Он явно привык распоряжаться, и его приказания беспрекословно выполнялись. – Это поможет тебе перенести боль, когда мы займемся твоими ранами, – с минуту помолчав, добавил старин. В его голосе не слышалось враждебности, однако Гай начал испытывать страх.
Бендейджид жестом подозвал девушку, и она подошла к кровати.
Девушка улыбнулась к, немного отпив из рога, как того требовали законы гостеприимства, поднесла сосуд к губам юноши. Гай попытался приподняться, но измученное тело не подчинялось его воле. Сочувственно охнув, Эйлан подложила свою руку под голову римлянина и, поддерживая ее на изгибе локтя, стала поить раненого.
Молодой римлянин сделал маленький глоток. Это был крепкий медовый напиток с горьким привкусом – наверное, в него подмешали какое-то целебное снадобье.
– Ты чуть было не забрел в Страну Вечной Молодости, чужеземец, но ты не умрешь, – тихо проворковала девушка. – Я видела тебя во сне, но ты был гораздо старше, и рядом с тобой стоял маленький мальчик.
Гай взглянул на нее. По телу разливалась убаюкивающая теплота, поэтому странная речь Эйлан не встревожила его. Гай ощущал близость ее груди, и у него было такое чувство, будто это руки матери укачивают его, хотя девушка была совсем юная. Мучительная боль воскресила в его памяти образ матери, и его глаза наполнились слезами. Он смутно сознавал, что старый друид разрезал на нем тунику и с помощью Синрика промыл его раны, обработав их какой-то жгучей жидкостью. Но боль была не сильнее, чем тогда, когда старик Манлий обрабатывал его поврежденную ногу. Друид и молодой Синрик смазали рану какой-то липкой и жгучей мазью и туго обмотали ногу льняными лоскутами. Потом они стали ощупывать раздувшуюся лодыжку. Гай наблюдал за их действиями без особого интереса.
– Здесь ничего страшного, даже перелома нет, – произнес кто-то рядом.
Из полудремотного забытья Гая вывел голос Синрика:
– Соберись-ка с духом, парень. Кол, о который ты поранился, мог вызвать заражение, но, думаю, если мы прижжем рану, нам удастся спасти руку.
– Эйлан, – коротко скомандовал старик, – выйди отсюда. Это зрелище не для юной девушки.
– Я подержу его, Эйлан, – сказал Синрик. – Ты иди.
– Я останусь здесь, отец. Может быть, вам понадобится моя помощь. – Она сжала руку Гая.
– Поступай, как знаешь, – проворчал пожилой друид. – Но смотри, не визжи и не падай в обморок.
В следующую минуту Гай почувствовал, как чьи-то сильные руки – наверное, Синрика – так пригвоздили его к лавке, что невозможно было даже пошевелиться. Эйлан по-прежнему не выпускала его руки, однако ее ладонь чуть задрожала. Гай отвернулся, закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, – это было бы стыдно. В нос ударил запах раскаленного железа, затем все тело пронзила нестерпимая, невыносимая боль, как будто что-то разорвалось у него внутри.
Губы исказились в мучительной судороге, готовые испустить вопль, но наружу вырвался только сдавленный стон. Потом клещи, сжимавшие его тело, разжались, и он ощущал только ласковое прикосновение девичьих рук. Через некоторое время Гай открыл глаза. На него смотрел старый друид, и в его седеющей бороде играла едва заметная улыбка Синрик все еще стоял, склонившись над ним, бледный как полотно. Такое выражение Гай видел на лицах служивших под его началом молодых воинов, впервые побывавших в сражении.
– Да, ты, парень, не из трусливого десятка, – сдавленным голосом выговорил Синрик.
– Благодарю, – произнес Гай первое, что пришло в голову. И потерял сознание.
Глава 2
Когда Гай очнулся, камышовые светильники едва мерцали. Ему казалось, что он очень долго был без сознания. Тлеющие в очаге угли излучали слабый свет, и он разглядел возле лавки, на которой лежал, очертания девушки. Это была Эйлан, и она сидя дремала. Римлянин чувствовал усталость во всем теле и пульсирующую боль в руке; нестерпимо хотелось пить. Где-то неподалеку разговаривали женщины. Его плечо было обмотано толстым слоем льняных бинтов, и у Гая было такое чувство, словно его запеленали, как грудного младенца. На рану наложили какую-то сальную мазь, и от повязки исходил запах жира и бальзама.
Девушка сидела прямо на маленькой треногой табуретке и казалась стройной, как молодая березка. Она молчала. Лицо бледное, слегка вьющиеся волосы зачесаны за уши, но они были слишком мягкими и поэтому не лежали ровными прядями. На шее – золотая цепочка с амулетом. Гай знал, что в Британии девушки довольно поздно достигают зрелости. Вполне вероятно, что Эйлан уже исполнилось пятнадцать. Она еще не женщина, но уже и не ребенок.
