Она настоящая отличная американка, выкроенная из американского материала. Такая женщина – Божий подарок. Когда я смотрю на фотографию моей матери на этом столе, знаешь, что я ощущаю? Вдохновение. Я ношу ее фото у сердца. И тебе следует делать то же.
Тедди вспотел. Он пригнулся, намереваясь произнести речь, а сказал лишь:
– Мистер Теппис… вы не можете лишить меня права сказать…
– Хватит! – отрезал Теппис. – Я не желаю выслушивать твои соображения. Ты упрямый мальчишка. Почему ты упираешься, хотя знаешь, что говорит тебе сердце? Ты хочешь согласиться со мной. Но у тебя путаница в голове. Тебе нужен такой, как я, человек, который разложил бы все по полочкам.
Тедди твердо произнес:
– Мистер Теппис, вы прекрасно знаете, что я гомосексуалист.
– Я этого не слышал, не слышал! – закричал Теппис.
– Такой уж я есть, – пробормотал Тедди. – Ничего тут не поделаешь. Что есть, то есть.
– Философствуешь? – рявкнул Теппис. – Изволь выслушать меня. Если человек сидит в… дерьме, он что, не соображает, что из этого надо выбираться?
– Мистер Теппис, неужели у вас не хватает сердца, чтобы понять мои чувства?
– Ты самый неблагодарный парень, какого я знаю. Ты вынуждаешь меня не спать ночами. Ты что, считаешь, секс – это главное в мире? Я уже забыл, что ты сказал, понял? Я не хочу иметь это на своей совести. Так что знай. Я тебя выдворю из кино.
– Позвольте мне сказать…
– Лулу – вот что ты должен сказать. Я знаю, что происходит. Ты – трус. Ты обижен на общество. А должен был бы его любить за все то, что общество сделало для тебя. Я вот люблю общество. Я его уважаю. Тедди, ты мальчик больной, но мы с тобой вместе можем зализать рану. – Теппис поднял в воздух сжатый кулак. – Я не хочу подвергать тебя преследованию, но я еще никогда в жизни не слышал ничего более извращенного. – Загудел зуммер. – Хорошо, хорошо, – сказал Теппис по внутреннему телефону, – скажи визитеру, чтоб подождал. Я через минуту приму его.
– Мистер Теппис, – сказал Тедди, – мне очень жаль. Возможно, мне и хочется иметь детей, но я никогда не вступал в сношения с женщиной.
Теппис отключил внутренний телефон и несколько секунд смотрел на Тедди Поупа.
– Тедди, мы с тобой долго говорили, – сказал он. – И я хочу, чтобы ты обещал мне, что не станешь принимать решение, пока лично не сумеешь потрахать красивую сексуальную девчонку вроде Лулу. Мне надо при этом присутствовать, чтобы помочь тебе? Говорю тебе: ты осилишь. Это все, о чем я прошу тебя, Тедди: не принимай решения. Не спеши. Договорились?
Поуп устало пожал плечами.
– Молодец! Вот это Тедди Поуп. – Теппис проводил его до дверей. – Так что, Тедди, никто тебя ни к чему не принуждает. Если бы ты сказал сейчас «да», я все равно сказал бы тебе: «Тедди, не спеши». А теперь может кто-либо утверждать, что я тебя на что-то толкаю?
– Да кто посмел бы?
– Правильно. Я никого не принуждаю. Никогда. Я все обсуждаю с людьми. Когда-нибудь, Тедди, ты еще скажешь: «Да благословит тебя Бог, Г.Т.».
Как только Тедди вышел, Теппис включил переговорник.
– Все в порядке, впускай Лулу, – сказал он.
Он стоял у двери, когда вошла Лулу, и, удержав актрису на расстоянии вытянутой руки, внимательно ее оглядел.
– Я просто не в состоянии описать удовольствие, какое я испытываю, видя тебя в моем кабинете, ты осветила его своим присутствием, – сказал он ей. – Лапочка, мне сразу стало легче – ты заставляешь меня забыть обо всех делах, которые громоздятся на этом столе, а их тысяча. – Теперь он взял ее за руки. – Как я люблю, когда такая девчоночка вносит в эту комнату солнечный свет.
По всей вероятности, Лулу выглядела в этот день семнадцатилетней.
– Я тоже люблю вас, мистер Т., – сказала она своим хриплым тоненьким голоском.
– Я это знаю. Все мои звезды так говорят. Но я знаю, что ты говоришь откровенно. – Он подвел ее к креслу, в котором сидел Тедди, и, достав из ящика итальянского стола бутылку виски, бросил несколько кубиков льда в стакан.
– О, мистер Т., я сейчас не пью, – сказала Лулу.
– Глупости. Я ведь тебя знаю. Лапочка, ты меня не уважаешь. Ты считаешь, что можешь обкрутить меня вокруг своего мизинчика, – задушевно произнес он. – Так вот: у меня для тебя новость. На свете нет такого мужчины, которого ты не могла бы обкрутить вокруг пальца. Но я тебя понимаю, лапочка, я без ума от тебя. Я не хочу, чтобы ты считала, что должна пить за моей спиной.
