– взорвался он.
– По-моему, я сильно втрескалась в Айтела, – напрямик заявила она, – и в связи с этим возникла определенная проблема, о которой тебе следует знать. Мэрион, я не создана для того, чтобы ходить по вечеринкам.
– Ничего подобного – создана. Я еще не встречал девчонки, которой это было бы не по плечу.
– Я подумала, что если у меня получится с Чарли Айтелом, ну, в общем, тогда я хотела бы бросить этим заниматься и считать мою работу маленьким эпизодом, который был в моей жизни, когда я сидела на мели. Я, понимаешь ли, думаю при этом о детях. – Бобби положила руку Мэриону на плечо. – Я надеюсь, ты не огорчишься и не будешь считать, что зря потратил на меня время. Понимаешь, я действительно сильно влюбилась в Чарли. То, что было сегодня ночью, случается не часто. На те деньги, что он мне дал – минус семнадцать долларов тебе, это из пятидесяти, – я могла бы начать добропорядочный образ жизни.
Мэрион не слушал ее. Он вспомнил о попугае, которого она держала, и представил себе, как она стоит перед клеткой в убогой гостиной своего коттеджа и, по-детски картавя, разговаривает с птицей; при этом он подумал, не перебрал ли марихуаны, потому что ему казалось, это птица разговаривает с Бобби, а теперь Бобби превратилась в птицу и разговаривает из клетки с ним.
– Послушай, – вдруг спросил Мэрион, – ты что, думаешь, Айтел зациклился на тебе?
– Уверена, что зациклился. Иначе он бы так себя не вел.
– Но он ведь не сказал, когда снова с тобой увидится?
– Я просто знаю, что это будет скоро.
– Давай выясним, – сказал Мэрион и потянулся к телефону.
– Не станешь же ты звонить ему сейчас, – запротестовала Бобби.
– Он не будет против, если я его разбужу, – сказал Мэрион, – просто примет еще одну сонную таблетку.
Он слышал на линии гудки телефона. Через минуту, а то и больше раздался звук рухнувшей на пол трубки, и Мэрион усмехнулся, представив, как Айтел, отупевший наполовину от сна, наполовину от нембутала, шарит в темноте по полу в поисках ее.
– Чарли, – бодрым тоном произнес Мэрион, – это Фэй. Надеюсь, не потревожил.
Бобби примостилась к нему, чтобы слушать ответы.
– А-а… это ты… – Голос у Айтела был хриплый. Последовало молчание, и Фэю передалось по проводам, как старается Айтел понять, что к чему. – Нет-нет, все в порядке. А в чем дело?
– Ты можешь говорить? – спросил Мэрион. – Я хочу сказать, твоей подружки нет рядом?
– Ну, в определенном смысле, – сказал Айтел.
– Ты все еще не проснулся, – рассмеялся Мэрион. – Скажешь своей подружке, я звонил, чтобы подсказать тебе, на какую лошадь ставить.
– Какую еще лошадь?
– Я имею в виду девчонку по имени Бобби, с которой ты встречался. Помнишь Бобби?
– Да… Конечно.
– Ну так вот: она только что ушла отсюда, и она все время говорила о тебе. – И нейтральным тоном, как судья на поле, добавил: – Чарли, не знаю, как обстоит дело с тобой, но Бобби клюнула на тебя. Бог мой, еще как клюнула-то.
– В самом деле?
Он все еще не пришел в себя, подумал Мэрион.
– Послушай, Чарли, постарайся собраться с мыслями, потому что мне надо планировать. – И очень отчетливо спросил: – Когда ты хотел бы видеть Бобби? Завтра вечером? Или через вечер?
Тут Айтел сразу проснулся. Сон исчез, как будто телефон был радиопроводником, стало хорошо слышно, и на другом конце теперь был напряженный, нервничающий и совершенно проснувшийся Айтел. Прошло, пожалуй, десять секунд, прежде чем он откликнулся.
– Когда? – повторил Айтел. – О Господи, да никогда.
– Что ж, спасибо, Чарли. Спи дальше. В следующий раз пришлю тебе девчонку другого типа. Привет твоей подружке. – И, состроив гримасу, Мэрион положил трубку.
– Он был сонный, – сказала Бобби. – Сам не понимал, что говорит.
– Я ему перезвоню.
– Мэрион, это было нечестно.
– Да нет, честно. Слыхала когда-нибудь про подсознание? Это оно говорило.
– Ох, Мэрион, – всхлипнула Бобби.
– Ты устала, – сказал он ей, – пошла бы поспала.
– То, что он говорил мне, было не с бухты-барахты: он так чувствовал, – выпалила Бобби и заплакала.
Фэй целых десять минут успокаивал ее и наконец отослал домой. На пороге, сконфуженно улыбнувшись, она протянула ему сто шестьдесят семь долларов, он похлопал ее по руке и велел отдыхать. Когда она ушла, он подумал, не стоило ли задержать ее подольше, и пожалел, что этого не сделал. Жизнь – вечное сражение с чувствами, и потренировать Бобби, когда она все еще лелеяла мысль, что влюблена в Айтела, было бы чем-то неизведанным.
