Как я уже говорил, так могло бы продолжаться целый месяц, но нас вывел из этого состояния приехавший Колли. Произошло это всего через несколько дней после того, как мы начали играть, и все, что он в то время говорил, не казалось таким уж срочным. С таким же успехом посторонний человек мог бы подойти ко мне сзади и сказать, что я унаследовал миллион. «Отлично, – сказал бы я ему, – но заметили ли вы, что семнадцать трижды выскакивало в последних двенадцати конах? На этом числе можно выиграть кучу денег».
Колли их и выложил на стол: он сказал, что раз я передал ему права, дал право подписи, он и вручает мне десять тысяч. Поскольку я не проявил интереса, сказав ему: «Ой, дружище, да возьми хоть мою жизнь и забудь об этом. Меня интересует другое», у Колли, в свою очередь, появился интерес к игре, пока десять тысяч долларов постепенно не удвоились. Лулу принялась его поддразнивать, а я сказал, что никогда не принимаю решений наспех. Он сдался, даже не дождавшись от меня обещания дать ответ, и как только он ушел, мы на день-другой забыли о нем, но я услышал потом, как он говорил по телефону с Лулу и о чем они говорили – во всяком случае, речь, по-моему, шла о Германе Тепписе, и Колли делился с ней своими впечатлениями. Лулу стала выбираться из долгого периода, когда ею владела лихорадка: она снова стала меня критиковать. Ко времени нашего отъезда мы уже устали от игры – что-то другое заняло ее место.
По пути домой мы поссорились.
– Ты, естественно, не хочешь думать о будущем, – заявила Лулу.
Вот об этом мне меньше всего хотелось думать.
– Ты знаешь, что ты человек безразличный, Серджиус?
– Я не хочу, чтобы мое имя стояло под слюнявой картиной.
– Значит, под слюнявой картиной! Если бы ты действительно любил меня, ты бы хотел жениться на мне, а не вел себя так. С двадцатью тысячами в кармане ты финансово обеспеченный человек.
– Невероятно обеспеченный, – сказал я. – На двадцать тысяч долларов ты себе купишь разве что лак для ногтей.
Она так разозлилась, что съехала на обочину и ей пришлось выворачивать назад машину.
– Ты меня не любишь, – сказала она. – Если б любил, ты бы меня послушался.
Полпути прошли в ссоре. Внезапно Лулу осенило.
– Ты прав, Серджиус, – сказала она, – двадцать тысяч недостаточная сумма.
– Крысенкам на еду, – осторожно вставил я.
– Но я знаю, как ты можешь это увеличить.
– Как?
На лице ее появилось напряженное выражение, словно она решала, какое платье надеть.
– Сладкий мой, я хочу, чтобы ты в точности сказал мне, что говорил тебе Г.Т. в тот день, когда пригласил на прием.
– Ну, послушай!
– Серджиус, я серьезно. Скажи мне слово в слово.
Я стал рассказывать, и она слушала со слегка победоносным видом, время от времени кивая и как бы соглашаясь с отдельными моментами.
– Конечно, так оно и есть, – объявила она, когда я закончил. – Скажу тебе, мой сладкий, я так и вижу, что творится в мозгу Г.Т. Он вот что думает: не можешь ли ты сыграть в твоем фильме. Взять на себя роль звезды. – Я засмеялся, и она положила руку мне на плечо. – Да будь же серьезен! – воскликнула она. – Г.Т. явно стоит за спиной Колли и хочет, чтоб была снята эта картина. Ты нравишься Г.Т. Он считает, что у тебя есть сексуальное обаяние.
– Ты что, дала ему обо мне справку?
– Я просто знаю. Если мы правильно разыграем карты, Г.Т. согласится на все, что хочешь. – Она, как бы в подтверждение своей мысли, кивнула. – Если, сладкий мой, ты станешь звездой, мы оба будем финансово независимы и сможем обвенчаться.
– Я же не умею играть, – сказал я.
– Тут нет никакой премудрости. – И она прочитала мне лекцию. По словам Лулу, ничего нет легче. Хороший режиссер вытащит из меня все, что надо. – Если ты будешь держаться скованно, – сказала Лулу, – он сделает так, что это будет отражать твою сущность. Если будешь застенчив, он сумеет сделать так, чтоб ты выглядел парнем из провинциального городка. А если ты испортишь сцену… ну, видишь ли, они ведь снимают дубли. При том, как они работают, ты всегда сумеешь сыграть свою роль.
– Ставим на этом точку, – сказал я. – Я не хочу быть актером. – Но сердце у меня забилось, словно намекая, что я лгу.
– Подожди, вот Колли возьмется за тебя, – пообещала она.
Лулу не ошиблась. Через два дня после того, как мы вернулись в Дезер-д'Ор, продюсер прилетел к нам и затащил меня на совещание. К моему удивлению, – а я всегда считал, что людям нелегко меня раскусить, – Колли мигом разложил меня по косточкам.
– Вот что, Серджиус, – сказал он в первый же час нашего пребывания вдвоем, – я тебя знаю и буду с тобой откровенен. Ты малый больной. В твоем характере есть много такого, что можно было бы считать существенным: честность, неподкупность, храбрость, страстность, выносливость, душевность… – Он это отбарабанил, точно читал рецепт. – Но они не сливаются в тебе. Ты ими не пользуешься. Все эти качества в тебе спят. – И продолжал в таком же духе, раня меня в самое сердце. – Я старше тебя, Серджиус, – сказал он, – и я могу понять, что лежит в основе твоей позиции. Ты боишься перемен. Ты несчастлив с Лулу и, однако, держишься за нее. По-настоящему пугает тебя то, что в один прекрасный день она отправится в киностолицу сниматься в своей новой картине и подцепит кого-нибудь другого. Знаешь, что я тебе скажу? Я не виню ее. Ты боишься сделать шаг назад, боишься сделать шаг вперед. Ты хочешь сидеть на месте. А это невозможно. Сколько у тебя осталось денег?
– Три тысячи, – неожиданно для себя признался я.
– Три тысячи. Я так и вижу, как ты зажимаешься, стараешься держаться на прежнем уровне с Лулу, надеясь, что сидящий рядом человек заплатит по счету. На три тысячи прожить можно – пожалуй, ты сумеешь продержаться недель десять. А что потом? Полный разор. Ты хоть понимаешь это? Что дальше будешь делать? Превратишься в бродягу, пойдешь работать на автостоянку? Милый, не изображай высокомерия. Я твое высокомерие мигом разобью. Ты хоть знаешь, каково это приехать в незнакомый город без цента в кармане?
– Да, знаю, – сказал я.
– Раньше ты это знал, а теперь попробовал другой жизни. Думаешь, тебе понравится трахаться с официантками, когда ты спал с первоклассными женщинами? Я скажу тебе, братец: если ты лежал в постели с классными бабенками, тебе становится плохо, физически плохо, когда приходится брать далеко не лучшее. Ничего хуже не бывает, – заключил Муншин.
И победил. Проколол броню. Впервые проигрыш четырех тысяч стал для меня реальностью, и я понял, что потеря этих денег является потерей будущего. Муншин правильно все рассчитал: я тратил – сам не знаю на что – по несколько сотен долларов в неделю, и, слушая его, увидел, как пролетают недели – пятнадцать недель, шестнадцать недель; внезапно я понял, что мне осталось совсем мало времени быть на курорте и я не знаю, куда двинуться и как быть с Лулу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114