– По-моему, вы единственный мужчина, который понимает меня, Г.Т., – сказала Лулу.
– Ты ошибаешься. Никто не способен тебя понять. И знаешь почему? Ты великая женщина. Ты не только великая актриса, ты великая личность – у тебя есть огонь, ум, обаяние, вот что в тебе есть. Я не хочу, чтобы об этом стало известно, но я не возражаю, если ты выпьешь. Ты заслужила право делать все, что тебе заблагорассудится.
– За исключением тех случаев, когда я не согласна с вами, Г.Т., – сказала Лулу.
– Я тебя люблю. Ну и язычок. Надо же быть такой импульсивной. Я говорю себе: «Г.Т., что такого в Лулу, отчего все билеты бывают проданы?» – и мне даже не приходится требовать от себя ответ. А ответ в одном слове. Жизнь, – сказал Теппис, нацелив в нее палец, – вот чем обладает Лулу.
Он налил себе немного виски и маленькими глоточками стал пить.
– Ты не можешь понять, зачем я тебя сюда пригласил? – произнес он после паузы. – Сейчас скажу. Я думал о тебе. Хочешь знать мое личное мнение о Лулу Майерс? Она величайшая актриса в нашей стране, а в этой стране работают самые великие актеры мира.
– Вы самый великий в мире актер, мистер Т., – сказала Лулу.
– Я воспринимаю это как комплимент. Но ты не права, Лулу, я не умею играть. Слишком я искренний. Я слишком глубоко все переживаю, а выразить не могу. Иногда я ночами не сплю, тревожась за тебя. И знаешь, что меня снедает? То, что я не американская публика. Будь я американской публикой, ты бы у меня стояла первым номером в рейтинге Биммлера. А знаешь, какое ты сейчас занимаешь место?
– Семнадцатое, верно, мистер Т.?
– Семнадцатое. Можно такому поверить? Значит, американская публика покупает билеты на шестнадцать актеров и лишь потом на тебя. Я этого не понимаю. Будь я публикой, я бы покупал все время на Лулу Майерс.
– Почему десять миллионов не такие, как вы, Г.Т.? – сказала Лулу. Она допила то, что было у нее в стакане, и, выждав немного, подошла к столу и налила себе еще.
– Лулу, а ты помнишь, на каком месте у Биммлера ты была в прошлом году? На двенадцатом. В этом году ты должна была подняться, а не спуститься. На десятое место, на восьмое, а потом на третье, на первое – вот как надо шагать.
– Мистер Теппис, может, я уже вся в прошлом.
Теппис поднял руку.
– Лулу, за такое высказывание мне бы следовало разложить тебя и отшлепать.
– О, мистер Т., какую бы историю я из этого сделала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Тедди вспотел. Он пригнулся, намереваясь произнести речь, а сказал лишь:
– Мистер Теппис… вы не можете лишить меня права сказать…
– Хватит! – отрезал Теппис. – Я не желаю выслушивать твои соображения. Ты упрямый мальчишка. Почему ты упираешься, хотя знаешь, что говорит тебе сердце? Ты хочешь согласиться со мной. Но у тебя путаница в голове. Тебе нужен такой, как я, человек, который разложил бы все по полочкам.
Тедди твердо произнес:
– Мистер Теппис, вы прекрасно знаете, что я гомосексуалист.
– Я этого не слышал, не слышал! – закричал Теппис.
– Такой уж я есть, – пробормотал Тедди. – Ничего тут не поделаешь. Что есть, то есть.
– Философствуешь? – рявкнул Теппис. – Изволь выслушать меня. Если человек сидит в… дерьме, он что, не соображает, что из этого надо выбираться?
– Мистер Теппис, неужели у вас не хватает сердца, чтобы понять мои чувства?
– Ты самый неблагодарный парень, какого я знаю. Ты вынуждаешь меня не спать ночами. Ты что, считаешь, секс – это главное в мире? Я уже забыл, что ты сказал, понял? Я не хочу иметь это на своей совести. Так что знай. Я тебя выдворю из кино.
– Позвольте мне сказать…
– Лулу – вот что ты должен сказать. Я знаю, что происходит. Ты – трус. Ты обижен на общество. А должен был бы его любить за все то, что общество сделало для тебя. Я вот люблю общество. Я его уважаю. Тедди, ты мальчик больной, но мы с тобой вместе можем зализать рану. – Теппис поднял в воздух сжатый кулак. – Я не хочу подвергать тебя преследованию, но я еще никогда в жизни не слышал ничего более извращенного. – Загудел зуммер. – Хорошо, хорошо, – сказал Теппис по внутреннему телефону, – скажи визитеру, чтоб подождал. Я через минуту приму его.
– Мистер Теппис, – сказал Тедди, – мне очень жаль. Возможно, мне и хочется иметь детей, но я никогда не вступал в сношения с женщиной.
Теппис отключил внутренний телефон и несколько секунд смотрел на Тедди Поупа.
