Мацеллий замолчал, остановив на сыне тяжелый взгляд.
– Иногда я спрашиваю себя, правильный ли путь избрал для тебя, мой мальчик. Я думал, Веспасиан проживет дольше. Он был хорошим императором и позаботился бы о твоей карьере. Мы строили большие планы, а в результате ты живешь в своем поместье, словно вождь британского племени. Даже твой брак с Юлией… – он не договорил. – Простишь ли ты меня?
Гай не сводил взгляда с отца.
– Мне не за что тебя прощать. Я сам решил обосноваться здесь. Это мой дом. Что касается карьеры, ну, у меня ещё вся жизнь впереди.
«Да и император не вечен», – добавил про себя Гай, вспомнив последнее письмо Маллея, но даже в разговоре с отцом он не решался произнести это вслух. Думая о Риме, Гай сразу же представлял себе толпы людей, грязь на улицах и ненавистную тогу. Хорошо бы, конечно, если бы в Британии чуть чаще выглядывало солнце, но вообще-то южный климат ему не очень нравился.
Наследник, собственно говоря, у него тоже есть, и Гай раздумывал, сказать ли сейчас отцу о сыне Эйлан. Неужели Мацеллий действительно встречался с ней? Гай был рад узнать, что Эйлан готова к разумным компромиссам. Даже если нельзя увидеться с ней, он теперь знает, что она жива и здорова. Он, конечно, любит своих дочерей, и Лициний их тоже любит. Но римский закон признает только наследников мужского пола. Наверное, это несправедливо, потому что, в сущности, он таким образом ущемляет в правах маленькую Селлу, но закон есть закон, нравится ему это или нет.
В конце концов Гай решил пока ничего не говорить отцу. Если сомневаешься, лучше промолчать, чтобы не жалеть потом, – эту истину он познал на собственном горьком опыте.
Глава 26
Кейлин проснулась с первыми проблесками рассвета. Ее била дрожь. «Это всего лишь сон». Но перед глазами все еще стояли привидевшиеся образы, даже теперь более зримые и реальные, чем полог ее кровати и дыхание спящих рядом женщин. Она села на кровати, сунула ноги в тапочки, поеживаясь, сняла с крючка шаль и укуталась в нее.
Но теплая шерсть не согрела Кейлин. Как только она закрывала глаза, в воображении вновь всплывала широкая гладь серебряных вод, над которой клубами стелилась белая пелена тумана. На другом берегу стояла Эйлан, но с каждым мгновением расстояние между ними увеличивалось. Казалось, будто сильное течение уносит ее куда-то вдаль. Но Кейлин напугало не само видение, а чувства, которые она испытывала при этом, – неизбывное отчаяние и боль утраты.
«Это все мои глупые страхи, – успокаивала она себя. – С рассветом грезы исчезнут». Не все сны пророческие. Кейлин встала с кровати и отпила из бутыли несколько глотков воды.
А заканчивался сон страшной картиной: между ней и Эйлан закружилось огромное серое облако, затмевая весь мир. «Так приходит смерть…» Кейлин никак не могла избавиться от этой гнетущей мысли. Обычные ночные фантазии при пробуждении рассеиваются, как утренний туман. А вещий сон – сон, навеянный могучими духами, – вспоминается все более отчетливо, когда пытаешься разгадать его смысл. От него не отмахнешься.
Начали просыпаться другие женщины, и Кейлин поняла, что не в состоянии сейчас вынести их любопытные взоры. Может быть, в саду обретет она спокойствие души? Но в одном жрица была абсолютно уверена: Эйлан должна знать о ее тревогах.
В тот год после Белтейна лето сразу же решительно заявило о своих правах. Лес вокруг Вернеметона пестрел цветами. Эйлан поддалась на уговоры Миллин и пошла вместе с ней собирать травы, прихватив с собой Лию и детей. Под деревьями все еще виднелись кремовые цветки примулы и колокольчики, но на лугах уже начали распускаться золотистые лютики; в белом цвету стояли кусты боярышника.
Гауэн радостно делился своими знаниями о лесе с дочками Бригитты. Девочки не сводили с него восхищенных глаз, на лету ловили каждое слово. Эйлан улыбнулась, вспомнив, как в детстве они с Дидой всюду следовали по пятам за Синриком. Слушая смех ребятишек, Эйлан вдруг поняла, что Гауэн очень истосковался по обществу детей. А ведь скоро не только девочки Бригитты покинут святилище, кольнула ее непрошеная мысль. Гауэна тоже отдадут на воспитание в чужую семью.
В обитель они вернулись к обеду, раскрасневшиеся, возбужденные, с венками на головах.
– Кейлин ждет тебя в саду, – сообщила Эйлид, как только Эйлан вошла в свои покои. – Она сидит там все утро, даже завтракать не ходила, но уверяет нас, что беспокоиться не о чем.
Хмурясь, Эйлан сразу же отправилась в сад, даже не сняв широкополую соломенную шляпу, в которой ходила в лес, так как день выдался теплый. Кейлин недвижно, словно погруженная в свои думы, сидела на скамье возле клумбы с кустами розмарина, но, заслышав шаги Эйлан, открыла глаза.
– Кейлин, что случилось?
Жрица обратила к ней свой взор, и Эйлан вздрогнула: темные глаза Кейлин были пугающе спокойны.
– Сколько лет мы знаем друг друга? – спросила она. Эйлан ответила не сразу, пытаясь прикинуть в уме, когда они познакомились. Это случилось за несколько дней до рождения дочки Маири. Но ей казалось, что на самом деле они встретились гораздо раньше, а порой, когда Эйлан вдруг случалось извлекать из глубин памяти объяснения тех или иных непонятных вещей, она была уверена, что они с Кейлин были сестрами в прежней жизни.
– Кажется, лет шестнадцать, – промолвила она наконец. С Кейлин она познакомилась перед самой зимой. Нет, не может быть, ведь тогда на них напали варвары из Гибернии, а они явно не решились бы переплывать море в это время года из-за зимних штормов. И снега тогда не было, но без конца шел дождь, это она помнит. Весна была очень ненастная. А летом того же года она пришла послушницей в Лесную обитель.
– Неужели так давно? Верно. Дочка Маири уже почти на выданье, а Гауэн прожил одиннадцать зим.
Эйлан кивнула, вдруг живо представив себе, как Кейлин навещала ее в лесной хижине, где она жила в одиночестве, вспомнила, как жрица держала ее руки и отирала холодным полотенцем лоб во время родов. Тогда Эйлан думала, что эти воспоминания никогда не поблекнут и не исчезнут; теперь же они превратились в забытый сон. Работа, которую она и Кейлин выполняли в Лесной обители, занимала все ее мысли.
– А сейчас у нас в святилище живут дочери Бригитты, – задумчиво проговорила Кейлин. – Но через год их заберут на воспитание в семьи римлян.
– Подумать страшно, что Бригитта лишится своих детей, – со вздохом отозвалась Эйлан.
– А мне ее вовсе не жаль, – ответила Кейлин. – Не думаю, что она очень тревожилась о своих детях, когда согласилась помочь Синрику поднять мятеж.
Эйлан понимала, что Кейлин, вероятно, права. Но сама она тоже мать и помнила, какая боль раздирала ей душу, когда Арданас отнял у нее Гауэна.
– Почему ты вдруг заговорила об этом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158