слова, но ее решимость только окрепла, и она поклялась, что добьется своего не мытьем, так катаньем. В соседней детской ее сын издал еще один душераздирающий вопль и наконец затих. Она решительно повернулась к Тутмосу спиной и стала устраиваться спать. Ее сын будет фараоном, и все тут.
Тутмос долго совещался со жрецами и астрологами по поводу имени для мальчика, и те в один голос твердили, что его следует назвать Тутмосом. Фараон надеялся на такой ответ, он тут же направился к Хатшепсут, важный, как павлин. Та, с припухшими со сна глазами, как раз одевалась после дневного отдыха. Окна в ее комнате были еще занавешены, горячий воздух лип к телу. Он вошел, и, пока они беседовали, Нофрет натянула на свою госпожу платье и стала расчесывать ей волосы.
– Я еще не поздравила тебя с рождением сына, Тутмос, – сказала Хатшепсут, – прости, но в последние дни я была очень занята. Возникли разногласия по поводу объема и характера дани, которой ты обложил несчастных ханебу, так что номарх и мои сборщики налогов торговались как старухи на базаре. Как поживает ребенок?
Тутмос пододвинул стул и сел рядом с ней, заворожено наблюдая, как гребень плавно скользит сквозь шелковые пряди.
– Ты подстриглась, – сказал он.
– Да. Мне больше нравится, когда волосы чуть выше плеч. Тогда шее не так жарко. Как твой ребенок?
– Он здоровый, сильный, хорошо сосет и очень похож на нашего отца. Истинный Тутмосид!
Она криво усмехнулась.
– Принеси его ко мне, чтобы я сама могла судить, что в нем воистину от Осириса-Тутмоса, а что – от тщеславия самодовольного отца.
– Хатшепсет, – запротестовал он оскорблено, – даже слуги дивятся, до чего они похожи. Асет тоже довольна.
Этого говорить не следовало. Хатшепсут резким движением выдернула голову из-под гребня и встала, отшатнувшись от своего собеседника.
– Ну еще бы! Ей повезло, что твой сын унаследовал твою царственную кровь, а не грязную жижу ее низкородного семейства.
Он уже открыл было рот, чтобы дать ей гневную отповедь, но женщина остановилась подле стола, налила вина и приказала Нофрет поднять занавеси на окнах. Когда солнечный свет, а с ним и птичьи трели хлынули в комнату, она передала ему бокал и снова опустилась за свой туалетный столик. Нофрет открыла баночку с румянами.
– А что насчет имени? – спросила она.
Он подался вперед, немедленно забыв о гневе.
– Жрецы советуют мне назвать его Тутмосом, говорят, что это имя заряжено магической властью. Асет…
– Знаю! – нетерпеливо перебила она. – Асет довольна.
– Нет, – ответил он. – Асет не довольна. Она хотела назвать его Секененра.
Хатшепсут расхохоталась и тут же подавилась вином, которое пошло ей не в то горло. Когда она наконец прокашлялась и снова смогла говорить, Тутмос обнаружил, что, неожиданно для себя самого, улыбается вместе с ней, настолько заразительным оказалось ее веселье.
– Ой, Тутмос, ты только подумай! Секененра! Неужели Асет видит своего сына мужем, могучим в битве, поражающим врага, воителем из легенд и песен? Имя великого и отважного Секененра, моего бога-предка, разумеется, могущественное имя, но разве бедняжка Асет не понимает, что на нем лежит тень, ведь добрый Секененра потерпел поражение от гиксосов и погиб в плену? Наверное, она забыла!
– Может быть. И все же это доброе и священное имя.
– Ты прав, – согласилась она, на этот раз серьезно, – но имя Тутмос больше подходит сыну фараона в наши дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Едва все кончилось, Мутнеферт и Асет разразились оживленным чириканьем, точно воробьи поутру, и Тутмос прямо-таки просиял, глядя на них, но все же к пиршественному столу он повел Хатшепсут, именно ее усадил на подушки с такой осторожностью, точно она была драгоценным сосудом из прекраснейшего стекла, и сам наполнил ее бокал. Все месяцы похода он скучал по худощавому, упругому телу Асет, но только Хатшепсут являлась ему во сне, более прекрасная и юная, чем сам бог, и только ее голос слышал он в миг пробуждения, когда обрывки сна еще мешались с грубым ревом рогов, трубивших зарю.
Асет родила первой, громогласно и торжественно, с криками и воплями.
Склонившись над мокрым вопящим младенцем, Тутмос захлопал в ладоши:
– Мальчик! Клянусь Амоном! Крепыш какой! Вопит-то как! Он нетерпеливо подхватил сына неуклюжими руками, и тот заорал еще громче, воинственно сморщив покрасневшее личико.
– Отдай его кормилице, – сказала Асет, и Тутмос передал ребенка женщине, которая молчаливо ждала рядом. Непрестанно вопящего младенца тут же унесли, а Тутмос примостился на краешке ложа Асет и сжал ее ладони в своих. Она улыбнулась ему, хотя ее глаза запали от усталости.
– Доволен ли ты своим сыном, могучий Гор?
– Очень доволен! Ты хорошо постаралась, Асет. Чем я могу отблагодарить тебя? Как доставить тебе радость?
Асет была непроста. Она потупила взгляд и высвободила руки.
