Однако чем больше Колли и Лулу говорили, тем больше мне хотелось послушаться их, и я просто не знал, как быть. Я не знал, как правильнее поступить, и не знал, хочется ли мне этим заниматься, и даже не знал, знаю ли я, чего хочу или что происходит во мне.
Несмотря на то, что говорил Колли, я все-таки отправился к Айтелу. Я не мог не пойти к нему, я уже не понимал, что было бы эгоистичнее – отказать Муншину или дорого продать историю моей жизни «Сьюприм пикчерс».
Сначала Айтел отказался об этом говорить.
– Понимаешь, – сказал он, – я обещал в это не вмешиваться.
– Кому, Колли? – в изумлении спросил я.
– Извини, Серджиус. Я не могу этого сказать.
– Вы же мой друг, – возразил я. – Вам не кажется, что для меня это важнее, чем для Колли?
Айтел тяжело вздохнул.
– Я, наверно, понимал, что не смогу держаться в стороне, – сказал он.
– Так что, по-вашему, я должен делать?
Он печально улыбнулся.
– Право, не знаю, что ты должен делать. Тебе никогда не приходило в голову, что чем старше ты становишься, тем труднее давать советы?
– Иногда мне кажется, что бы ни происходило, ты все равно должен как-то поступать, – сказал я ему.
– Да. В мое время это было предметом полемики. – Он кивнул, словно решая, принять это за истину или сразу отбросить.
– Скажите мне, – попросил я, – какого рода фильм может, по-вашему, из этого получиться?
– Серджиус, не будем наивными, – резко произнес он. – Из этого материала получится фильм, где будет много красивых кадров о том, как аэропланы стреляют по аэропланам. Какие еще, по-твоему, картины делает Колли?
– А как насчет планов, которые Колли вынашивает в отношении вас? – спросил я.
Айтел передернул плечами.
– Я знаю об этих планах, – сказал он. – Если картину о тебе решат делать и захотят, чтобы я ее снимал, мне нелегко будет принять решение. – Он приложил палец к носу, как бы останавливая меня, так как хотел что-то еще сказать. – Серджиус, я не думаю, что было бы хорошо использовать меня в качестве предлога. Понимаешь, ты можешь оказать мне этим дурную услугу. – Потом долго смотрел мне в лицо, и вид у него был суровый. – А ты уверен, – наконец произнес он, – что не хочешь сделать карьеру… и заработать денег… и все прочее? Ты в самом деле уверен, что не хочешь стать актером? – И он принялся пересказывать мне свой разговор с Колли.
Я слушал его, и меня начало подташнивать. Это был всего лишь кишечный приступ, и я на миг почувствовал, что бледнею, но в эту минуту я понял, какое рассудочное честолюбивое желание я столько лет в себе подавлял, и сейчас, казалось, глубоко во мне шла борьба, будто сцепились две мощные руки, дергаясь туда-сюда, – и ни для чего другого уже не было места.
– Понимаешь, – тем временем произнес мне в ухо Айтел, – я только сейчас осознал, что очень этого хочу, и именно потому остался в столице.
Я едва ли мог как-либо на это реагировать. Мне было плохо от того, что я обнаружил в себе.
– Вы правы, – сказал я, и голос у меня, кажется, дрожал. – Пожалуй, я пытался переложить это на вас.
– Возможно, – сказал он и наклонился ко мне. – Я немного приоткрою тебе то, о чем думаю. Я думаю, если тебе больше хочется заняться чем-то другим, лучше пройти мимо этого предложения. Но это тебе решать.
Я кивнул.
– Как вы думаете, выйдет из меня писатель? – медленно произнес я.
– Ну, Серджиус, это трудно сказать.
– Я знаю. Я тут принес одну вещицу, которую написал пару недель назад. Это стихотворение. Проба пера. – Я надеялся, что мне не придется его показывать – я написал его под впечатлением от увиденного сна, – тем не менее достал из кармана лист бумаги и протянул ему. – Мне нравится жонглировать словами, – пробормотал я.
– Да заткнись же наконец, Серджиус, дай мне прочесть твой шедевр.
Прочитав стихотворение, он рассмеялся.
– По-моему, это забавно. Я не представлял себе, что ты в такой мере находишься под влиянием Джойса.
Я понимал, что покажусь идиотом, но на сей раз мне было все равно.
– А кто это – Джойс? – спросил я.
– Джеймс Джойс. Ты, конечно, его читал?
– Нет. Но имя, по-моему, слышал.
Айтел снова взял листок со стихотворением и прочел его.
– Как странно! – произнес он.
Мне же хотелось уйти от него, услышав только одно.
– Как вы считаете, у меня есть талант? – спросил я.
– Я начинаю подозревать, что да.
– О'кей. – Я кивнул. – Значит… в общем… – Столько всего рвалось из меня, таким я пылал восторгом. Я чувствовал себя десятилетним мальчишкой, и мог себя так чувствовать, потому что рядом был человек, которому я доверял. – Не возражаете, если я расскажу, почему никогда не думал стать профессиональным летчиком-истребителем? – спросил я его.
– Я всегда считал, что ты не хотел, чтобы твои мозги превратились в яичницу.
– В общем, да, – сказал я, – знаете, вы попали в точку. Я этого боялся. Как вы это поняли?
Он лишь улыбнулся.
– Я все время этого боялся, Чарли. Знаете, есть такие летчики, и некоторые становятся даже достаточно квалифицированными, но это не жизнь. Нельзя всякий раз со страхом садиться в самолет.
– Возможно, парни, против которых ты сражался, тоже испытывали такое.
– Некоторые, я думаю, испытывали. Но я этого тогда не знал. – Я потряс головой. – А кроме того, было кое-что и похуже. Через некоторое время я понял, что не обладаю жаждой врезать. Противник, который не стремится врезать, сражается всю ночь и бывает слишком жестоко наказан. – Я присвистнул. – Я едва ли способен передать вам, как мне неприятно признаваться себе в том, что нет у меня жажды врезать. Настоящей жажды.
– Да, понимаю.
– Однажды она у меня появилась, – сказал я ему. – Во время четвертьфинала авиасоревнований. По базе прошел слух, что тот, кто попадет в полуфинал, наверняка будет принят в летную школу. Поэтому я очень старался в бою и меня чуть не сбили. Я ничего не помню, но мой второй пилот рассказал мне, что я достал того простофилю красивой комбинацией, когда он подлетал, чтобы прикончить меня. И ему было засчитано поражение, а я узнал об этом, только когда все было уже позади. Ну а в полуфинале мне досталось. Меня просто размазали. Но говорят, летчик-истребитель становится опасным, когда начинает действовать по инстинкту, потому что продумывать ходы он уже не может. Похоже, что решения приходят к тебе откуда-то изнутри, точно ты подыхающее животное.
– А что подсказывает тебе сейчас твой инстинкт? – спросил Айтел.
– Ничего не могу с собой поделать. По-моему, хочу стать писателем. И не хочу, чтобы кто-то говорил мне; как надо выражать свои чувства.
– Доверься своему инстинкту, – сказал Айтел и состроил гримасу. – Какой же я в глубине души оптимист. Поступай, Серджиус, так, как считаешь нужным.
Почему-то я заранее знал, что Айтел поможет мне отвергнуть предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114