Однако прорицатель мог бы распознать в Гае римлянина. Да и этот старый бард почтил его долгим взглядом, так что у Гая по спине побежали мурашки. Но старик снова переключил свое внимание на хозяйку.
– С моей кормилицей Реей ты знаком, а это Арданос, бард, – вполголоса объяснил Синрик. – Я зову его дедушкой, потому что он отец моей приемной матери. Я ведь сирота.
При этих словах Гай лишился дара речи. Имя Арданоса не раз упоминалось в штабе легиона. Его считали могущественным друидом, поговаривали даже, будто он главный над всеми друидами, которые еще оставались на Британских островах. На первый взгляд Арданос ничем не отличался от обычного музыканта, который вот-вот ударит по струнам арфы и начнет сказание. Однако каждым своим жестом он приковывал к себе внимание. И Гай снова задался вопросом, удастся ли ему уйти отсюда целым и невредимым.
Он был рад примоститься на скамье у очага, где его не тревожили любопытные взоры. На улице еще светило солнце, но Гая бил озноб, и он наслаждался теплом пылающего рядом огня. Много лет прошло с тех пор, когда он последний раз гостил у родственников матери, где должен был следовать их обычаям. Гай надеялся, что ему удастся избежать неверного поведения, которое выдаст в нем римлянина.
– С моей сестрой Эйлан ты знаком, – продолжал Синрик. – Рядом с ней сидит сестра моей матери, Дида. – Эйлан занимала место подле Реи. Синрик расхохотался, увидев, как изменился в лице Гай, когда его взгляд остановился на девушке в зеленом льняном платье, сидевшей возле Эйлан. Откинувшись на спинку стула, она слушала старого барда. Поначалу Гаю показалось, что они с Эйлан совсем одинаковые, как два дубовых листочка, но приглядевшись, он заметил, что девушка, которую Синрик назвал Дидой, несколько старше и у нее голубые глаза, а у Эйлан – почти серые. Ему смутно припомнились два лица, смотревшие на него сверху, когда он лежал на дне ямы, – тогда он подумал, что просто бредит.
– Их и в самом деле двое. Похожи друг на друга больше, чем близнецы, правда?
Это верно, подумал Гай, и вдруг ясно осознал, что сам-то он точно определил, какая из двух девушек Эйлан, и теперь уж никогда не спутает ее с Дидой. До конца своей жизни он будет одним из немногих, кто интуитивно всегда сумеет различить этих двух женщин. В его памяти всплыли отблески огня, мучительная боль… и еще слова Эйлан о том, что она видела его во сне.
Гай внимательно разглядывал девушек, сравнивая их. Они во многом были не похожи, хотя различия между ними казались несущественными, почти незаметными. Дида была чуть выше ростом, и волосы у нее были прямые и гладкие; а волосы Эйлан выбивались из-под ленты едва заметным ореолом пушистых завитков. У Диды было бледное с правильными чертами лицо, оно дышало спокойствием, казалось торжественно серьезным; а Эйлан была розовощекая; словно притягивала к себе лучи солнца. И голоса у них тоже отличались. Дида небрежно бросила какую-то учтивую фразу – голос у нее был музыкальный, густой, в нем не слышалось робости, присущей Эйлан, не переливались смешливые нотки.
– Так это ты и есть тот самый недотепа, который свалился в кабанью яму? – серьезно поинтересовалась Дида. – По рассказу Синрика я представляла тебя неотесанным придурком, а ты на вид вполне цивилизованное существо.
Гай уклончиво кивнул. Странно было видеть, что совсем еще юная девушка держится так самоуверенно, с равнодушной холодностью. К Эйлан он сразу почувствовал какую-то привязанность. А эта, похоже, непонятно почему невзлюбила его.
Синрик обратился к полной молодой женщине, которая проходила мимо, неся в руках кувшин молока:
– Маири, это наш гость. Его зовут Гауэн. А ты так увлеклась молочным хозяйством, что тебе и поздороваться некогда.
Женщина учтиво склонила голову в знак приветствия, но ничего не сказала. Когда она повернулась к Гаю, юноша увидел, что женщина кажется полной из-за выпирающего живота – она была беременна. Глаза у нее были красные от слез.
– Это и есть вся наша семья. Да еще вот малышка Сенара, моя сестренка, – представил Синрик.
Сенаре было лет шесть-семь, не больше. У нее, как и у Эйлан, были светлые волосы. Она застенчиво посматривала на Гая, прячась за юбкой Маири, потом, осмелев, заговорила:
– Эйлан сегодня не пришла спать со мной. Мама сказала, что она всю ночь просидела возле тебя.
– Я очень тронут ее добротой, – сказал Гай и засмеялся, – но мне не везет с женщинами, ведь самые красивые из них совсем не удостаивают меня своим вниманием. Вот ты, малышка, почему не ухаживала за мной?
