А мне предоставил стоять возле той или иной группы. Какой-то режиссер заканчивал рассказ, из которого я уловил лишь несколько последних фраз:
– Я сел и сказал ей, что, если она хочет быть хорошей актрисой, надо всегда стараться отразить правду, – говорил режиссер не без самолюбования, – а она спрашивает: «Что понимать под правдой?», и я сказал, что это может означать подлинные отношения между людьми. Вы видели, что я из нее выжал. – Он умолк, рассказ был окончен, и мужчины и женщины, стоявшие вокруг, закивали с умным видом.
– Замечательный совет вы ей дали, мистер Снил, – сказала какая-то девушка, и остальные что-то пробормотали в знак согласия с ней.
– Говард, расскажи, что у тебя было с мистером Тепписом, – попросил кто-то.
Режиссер издал сдавленный смешок.
– Ну, это должен рассказывать Герман, но я знаю, что он не стал бы возражать. Немало ведь рассказов и про меня, про то, как я веду с ним дела. У Г.Т. почти безошибочное чутье. Потому он такой великий кинопродюсер, потому так творчески подходит к производству картин.
– Совершенно верно, Говард, – произнесла та же девица.
Я отошел от них, не желая больше слушать, и тут же наткнулся на объект разговора. В уголке стояли, бурно беседуя, Герман Теппис и двое мужчин, почти таких же, как Теппис. Мне уже называли их – это были Эрик Хейслип, глава «Магнум», и Мак Бэррентайн из «Либерти пикчерс», но, думается, я в любом случае догадался бы, так как к этой троице никто не подходил. Если бы я медленнее поглощал спиртное, то понял бы всю парадоксальность ситуации: ведь только эти люди могли разговаривать на приеме, не собирая вокруг себя толпы, тем не менее я пристроился у локтя продюсера по имени Мак Бэррентайн. Троица продолжала разговор, не обращая на меня внимания.
– Сколько ты думаешь выручить на «Тигрице»? – спросил Эрик Хейслип.
– От трех с половиной до четырех, – ответил Герман Теппис.
– От трех с половиной до четырех? – повторил Эрик Хейслип. – Г.Т., ты же не с нью-йоркской конторой разговариваешь. Тебе повезет, если ты выручишь те деньги, что вложил в нее.
– Да на то, что я выручу, я смогу купить твою студию, – фыркнул Теппис.
– Я считаю, – медленно произнес Мак Бэррентайн, передвинув сигару в уголок рта, – что ты просто не в состоянии сейчас ничего предвидеть. Было время, когда я мог сказать: «Сними эту картину за полтора, и мы наживем на ней миллион». Сегодня в киноделе ничего не поймешь. Грязный боевик, за который мне стыдно, собирает кучу денег, а классический мюзикл вроде «Пойте, девочки, пойте» с треском проваливается. Вот и поди предугадай.
– Ты ошибаешься, – сказал Герман Теппис, ткнув в него пальцем. – Знаешь, в чем загвоздка? Люди нынче сбиты с толку. Чего же они хотят? Они хотят смотреть картины, которые еще больше сбивают их с толку. Дождись, пока они окончательно не будут заморочены. Вот тогда они захотят смотреть то, что наставит их на правильный путь.
– Теперь требуют показывать в кино реальность, – со вздохом произнес Эрик Хейслип.
– Реальность? – взорвался Теппис. – Вот мы и преподносим им реальность. Реализм. Но если герой в итальянском фильме блюет, загаживая все вокруг, и им нравится на это смотреть в кинотеатре, где нет даже кондиционеров, мы что же, должны довести их до такого состояния, чтоб и они блевали?
– Никакой дисциплины на площадке, – вставил Мак Бэррентайн. – Даже режиссер, у которого вся власть в руках. Как он себя ведет? Буйствует точно гангстер.
– Чарли Айтел перерезал тебе горло, – сказал Эрик Хейслип.
– Они все перерезают мне горло, – убежденно сказал Теппис. – Только знаешь что? Горло-то мне не перерезать. – И он так посмотрел на своих собеседников, будто вспомнил, что было время, когда каждый из них пытался разделаться с ним бритвой. – Дело прошлое. Что было, то прошло, – сказал Теппис. – Я сейчас со всеми в ладу.
– Никакой дисциплины, – повторил Бэррентайн. – Я заполучил звезду – не буду называть ее имя. Она явилась ко мне – знала, что через два месяца мы запускаем в производство по-настоящему важную для нее вещь, – и что, вы думаете, у нее хватило наглости мне сказать? «Мистер Бэррентайн, мы с мужем решили завести ребенка. Я уже на седьмом месяце». – «Вы решили завести ребенка? – переспросил я. – Куда девалась твоя преданность делу? Я же знаю тебя: ты эгоистка. Ты мне не задуришь голову, говоря, что хочешь иметь головную боль и растить ребенка». – «Мистер Бэррентайн, но что же, по-вашему, мне делать?» – взвыла она. Я сурово на нее посмотрел и сказал: «Я не могу взять на себя ответственность, дав тебе совет, как быть, но, черт побери, давай что-нибудь делай».
– Я слышал, она будет сниматься, – сказал Эрик Хейслип.
– Конечно, будет. Она девица амбициозная. А вот насчет дисциплины и способности считаться с делом… Хоть у одной из них это есть?
Эрик Хейслип вдруг уставился на меня.
– А ты кто такой? Чего тебе, парень, здесь надо? – неожиданно спросил он, хотя я уже несколько минут стоял возле них.
– Меня пригласили, – сказал я.
– Разве я приглашал тебя сидеть у меня на коленях? – спросил Мак Бэррентайн.
– Вы будете первым, кто меня пригласит это сделать, – пробормотал я.
К моему изумлению, Теппис вдруг произнес:
– Оставьте парнишку в покое. Я знаю его. Он славный малый.
Бэррентайн и Хейслип уставились на меня, а я в ответ скорчил рожу. Мы все стояли нос к носу, как четыре грузовика, встретившиеся на перекрестке проселочной дороги.
– Молодежь, молодое поколение, – объявил Теппис. – Вы думаете, будто что-то понимаете? Послушайте, что вам скажет человек молодой. А он может кое-что вам сказать. Этот парень может внести свой вклад.
Бэррентайну и Хейслипу было явно неохота слушать мой вклад. Разговор еще какое-то время, скрипя, продолжался. Затем оба решили отойти под предлогом пополнить спиртное.
– Я позову метрдотеля, – предложил Теппис.
Но они отрицательно покачали головой. И заявили, что хотят немного поразмяться. После того как они удалились, настроение у Теплиса явно улучшилось. И я заподозрил, что он встал на мою защиту, желая их позлить.
– Первоклассные мужики, – сказал он мне. – Я их уже много лет знаю.
– Мистер Теппис, – не без раздражения спросил я, – почему вы пригласили меня на ваш прием?
Он рассмеялся и положил руку мне на плечо.
– Ты парень умный, – сказал он, – и за словом в карман не лезешь. Мне это нравится. – Его писклявый хриплый голос, хотел я того или нет, устанавливал между нами заговорщическую связь. – Возьмем, к примеру, пустыню, – стал он делиться своими мыслями. – Это удивительное место, где человек живет чувствами. Я, например, все время слышу там музыку. Этакий мюзикл. Там полно ковбоев и этих парней, что живут одни… Как же их зовут? А, отшельники. Ковбои, отшельники и пионеры – вот какое это место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114