Женское тщеславие. Мэриону хотелось раздавить его как таракана, и он пожалел, что выпил слишком много чая. Когда сидишь на чае, нельзя заниматься любовью – тело становится каким-то бесчувственным. А жаль, так как надо было бы заложить в мозг Бобби семя того, что никогда там не присутствовало, – зерно честности. Она никогда не любила Айтела, Айтел никогда не любил ее, даже полминуты не любил. Никто никогда никого не любил, за исключением редкой птицы, а редкая птица любит идею или ребенка-идиота. Заменить это людям может честность, и он вложит в них честность, вобьет им в горло.
И он подумал, что упустил редкий случай совершить это с Бобби. Ему следовало поступить так, как никогда не приходило в голову поступать: надо было попросить ее остаться. Она считала омерзительным то, чем занимается; он мог задержать ее на десять – двадцать минут, и ничего не предпринимать, совсем ничего. Почему раньше он так не подумал? И понял, что удержала его от этого гордость. Бобби ведь могла потом рассказывать об этом.
Неожиданно Мэрион решил расстаться с гордостью. Он это может. Он будет неуязвим, раз секс не интересует его, и тем самым станет выше всех. В этом тайна жизни. Все перевернуто, и надо поставить жизнь на голову, чтобы ясно все себе представлять. Чем больше Мэрион думал о том, что он мог бы проделать с Бобби, тем больше огорчался. Но ведь есть еще время вызвать ее, он может ее вернуть, и Мэрион улыбнулся при мысли о том, что ей придется в третий раз нанимать няню.
Однако думая об уроке, который следовало дать Бобби, он, к своему удивлению, обнаружил, что и без марихуаны чувствует себя бодрячком, так что теперь нелепо было звонить ей – он дал бы ей только противоположный урок: Бобби решит, что теперь влюблена в него. Фэй сам не знал, хотелось ли ему проткнуть кулаком стену или расхохотаться.
– Эй, Мэрти, как поживаешь, приятель? – послышался голос.
Мэрион вдруг осознал, что стоит посреди комнаты с закрытыми глазами, сжав изо всей силы кулаки в карманах халата.
– А-а, Пако, что скажешь? – ровным тоном спросил Фэй.
– Я на кайфе, Мэрти, на кайфе.
Пако, тощий мексиканец двадцати или двадцати одного года, с узким лицом и большущими глазами, смотрел на него словно приютский мальчишка, очутившийся в бурю под крышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– По-моему, я сильно втрескалась в Айтела, – напрямик заявила она, – и в связи с этим возникла определенная проблема, о которой тебе следует знать. Мэрион, я не создана для того, чтобы ходить по вечеринкам.
– Ничего подобного – создана. Я еще не встречал девчонки, которой это было бы не по плечу.
– Я подумала, что если у меня получится с Чарли Айтелом, ну, в общем, тогда я хотела бы бросить этим заниматься и считать мою работу маленьким эпизодом, который был в моей жизни, когда я сидела на мели. Я, понимаешь ли, думаю при этом о детях. – Бобби положила руку Мэриону на плечо. – Я надеюсь, ты не огорчишься и не будешь считать, что зря потратил на меня время. Понимаешь, я действительно сильно влюбилась в Чарли. То, что было сегодня ночью, случается не часто. На те деньги, что он мне дал – минус семнадцать долларов тебе, это из пятидесяти, – я могла бы начать добропорядочный образ жизни.
Мэрион не слушал ее. Он вспомнил о попугае, которого она держала, и представил себе, как она стоит перед клеткой в убогой гостиной своего коттеджа и, по-детски картавя, разговаривает с птицей; при этом он подумал, не перебрал ли марихуаны, потому что ему казалось, это птица разговаривает с Бобби, а теперь Бобби превратилась в птицу и разговаривает из клетки с ним.
– Послушай, – вдруг спросил Мэрион, – ты что, думаешь, Айтел зациклился на тебе?
– Уверена, что зациклился. Иначе он бы так себя не вел.
– Но он ведь не сказал, когда снова с тобой увидится?
– Я просто знаю, что это будет скоро.
– Давай выясним, – сказал Мэрион и потянулся к телефону.
– Не станешь же ты звонить ему сейчас, – запротестовала Бобби.
– Он не будет против, если я его разбужу, – сказал Мэрион, – просто примет еще одну сонную таблетку.
Он слышал на линии гудки телефона. Через минуту, а то и больше раздался звук рухнувшей на пол трубки, и Мэрион усмехнулся, представив, как Айтел, отупевший наполовину от сна, наполовину от нембутала, шарит в темноте по полу в поисках ее.
– Чарли, – бодрым тоном произнес Мэрион, – это Фэй. Надеюсь, не потревожил.
Бобби примостилась к нему, чтобы слушать ответы.
– А-а… это ты… – Голос у Айтела был хриплый. Последовало молчание, и Фэю передалось по проводам, как старается Айтел понять, что к чему. – Нет-нет, все в порядке. А в чем дело?