Раздался грохот, как будто кто-то уронил ведро, и чей-то молодой голос прокричал:
– В таком случае иди и сам их дои, если сообразишь, как это делается!
– И чем тогда будет заниматься коровница? – резким тоном отозвалась какая-то женщина.
– А она завывает и вопит во все горло, словно привидение-плакальщица, потому что римские палачи увели ее мужа на работы и она осталась одна с тремя малыми детьми, – ответил первый голос, – а Родри мой ушел за ними.
– Проклятие Танара на головы всех этих римлян… – вступил в разговор какой-то мужчина, и Гай узнал голос Синрика. Но женщина постарше перебила его:
– Тихо вы все. Маири, расставь-ка лучше тарелки на столе, вместо того чтобы кричать на ребят. Я пойду поговорю с этой бедной женщиной, скажу ей, чтобы привела своих малышей сюда, но коров доить сегодня все равно надо, даже если римляне заберут всех мужчин Британии.
– Правильно, кормилица, – согласился Синрик.
Голоса звучали теперь тише. Девушка взглянула на Гая, затем встала.
– Ой, да вы уже проснулись, – заговорила она. – Есть хотите?
– Я готов проглотить лошадь и колесницу и бежать полпути до Венты, чтобы полакомиться еще и возничим, – без тени улыбки на лице ответил Гай, и девушка какое-то мгновение недоуменно смотрела на него, потом широко раскрыла глаза и прыснула от смеха.
– Пойду посмотрю, есть ли на кухне лошадь с колесницей, – весело сказала она. Неожиданно за спиной у Эйлан образовался яркий просвет, и Гай увидел в дверном проеме женщину. Он был изумлен: в комнату лился солнечный свет.
– Не может быть. Сейчас что, уже другой день? – не задумываясь выпалил римлянин. Женщина рассмеялась, повернувшись боком, откинула полог из лошадиной шнуры и зацепила его за крюк, одновременно потушив оплывший фитиль светильника.
– Эйлан не позволила тревожить тебя, даже накормить не разрешила, – сказала она. – Она считает, что сон для тебя полезнее, чем пища. Пожалуй, она права. Но сейчас ты, должно быть, очень хочешь есть. Сожалею, что не могла лично оказать тебе радушную встречу в своем доме. Я навещала одну больную женщину в нашем селении. Надеюсь, Эйлан хорошо ухаживает за тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Бендейджид жестом подозвал девушку, и она подошла к кровати.
Девушка улыбнулась к, немного отпив из рога, как того требовали законы гостеприимства, поднесла сосуд к губам юноши. Гай попытался приподняться, но измученное тело не подчинялось его воле. Сочувственно охнув, Эйлан подложила свою руку под голову римлянина и, поддерживая ее на изгибе локтя, стала поить раненого.
Молодой римлянин сделал маленький глоток. Это был крепкий медовый напиток с горьким привкусом – наверное, в него подмешали какое-то целебное снадобье.
– Ты чуть было не забрел в Страну Вечной Молодости, чужеземец, но ты не умрешь, – тихо проворковала девушка. – Я видела тебя во сне, но ты был гораздо старше, и рядом с тобой стоял маленький мальчик.
Гай взглянул на нее. По телу разливалась убаюкивающая теплота, поэтому странная речь Эйлан не встревожила его. Гай ощущал близость ее груди, и у него было такое чувство, будто это руки матери укачивают его, хотя девушка была совсем юная. Мучительная боль воскресила в его памяти образ матери, и его глаза наполнились слезами. Он смутно сознавал, что старый друид разрезал на нем тунику и с помощью Синрика промыл его раны, обработав их какой-то жгучей жидкостью. Но боль была не сильнее, чем тогда, когда старик Манлий обрабатывал его поврежденную ногу. Друид и молодой Синрик смазали рану какой-то липкой и жгучей мазью и туго обмотали ногу льняными лоскутами. Потом они стали ощупывать раздувшуюся лодыжку. Гай наблюдал за их действиями без особого интереса.
– Здесь ничего страшного, даже перелома нет, – произнес кто-то рядом.
Из полудремотного забытья Гая вывел голос Синрика:
– Соберись-ка с духом, парень. Кол, о который ты поранился, мог вызвать заражение, но, думаю, если мы прижжем рану, нам удастся спасти руку.
– Эйлан, – коротко скомандовал старик, – выйди отсюда. Это зрелище не для юной девушки.
– Я подержу его, Эйлан, – сказал Синрик. – Ты иди.
– Я останусь здесь, отец. Может быть, вам понадобится моя помощь. – Она сжала руку Гая.