Девочка была круглолицая, с пухлыми розовыми щечками и чем-то напоминала его сестренку, которая умерла через три года после смерти матери. Здоровой рукой он притянул девочку к себе. Она вскарабкалась на скамейку рядом с Гаем и уселась там с довольным видом. А когда Маири и Дида принесли ужин, она стала есть с Гаем из одной тарелки. Молодой римлянин смешил девочку в течение всей трапезы.
Синрик и Дида вполголоса о чем-то беседовали. Повязка на руке мешала Гаю есть. Эйлан, заметив его неуклюжие попытки, подсела к юноше с другой стороны и, сняв с пояса маленький острый ножичек, без тени неловкости разрезала на мелкие кусочки все, что лежало у него на тарелке, чтобы Гаю было удобнее, а девочке тихим голосом наказала не мешать гостю; кроме римлянина и малышки никто и не слышал ее слов. Оказав нужную помощь, Эйлан вновь оробела и молча удалилась к очагу, и Гай с удовольствием наблюдал за ней издалека.
Одна из служанок принесла Маири годовалого ребенка, и молодая женщина, нисколько не смущаясь, расстегнула платье и стала кормить малыша, одновременно болтая с Синриком. Она с невинным любопытством разглядывала Гая, потом сказала:
– Теперь я понимаю, почему туника и штаны моего мужа тебе подходят больше. Он ушел… – Маири внезапно замолчала и нахмурилась. – Не думаю, что он отказался бы на время одолжить гостю свою одежду, хотя, возможно, и рассердится на меня за то, что я отдала его сухую смену незнакомцу, в то время как сам он мерзнет в лесу. Скажи-ка мне, Гауэн, неужели все силуры такие коротышки, как ты? Словно карлики. Или в постель к твоей бабушке однажды ночью забрался римлянин?
Если Гай что-то и ответил, то его слова потонули в общем хохоте. Юноша вспомнил, что британцы не видят ничего зазорного в шутках, которые воспитанные римляне сочли бы непристойными. Действительно, в сравнении с другими британскими племенами силуры казались какими-то ущербными: смуглые и щуплые, они невыгодно отличались от рослых светлокожих представителей белгов, к числу которых можно было бы отнести и Синрика, и Эйлан, и Диду, и Рею. Гай смутно помнил своего дядю, который был вождем силуров, но в его памяти запечатлелся сильный и властный человек, хотя и не высокий;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
– С моей кормилицей Реей ты знаком, а это Арданос, бард, – вполголоса объяснил Синрик. – Я зову его дедушкой, потому что он отец моей приемной матери. Я ведь сирота.
При этих словах Гай лишился дара речи. Имя Арданоса не раз упоминалось в штабе легиона. Его считали могущественным друидом, поговаривали даже, будто он главный над всеми друидами, которые еще оставались на Британских островах. На первый взгляд Арданос ничем не отличался от обычного музыканта, который вот-вот ударит по струнам арфы и начнет сказание. Однако каждым своим жестом он приковывал к себе внимание. И Гай снова задался вопросом, удастся ли ему уйти отсюда целым и невредимым.
Он был рад примоститься на скамье у очага, где его не тревожили любопытные взоры. На улице еще светило солнце, но Гая бил озноб, и он наслаждался теплом пылающего рядом огня. Много лет прошло с тех пор, когда он последний раз гостил у родственников матери, где должен был следовать их обычаям. Гай надеялся, что ему удастся избежать неверного поведения, которое выдаст в нем римлянина.
– С моей сестрой Эйлан ты знаком, – продолжал Синрик. – Рядом с ней сидит сестра моей матери, Дида. – Эйлан занимала место подле Реи. Синрик расхохотался, увидев, как изменился в лице Гай, когда его взгляд остановился на девушке в зеленом льняном платье, сидевшей возле Эйлан. Откинувшись на спинку стула, она слушала старого барда. Поначалу Гаю показалось, что они с Эйлан совсем одинаковые, как два дубовых листочка, но приглядевшись, он заметил, что девушка, которую Синрик назвал Дидой, несколько старше и у нее голубые глаза, а у Эйлан – почти серые. Ему смутно припомнились два лица, смотревшие на него сверху, когда он лежал на дне ямы, – тогда он подумал, что просто бредит.
– Их и в самом деле двое. Похожи друг на друга больше, чем близнецы, правда?
Это верно, подумал Гай, и вдруг ясно осознал, что сам-то он точно определил, какая из двух девушек Эйлан, и теперь уж никогда не спутает ее с Дидой. До конца своей жизни он будет одним из немногих, кто интуитивно всегда сумеет различить этих двух женщин. В его памяти всплыли отблески огня, мучительная боль… и еще слова Эйлан о том, что она видела его во сне.