– Ты можешь говорить? – спросил Мэрион. – Я хочу сказать, твоей подружки нет рядом?
– Ну, в определенном смысле, – сказал Айтел.
– Ты все еще не проснулся, – рассмеялся Мэрион. – Скажешь своей подружке, я звонил, чтобы подсказать тебе, на какую лошадь ставить.
– Какую еще лошадь?
– Я имею в виду девчонку по имени Бобби, с которой ты встречался. Помнишь Бобби?
– Да… Конечно.
– Ну так вот: она только что ушла отсюда, и она все время говорила о тебе. – И нейтральным тоном, как судья на поле, добавил: – Чарли, не знаю, как обстоит дело с тобой, но Бобби клюнула на тебя. Бог мой, еще как клюнула-то.
– В самом деле?
Он все еще не пришел в себя, подумал Мэрион.
– Послушай, Чарли, постарайся собраться с мыслями, потому что мне надо планировать. – И очень отчетливо спросил: – Когда ты хотел бы видеть Бобби? Завтра вечером? Или через вечер?
Тут Айтел сразу проснулся. Сон исчез, как будто телефон был радиопроводником, стало хорошо слышно, и на другом конце теперь был напряженный, нервничающий и совершенно проснувшийся Айтел. Прошло, пожалуй, десять секунд, прежде чем он откликнулся.
– Когда? – повторил Айтел. – О Господи, да никогда.
– Что ж, спасибо, Чарли. Спи дальше. В следующий раз пришлю тебе девчонку другого типа. Привет твоей подружке. – И, состроив гримасу, Мэрион положил трубку.
– Он был сонный, – сказала Бобби. – Сам не понимал, что говорит.
– Я ему перезвоню.
– Мэрион, это было нечестно.
– Да нет, честно. Слыхала когда-нибудь про подсознание? Это оно говорило.
– Ох, Мэрион, – всхлипнула Бобби.
– Ты устала, – сказал он ей, – пошла бы поспала.
– То, что он говорил мне, было не с бухты-барахты: он так чувствовал, – выпалила Бобби и заплакала.
Фэй целых десять минут успокаивал ее и наконец отослал домой. На пороге, сконфуженно улыбнувшись, она протянула ему сто шестьдесят семь долларов, он похлопал ее по руке и велел отдыхать. Когда она ушла, он подумал, не стоило ли задержать ее подольше, и пожалел, что этого не сделал. Жизнь – вечное сражение с чувствами, и потренировать Бобби, когда она все еще лелеяла мысль, что влюблена в Айтела, было бы чем-то неизведанным.
Женское тщеславие. Мэриону хотелось раздавить его как таракана, и он пожалел, что выпил слишком много чая. Когда сидишь на чае, нельзя заниматься любовью – тело становится каким-то бесчувственным. А жаль, так как надо было бы заложить в мозг Бобби семя того, что никогда там не присутствовало, – зерно честности. Она никогда не любила Айтела, Айтел никогда не любил ее, даже полминуты не любил. Никто никогда никого не любил, за исключением редкой птицы, а редкая птица любит идею или ребенка-идиота. Заменить это людям может честность, и он вложит в них честность, вобьет им в горло.
И он подумал, что упустил редкий случай совершить это с Бобби. Ему следовало поступить так, как никогда не приходило в голову поступать: надо было попросить ее остаться. Она считала омерзительным то, чем занимается; он мог задержать ее на десять – двадцать минут, и ничего не предпринимать, совсем ничего. Почему раньше он так не подумал? И понял, что удержала его от этого гордость. Бобби ведь могла потом рассказывать об этом.
Неожиданно Мэрион решил расстаться с гордостью. Он это может. Он будет неуязвим, раз секс не интересует его, и тем самым станет выше всех. В этом тайна жизни. Все перевернуто, и надо поставить жизнь на голову, чтобы ясно все себе представлять. Чем больше Мэрион думал о том, что он мог бы проделать с Бобби, тем больше огорчался. Но ведь есть еще время вызвать ее, он может ее вернуть, и Мэрион улыбнулся при мысли о том, что ей придется в третий раз нанимать няню.
Однако думая об уроке, который следовало дать Бобби, он, к своему удивлению, обнаружил, что и без марихуаны чувствует себя бодрячком, так что теперь нелепо было звонить ей – он дал бы ей только противоположный урок: Бобби решит, что теперь влюблена в него. Фэй сам не знал, хотелось ли ему проткнуть кулаком стену или расхохотаться.
– Эй, Мэрти, как поживаешь, приятель? – послышался голос.
Мэрион вдруг осознал, что стоит посреди комнаты с закрытыми глазами, сжав изо всей силы кулаки в карманах халата.
– А-а, Пако, что скажешь? – ровным тоном спросил Фэй.
– Я на кайфе, Мэрти, на кайфе.
Пако, тощий мексиканец двадцати или двадцати одного года, с узким лицом и большущими глазами, смотрел на него словно приютский мальчишка, очутившийся в бурю под крышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114