– Тедди, мы с тобой долго говорили, – сказал он. – И я хочу, чтобы ты обещал мне, что не станешь принимать решение, пока лично не сумеешь потрахать красивую сексуальную девчонку вроде Лулу. Мне надо при этом присутствовать, чтобы помочь тебе? Говорю тебе: ты осилишь. Это все, о чем я прошу тебя, Тедди: не принимай решения. Не спеши. Договорились?
Поуп устало пожал плечами.
– Молодец! Вот это Тедди Поуп. – Теппис проводил его до дверей. – Так что, Тедди, никто тебя ни к чему не принуждает. Если бы ты сказал сейчас «да», я все равно сказал бы тебе: «Тедди, не спеши». А теперь может кто-либо утверждать, что я тебя на что-то толкаю?
– Да кто посмел бы?
– Правильно. Я никого не принуждаю. Никогда. Я все обсуждаю с людьми. Когда-нибудь, Тедди, ты еще скажешь: «Да благословит тебя Бог, Г.Т.».
Как только Тедди вышел, Теппис включил переговорник.
– Все в порядке, впускай Лулу, – сказал он.
Он стоял у двери, когда вошла Лулу, и, удержав актрису на расстоянии вытянутой руки, внимательно ее оглядел.
– Я просто не в состоянии описать удовольствие, какое я испытываю, видя тебя в моем кабинете, ты осветила его своим присутствием, – сказал он ей. – Лапочка, мне сразу стало легче – ты заставляешь меня забыть обо всех делах, которые громоздятся на этом столе, а их тысяча. – Теперь он взял ее за руки. – Как я люблю, когда такая девчоночка вносит в эту комнату солнечный свет.
По всей вероятности, Лулу выглядела в этот день семнадцатилетней.
– Я тоже люблю вас, мистер Т., – сказала она своим хриплым тоненьким голоском.
– Я это знаю. Все мои звезды так говорят. Но я знаю, что ты говоришь откровенно. – Он подвел ее к креслу, в котором сидел Тедди, и, достав из ящика итальянского стола бутылку виски, бросил несколько кубиков льда в стакан.
– О, мистер Т., я сейчас не пью, – сказала Лулу.
– Глупости. Я ведь тебя знаю. Лапочка, ты меня не уважаешь. Ты считаешь, что можешь обкрутить меня вокруг своего мизинчика, – задушевно произнес он. – Так вот: у меня для тебя новость. На свете нет такого мужчины, которого ты не могла бы обкрутить вокруг пальца. Но я тебя понимаю, лапочка, я без ума от тебя. Я не хочу, чтобы ты считала, что должна пить за моей спиной.
– По-моему, вы единственный мужчина, который понимает меня, Г.Т., – сказала Лулу.
– Ты ошибаешься. Никто не способен тебя понять. И знаешь почему? Ты великая женщина. Ты не только великая актриса, ты великая личность – у тебя есть огонь, ум, обаяние, вот что в тебе есть. Я не хочу, чтобы об этом стало известно, но я не возражаю, если ты выпьешь. Ты заслужила право делать все, что тебе заблагорассудится.
– За исключением тех случаев, когда я не согласна с вами, Г.Т., – сказала Лулу.
– Я тебя люблю. Ну и язычок. Надо же быть такой импульсивной. Я говорю себе: «Г.Т., что такого в Лулу, отчего все билеты бывают проданы?» – и мне даже не приходится требовать от себя ответ. А ответ в одном слове. Жизнь, – сказал Теппис, нацелив в нее палец, – вот чем обладает Лулу.
Он налил себе немного виски и маленькими глоточками стал пить.
– Ты не можешь понять, зачем я тебя сюда пригласил? – произнес он после паузы. – Сейчас скажу. Я думал о тебе. Хочешь знать мое личное мнение о Лулу Майерс? Она величайшая актриса в нашей стране, а в этой стране работают самые великие актеры мира.
– Вы самый великий в мире актер, мистер Т., – сказала Лулу.
– Я воспринимаю это как комплимент. Но ты не права, Лулу, я не умею играть. Слишком я искренний. Я слишком глубоко все переживаю, а выразить не могу. Иногда я ночами не сплю, тревожась за тебя. И знаешь, что меня снедает? То, что я не американская публика. Будь я американской публикой, ты бы у меня стояла первым номером в рейтинге Биммлера. А знаешь, какое ты сейчас занимаешь место?
– Семнадцатое, верно, мистер Т.?
– Семнадцатое. Можно такому поверить? Значит, американская публика покупает билеты на шестнадцать актеров и лишь потом на тебя. Я этого не понимаю. Будь я публикой, я бы покупал все время на Лулу Майерс.
– Почему десять миллионов не такие, как вы, Г.Т.? – сказала Лулу. Она допила то, что было у нее в стакане, и, выждав немного, подошла к столу и налила себе еще.
– Лулу, а ты помнишь, на каком месте у Биммлера ты была в прошлом году? На двенадцатом. В этом году ты должна была подняться, а не спуститься. На десятое место, на восьмое, а потом на третье, на первое – вот как надо шагать.
– Мистер Теппис, может, я уже вся в прошлом.
Теппис поднял руку.
– Лулу, за такое высказывание мне бы следовало разложить тебя и отшлепать.
– О, мистер Т., какую бы историю я из этого сделала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114