Гай внимательно разглядывал девушек, сравнивая их. Они во многом были не похожи, хотя различия между ними казались несущественными, почти незаметными. Дида была чуть выше ростом, и волосы у нее были прямые и гладкие; а волосы Эйлан выбивались из-под ленты едва заметным ореолом пушистых завитков. У Диды было бледное с правильными чертами лицо, оно дышало спокойствием, казалось торжественно серьезным; а Эйлан была розовощекая; словно притягивала к себе лучи солнца. И голоса у них тоже отличались. Дида небрежно бросила какую-то учтивую фразу – голос у нее был музыкальный, густой, в нем не слышалось робости, присущей Эйлан, не переливались смешливые нотки.
– Так это ты и есть тот самый недотепа, который свалился в кабанью яму? – серьезно поинтересовалась Дида. – По рассказу Синрика я представляла тебя неотесанным придурком, а ты на вид вполне цивилизованное существо.
Гай уклончиво кивнул. Странно было видеть, что совсем еще юная девушка держится так самоуверенно, с равнодушной холодностью. К Эйлан он сразу почувствовал какую-то привязанность. А эта, похоже, непонятно почему невзлюбила его.
Синрик обратился к полной молодой женщине, которая проходила мимо, неся в руках кувшин молока:
– Маири, это наш гость. Его зовут Гауэн. А ты так увлеклась молочным хозяйством, что тебе и поздороваться некогда.
Женщина учтиво склонила голову в знак приветствия, но ничего не сказала. Когда она повернулась к Гаю, юноша увидел, что женщина кажется полной из-за выпирающего живота – она была беременна. Глаза у нее были красные от слез.
– Это и есть вся наша семья. Да еще вот малышка Сенара, моя сестренка, – представил Синрик.
Сенаре было лет шесть-семь, не больше. У нее, как и у Эйлан, были светлые волосы. Она застенчиво посматривала на Гая, прячась за юбкой Маири, потом, осмелев, заговорила:
– Эйлан сегодня не пришла спать со мной. Мама сказала, что она всю ночь просидела возле тебя.
– Я очень тронут ее добротой, – сказал Гай и засмеялся, – но мне не везет с женщинами, ведь самые красивые из них совсем не удостаивают меня своим вниманием. Вот ты, малышка, почему не ухаживала за мной?
Девочка была круглолицая, с пухлыми розовыми щечками и чем-то напоминала его сестренку, которая умерла через три года после смерти матери. Здоровой рукой он притянул девочку к себе. Она вскарабкалась на скамейку рядом с Гаем и уселась там с довольным видом. А когда Маири и Дида принесли ужин, она стала есть с Гаем из одной тарелки. Молодой римлянин смешил девочку в течение всей трапезы.
Синрик и Дида вполголоса о чем-то беседовали. Повязка на руке мешала Гаю есть. Эйлан, заметив его неуклюжие попытки, подсела к юноше с другой стороны и, сняв с пояса маленький острый ножичек, без тени неловкости разрезала на мелкие кусочки все, что лежало у него на тарелке, чтобы Гаю было удобнее, а девочке тихим голосом наказала не мешать гостю; кроме римлянина и малышки никто и не слышал ее слов. Оказав нужную помощь, Эйлан вновь оробела и молча удалилась к очагу, и Гай с удовольствием наблюдал за ней издалека.
Одна из служанок принесла Маири годовалого ребенка, и молодая женщина, нисколько не смущаясь, расстегнула платье и стала кормить малыша, одновременно болтая с Синриком. Она с невинным любопытством разглядывала Гая, потом сказала:
– Теперь я понимаю, почему туника и штаны моего мужа тебе подходят больше. Он ушел… – Маири внезапно замолчала и нахмурилась. – Не думаю, что он отказался бы на время одолжить гостю свою одежду, хотя, возможно, и рассердится на меня за то, что я отдала его сухую смену незнакомцу, в то время как сам он мерзнет в лесу. Скажи-ка мне, Гауэн, неужели все силуры такие коротышки, как ты? Словно карлики. Или в постель к твоей бабушке однажды ночью забрался римлянин?
Если Гай что-то и ответил, то его слова потонули в общем хохоте. Юноша вспомнил, что британцы не видят ничего зазорного в шутках, которые воспитанные римляне сочли бы непристойными. Действительно, в сравнении с другими британскими племенами силуры казались какими-то ущербными: смуглые и щуплые, они невыгодно отличались от рослых светлокожих представителей белгов, к числу которых можно было бы отнести и Синрика, и Эйлан, и Диду, и Рею. Гай смутно помнил своего дядю, который был вождем силуров, но в его памяти запечатлелся сильный и властный человек, хотя и не высокий;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158