Однажды вечером желание Айтела снять эту картину достигло такого накала, что он сел и составил заявку, вложив в нее путем подбора слов весь энтузиазм, который он больше не в состоянии был сдерживать. И некоторые свои сомнения. Он показал ее мне, когда я в следующий раз приехал его навестить.
Я попытаюсь создать рассказ о современном святом. О человеке, который преуспел, используя к своей выгоде беды других людей. Он поведет известную телепрограмму, подбирая для нее людей, которые будут рассказывать о своих проблемах, а он будет давать им советы, какие хочет услышать аудитория. На протяжении всех сезонов мой герой будет торговать сочувствием и достигать все новых высот в своей карьере, в то время как анонимы, лица, фигурирующие в его программе, запинаясь, излагают свои горести и беды – о безнадежно больных родителях и о сбежавших детях, о калеках, погибающих без любви, и влюбленных, пренебрегающих калеками, и всегда будет присутствовать нигде не поименованное сладострастие зависти – зависти отчаявшихся. Зависти от того, что нет мужа, зависти распутной жены, гуляки сестры, слабовольного брата. Самые разные люди, и мой герой дает им советы в своей чудовищной программе и создает на основе их страданий театрализованное представление.
Я должен сделать так, чтоб было совершенно ясно: это выдумка. Ибо наступит момент, когда мой герой будет больше не в состоянии выслушивать все эти истории. Он разбогател на страданиях других людей, и эти страдания поглотили его. К его сердцу открыта теперь лишь маленькая дверца, но сквозь эту дверцу течет поток мирового горя. Мой герой пытается дать искренний совет тем, кто к нему взывает, и программа перестает быть интересной. Тарарам, давление со стороны дирекции, бури, сигналы тревоги, визитеры, затем взрыв, и программа снята. Остался лишь дым.
Тогда мой герой идет на дно мира и бродит по трущобам, и кормежкам для бездомных, и безотрадным дешевым салунам – по всем теневым местам города, где он был королем, пытаясь принести людям успокоение, а принося лишь ложное успокоение, так как он призывает к мошенничеству по отношению к честному человеку, пока, раздосадованный цепью неудач, сам не настраивается против них, с патетической жестокостью уничтожая себя, и его святое дело остается в памяти лишь в виде вызывающей отчаяние цепи его грехов.
Если я достаточно хорошо сработаю, я создам не просто фильм, а нечто прекрасное – красоту человека, который распахивает душу для океана жалости и сам в этом океане тонет. Опалю мир, преподнеся ему зеркало с его отражением, этот лицемерный мир, жестокий мир. Отжила идея, что зло в нашей жизни существует для того, чтобы человек мог его уничтожать.
Положительный для меня момент: если я достаточно хорошо сработаю, герой может получиться поистине великолепный, а картина – шедевр.
Отрицательный для меня момент: шедевра обычно не получается, если начинаешь работу с такой мыслью. А не повлияли ли на меня восторженные эмоции, пережитые ночью?
Ч.Ф.А.
Я вернул Айтелу странички со словами, что, кажется, понял его замысел; он кивнул и сказал:
– В изложении на двух страницах сюжет, конечно, выглядит немного нелепо, но я его вижу. – И, употребив это слово, рассмеялся. – Илена считает замысел прекрасным, но она необъективна.
– Не превращай все в шутку, – сказала Илена с другого конца комнаты.
Чертик, сидевший в Айтеле, подтолкнул его не останавливаться.
– Знаешь, Серджиус, – сказал он со своей двусмысленной улыбочкой, – Илена считает, что я тебя имею в виду в качестве модели для моего невероятного героя.
– Хватит, прекрати, – сказала Илена, не глядя в мою сторону.
– Послушай, Чарлз Фрэнсис, – сказал я, сделав вид, что возмущен, – да я лучше стану позировать для журналов по тяжелой атлетике, чем буду моделью для твоего героя. Ничего себе будущее ты мне уготовил!
Мы все трое рассмеялись, а я стал наблюдать за Иленой, впервые подумав, что Айтел, возможно, имеет дело с женщиной, куда более сложной, чем он себе представляет. Мы с Иленой нравились друг другу, хотя никогда это не подчеркивали, нас объединяло нечто общее – моя первая подружка была гречанкой, а ее отец был владельцем засиженной мухами забегаловки. Поэтому я ничуть не удивился, когда не прошло и двух минут, как наши с Иленой взгляды встретились. Мы оба рассмеялись своим мыслям – к недоумению Айтела. Мне кажется, в этот момент мы с Иленой инстинктивно заключили соглашение, что будем бережно относиться к тому скромному чувству, какое питали друг к другу, и никогда не сблизимся – во всяком случае, пока ее жизнь будет связана с Айтелом.
– Давайте пойдем в этот славный маленький бар, – сказала ему Илена.
Они взяли в привычку ходить в маленький французский бар, который находился в нескольких шагах от их дома, и я часто обнаруживал их там. Он недавно открылся, и единственным развлечением в нем был аккордеонист. Музыкант он был не очень хороший, однако я считал, что звуки аккордеона сплетаются с их романом, мелодии с придыханием создают впечатление bal musette: «Жизнь печальна, жизнь весела, потому что печальна» – певуче звучало, как старая песня, и я думаю, это возвращало мысли Айтела к тем фильмам, которые он снимал в молодости. Словом, он готов был снова взяться за работу. И наконец занялся делом – написал несколько писем своему управителю, подсчитал оставшиеся деньги и, порадовавшись тому, что они так скромно жили, объявил Илене, что денег у них хватит еще на три месяца. Потом он может продать машину и закладную на бунгало. Вот все, что у него осталось после пятнадцати лет трудовой жизни. Однако это не угнетало его.
Однажды вечером, сидя у себя дома и слушая звуки аккордеона, разносившиеся по пустыне, он стал смотреть вместе с Иленой на проекторе шестнадцатимиллиметровую копию одного из своих ранних фильмов. Айтел счел его очень сильным: это была картина о безработных, снятая по представлениям молодого человека, на волне энтузиазма, двадцать лет назад, и тем не менее она была настолько хороша, что он понял, почему так долго не просматривал ее: в то время как камера и актеры выполняли свою краткосрочную задачу, он смотрел на это с тяжелым сердцем, горя любовью художника к своему детищу, страдая от приглушенного страха, что никогда больше не сумеет создать нечто подобное, и однако внезапно преисполнился уверенности, что может сделать нечто более сильное, что ему все по плечу. И тем не менее он не переставал удивляться тому, что совсем молодой человек мог снять такой фильм.
– Ведь я же не знал ни шиша, когда снимал эти картины, – сказал он Илене, – и каким-то образом все же понимал больше. Интересно, где это во мне сидит.
Когда фильм закончился, Илена поцеловала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114