– Мне достаточно знать, что ваша любовь все еще принадлежит мне, о великий. Больше мне ничего не нужно. Быть под вашей защитой само по себе радость.
Тутмос был польщен и доволен. Он привлек ее к себе, и она тут же прижалась к нему, слабая и беззащитная, точно котенок, приникнув головой к его плечу.
– Весь Египет благословляет тебя сегодня, – сказал он ей. – Твой сын будет могущественным царевичем.
– А может, и фараоном?
Из-под массы спутанных волос ее голос прозвучал глухо, но жестко. Тутмосу вдруг стало немного жалко себя. Он сразу как-то устал, неприкрытая алчность Асет испортила радость от рождения первенца.
– Может быть, – ответил он. – Но ты не хуже меня знаешь, что его судьба во многом зависит от ребенка, которого носит царица.
– Но ведь ты фараон, славный свершениями и силой. Стоит тебе захотеть, чтобы мой сын наследовал тебе, – скажи только слово, и все повинуются.
– Не все так просто, и ты это знаешь, – мягко попенял он ей.
Она выпрямилась, стиснув его руки.
– Не будь такой жадиной, Асет. Немало могущественных князей и славных отпрысков благородных семейств подавились и умерли от жадности.
При этих словах Асет вспыхнула, неприятно пораженная его чутьем, о существовании которого и не подозревала, потому что, как и многие, не склонна была принимать своего мужа всерьез. Она еще никогда не сталкивалась с его ослиным упрямством, так хорошо знакомым Хатшепсут, и не знала его в те годы, когда он был всего лишь царевичем, который слышал и видел все, что творилось во дворце, и молча мотал себе на ус. Больше она не сказала ни слова, но ее решимость только окрепла, и она поклялась, что добьется своего не мытьем, так катаньем. В соседней детской ее сын издал еще один душераздирающий вопль и наконец затих. Она решительно повернулась к Тутмосу спиной и стала устраиваться спать. Ее сын будет фараоном, и все тут.
Тутмос долго совещался со жрецами и астрологами по поводу имени для мальчика, и те в один голос твердили, что его следует назвать Тутмосом. Фараон надеялся на такой ответ, он тут же направился к Хатшепсут, важный, как павлин. Та, с припухшими со сна глазами, как раз одевалась после дневного отдыха. Окна в ее комнате были еще занавешены, горячий воздух лип к телу. Он вошел, и, пока они беседовали, Нофрет натянула на свою госпожу платье и стала расчесывать ей волосы.
– Я еще не поздравила тебя с рождением сына, Тутмос, – сказала Хатшепсут, – прости, но в последние дни я была очень занята. Возникли разногласия по поводу объема и характера дани, которой ты обложил несчастных ханебу, так что номарх и мои сборщики налогов торговались как старухи на базаре. Как поживает ребенок?
Тутмос пододвинул стул и сел рядом с ней, заворожено наблюдая, как гребень плавно скользит сквозь шелковые пряди.
– Ты подстриглась, – сказал он.
– Да. Мне больше нравится, когда волосы чуть выше плеч. Тогда шее не так жарко. Как твой ребенок?
– Он здоровый, сильный, хорошо сосет и очень похож на нашего отца. Истинный Тутмосид!
Она криво усмехнулась.
– Принеси его ко мне, чтобы я сама могла судить, что в нем воистину от Осириса-Тутмоса, а что – от тщеславия самодовольного отца.
– Хатшепсет, – запротестовал он оскорблено, – даже слуги дивятся, до чего они похожи. Асет тоже довольна.
Этого говорить не следовало. Хатшепсут резким движением выдернула голову из-под гребня и встала, отшатнувшись от своего собеседника.
– Ну еще бы! Ей повезло, что твой сын унаследовал твою царственную кровь, а не грязную жижу ее низкородного семейства.
Он уже открыл было рот, чтобы дать ей гневную отповедь, но женщина остановилась подле стола, налила вина и приказала Нофрет поднять занавеси на окнах. Когда солнечный свет, а с ним и птичьи трели хлынули в комнату, она передала ему бокал и снова опустилась за свой туалетный столик. Нофрет открыла баночку с румянами.
– А что насчет имени? – спросила она.
Он подался вперед, немедленно забыв о гневе.
– Жрецы советуют мне назвать его Тутмосом, говорят, что это имя заряжено магической властью. Асет…
– Знаю! – нетерпеливо перебила она. – Асет довольна.
– Нет, – ответил он. – Асет не довольна. Она хотела назвать его Секененра.
Хатшепсут расхохоталась и тут же подавилась вином, которое пошло ей не в то горло. Когда она наконец прокашлялась и снова смогла говорить, Тутмос обнаружил, что, неожиданно для себя самого, улыбается вместе с ней, настолько заразительным оказалось ее веселье.
– Ой, Тутмос, ты только подумай! Секененра! Неужели Асет видит своего сына мужем, могучим в битве, поражающим врага, воителем из легенд и песен? Имя великого и отважного Секененра, моего бога-предка, разумеется, могущественное имя, но разве бедняжка Асет не понимает, что на нем лежит тень, ведь добрый Секененра потерпел поражение от гиксосов и погиб в плену? Наверное, она забыла!
– Может быть. И все же это доброе и священное имя.
– Ты прав, – согласилась она, на этот раз серьезно, – но имя Тутмос больше подходит сыну фараона в наши дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145