Словом, такого рода вещи. Сотня, две сотни, четыре сотни подписей. С таким же успехом я мог вернуться в свое детство, когда лежал на кушетке и кашлял. Перекинулся словцом на коктейле с опасным политическим деятелем – учти: идиотом-писателем, которому нравилось считать себя крепким орешком, либералом, – и он дал мне подписать бумагу. – Айтел провел рукой по лысине, словно проверяя, сколько за это время потерял волос. – Иногда я путался. Они хотели, чтобы я обвинил определенных людей, а в некоторых, особенно паре звезд, которых я знал на студиях «Сьюприм» и «Магнум», они были абсолютно не заинтересованы. Когда я начал понимать, какого рода соглашения существуют между комиссией и студиями, дело пошло быстрее. Понимаешь, у них был заготовлен для меня список в пятьдесят человек. Семерых, клянусь, я никогда в жизни не встречал, но, оказывается, был не прав. Ведь столько было больших приемов, и два моих футболиста все знали о них. «Вы оба находились в одной комнате в такой-то и такой-то вечер на таком-то и таком-то приеме», – сообщали они мне, и я придумывал разговор на политические темы, который мог между нами быть. К концу мои футболисты стали держаться более дружелюбно. Один из них потрудился сказать, что ему понравилась картина, которую я снял, и мы даже поставили на боксеров. Под конец мне уже казалось, что я отношусь к моим детективам с не меньшей приязнью, чем к тем людям, чьи фамилии я собирался им назвать. Правда, половина фамилий в моем списке принадлежала отвратительным личностям. – Айтел устало улыбнулся. – Допрос продолжался два дня. Затем вернулся Крейн, и я отправился на встречу с ним. Он был очень доволен, но, похоже, все еще осталось немало такого, о чем он хотел меня спросить. Я недостаточно выложился.
– Недостаточно? – переспросил я.
– Оставалось снять урожай еще с нескольких акров. Крейн вызвал моего адвоката, и они потрудились сообщить мне, что после выступления в комиссии я должен сделать заявление газетам. Крейн написал за меня это заявление. Я, конечно, мог употребить другие слова, но он подумал, сказал Крейн, что надо дать мне наилучший образец. Потом мой адвокат предложил мне другой текст. Все, похоже, считали, что целесообразнее купить в газетах место среди объявлений и сказать, как я горжусь тем, что дал показания комиссии, и как надеюсь, что люди, находящиеся в моем положении, также выполнят свой долг. Хочешь посмотреть на заявление, которое на будущей неделе я передам в газеты?
– Да, я хотел бы посмотреть, – сказал я.
И пробежал глазами несколько строк:
Мне потребовался год напрасно потраченных в неверном направлении усилий, чтобы признать, какую полезную и патриотическую функцию выполняет комиссия, и я выступаю сегодня перед ней без нажима с ее стороны, гордясь тем, что могу внести свой вклад в защиту моей страны от проникновения подрывных элементов. Твердо сознавая, что мы разделяем демократическое наследие, могу лишь добавить, что долг каждого гражданина всеми своими познаниями помогать комиссии в ее работе.
– Это в русле, – сказал я.
Тем временем Айтел уже перешел к другому.
– Ты должен знать, – заметил он, – что Крейн держит слово. Пока я был у него в кабинете, он позвонил разным людям на нескольких студиях и замолвил за меня словечко. Вот эта часть процесса удивила меня. У меня слишком изощренный ум. Я не ожидал, что он снимет трубку при мне.
– А как насчет вашего сценария? – спросил я. Голова у меня разламывалась.
– Это забавная история, Серджиус. Знаешь, когда мне стало стыдно? При мысли, что я подвожу Колли Муншина. Я решил: надо сначала встретиться с ним и сказать, что сценарий пойдет под моим именем. А он даже не рассердился. По-моему он этого ожидал. Просто сказал, что рад моему возвращению на студию, и уговорил меня пожить с ним. Знаешь, я понял что он дорожит мной, и меня это очень тронуло. Мы сочинили новый контракт. Мы с Колли поровну разделим гонорар, если он сумет уговорить Тепписа поручить мне режиссуру. Завтра, когда я выступлю, все будет уже решено. Мне останется лишь одобрить верстку моего заявления.
– Все это так, но как вы себя чувствуете? – неожиданно спросил я, не в силах больше слушать его.
Ироническое выражение, которое он силой воли удерживал на лице, уступило на миг чему-то уязвимому.
– Как я себя чувствую? – переспросил Айтел. – О, ничего необычного, Серджиус. Видишь ли, по истечении некоторого времени я понял, что они поставили меня на колени, и если я не готов принять сверхдозу сонных таблеток, мне придется пройти через это испытание, не пытаясь сопротивляться. Так, впервые в жизни у меня возникло ощущение, что я полнейшая проститутка в этом мире, и я принимал каждый удар, каждый пинок и каждое неожиданное проявление доброты с внутренней благодарностью за то, что все могло быть куда хуже. А сейчас я чувствую просто усталость и, по правде говоря, доволен собой, потому что, поверь, Серджиус, это была грязная работа. – Он раскурил сигарету и вынул ее изо рта. – В конечном счете для самоуважения у тебя остается одно. Возможность сказать себе, что ты омерзителен. – Он сунул сигарету в рот и снова вынул ее. – Кстати, – пробормотал он, и вид у него стал немного извиняющимся. – Я подумал, что, пожалуй, слишком много на себя взял, посоветовав тебе отказаться от предложения «Сьюприм».
– Я не жалею об этом, – сказал я не вполне правдиво.
– Ты уверен? – Он покрутил стакан в пальцах. – Серджиус, я думал о том, чтобы пригласить тебя быть у меня ассистентом.
Я внезапно разозлился.
– Это они вас подталкивают? – спросил я. – Они все еще думают снимать обо мне фильм?
Он обиделся.
– Ты слишком далеко заходишь, Серджиус.
– Возможно, – сказал я. – Но что, если бы я не заехал к вам сегодня? Вы бы подумали сделать мне такое предложение?
– Нет, – сказал Айтел, – должен признаться, я не думал об этом до настоящей минуты. Да это и не имеет такого уж значения. Можешь до конца жизни начищать ножи и вилки.
На какой-то миг я снова почувствовал соблазн. Но тут в мозгу возникла мысль, что я могу увидеть на студии Лулу и что она будет здороваться со мной как с помощником Айтела. Поэтому я положил его предложение в папку работ, от которых мы отказались и которую мы носим всегда с собой, и сказал:
– Забудьте об этом, – затем взглянул на часы.
Уже поднявшись, чтобы уйти, я вдруг спросил:
– Вы хотите, чтобы я приглядывал за Иленой?
Айтел казался таким заброшенным среди своих чемоданов.
– За Иленой? – переспросил он. – Ну, не знаю. Пожалуй, поступай так, как считаешь нужным.
– Вы имеете от нее известия?
Он вроде бы собирался сказать «нет», а потом кивнул.
– Я получил от нее письмо. Длинное письмо. Мне переслали его, когда я был в киностолице.
– Вы собираетесь ей ответить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114