– Поступай, как знаешь, – проворчал пожилой друид. – Но смотри, не визжи и не падай в обморок.
В следующую минуту Гай почувствовал, как чьи-то сильные руки – наверное, Синрика – так пригвоздили его к лавке, что невозможно было даже пошевелиться. Эйлан по-прежнему не выпускала его руки, однако ее ладонь чуть задрожала. Гай отвернулся, закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, – это было бы стыдно. В нос ударил запах раскаленного железа, затем все тело пронзила нестерпимая, невыносимая боль, как будто что-то разорвалось у него внутри.
Губы исказились в мучительной судороге, готовые испустить вопль, но наружу вырвался только сдавленный стон. Потом клещи, сжимавшие его тело, разжались, и он ощущал только ласковое прикосновение девичьих рук. Через некоторое время Гай открыл глаза. На него смотрел старый друид, и в его седеющей бороде играла едва заметная улыбка Синрик все еще стоял, склонившись над ним, бледный как полотно. Такое выражение Гай видел на лицах служивших под его началом молодых воинов, впервые побывавших в сражении.
– Да, ты, парень, не из трусливого десятка, – сдавленным голосом выговорил Синрик.
– Благодарю, – произнес Гай первое, что пришло в голову. И потерял сознание.
Глава 2
Когда Гай очнулся, камышовые светильники едва мерцали. Ему казалось, что он очень долго был без сознания. Тлеющие в очаге угли излучали слабый свет, и он разглядел возле лавки, на которой лежал, очертания девушки. Это была Эйлан, и она сидя дремала. Римлянин чувствовал усталость во всем теле и пульсирующую боль в руке; нестерпимо хотелось пить. Где-то неподалеку разговаривали женщины. Его плечо было обмотано толстым слоем льняных бинтов, и у Гая было такое чувство, словно его запеленали, как грудного младенца. На рану наложили какую-то сальную мазь, и от повязки исходил запах жира и бальзама.
Девушка сидела прямо на маленькой треногой табуретке и казалась стройной, как молодая березка. Она молчала. Лицо бледное, слегка вьющиеся волосы зачесаны за уши, но они были слишком мягкими и поэтому не лежали ровными прядями. На шее – золотая цепочка с амулетом. Гай знал, что в Британии девушки довольно поздно достигают зрелости. Вполне вероятно, что Эйлан уже исполнилось пятнадцать. Она еще не женщина, но уже и не ребенок.
Раздался грохот, как будто кто-то уронил ведро, и чей-то молодой голос прокричал:
– В таком случае иди и сам их дои, если сообразишь, как это делается!
– И чем тогда будет заниматься коровница? – резким тоном отозвалась какая-то женщина.
– А она завывает и вопит во все горло, словно привидение-плакальщица, потому что римские палачи увели ее мужа на работы и она осталась одна с тремя малыми детьми, – ответил первый голос, – а Родри мой ушел за ними.
– Проклятие Танара на головы всех этих римлян… – вступил в разговор какой-то мужчина, и Гай узнал голос Синрика. Но женщина постарше перебила его:
– Тихо вы все. Маири, расставь-ка лучше тарелки на столе, вместо того чтобы кричать на ребят. Я пойду поговорю с этой бедной женщиной, скажу ей, чтобы привела своих малышей сюда, но коров доить сегодня все равно надо, даже если римляне заберут всех мужчин Британии.
– Правильно, кормилица, – согласился Синрик.
Голоса звучали теперь тише. Девушка взглянула на Гая, затем встала.
– Ой, да вы уже проснулись, – заговорила она. – Есть хотите?
– Я готов проглотить лошадь и колесницу и бежать полпути до Венты, чтобы полакомиться еще и возничим, – без тени улыбки на лице ответил Гай, и девушка какое-то мгновение недоуменно смотрела на него, потом широко раскрыла глаза и прыснула от смеха.
– Пойду посмотрю, есть ли на кухне лошадь с колесницей, – весело сказала она. Неожиданно за спиной у Эйлан образовался яркий просвет, и Гай увидел в дверном проеме женщину. Он был изумлен: в комнату лился солнечный свет.
– Не может быть. Сейчас что, уже другой день? – не задумываясь выпалил римлянин. Женщина рассмеялась, повернувшись боком, откинула полог из лошадиной шнуры и зацепила его за крюк, одновременно потушив оплывший фитиль светильника.
– Эйлан не позволила тревожить тебя, даже накормить не разрешила, – сказала она. – Она считает, что сон для тебя полезнее, чем пища. Пожалуй, она права. Но сейчас ты, должно быть, очень хочешь есть. Сожалею, что не могла лично оказать тебе радушную встречу в своем доме. Я навещала одну больную женщину в нашем селении. Надеюсь, Эйлан хорошо ухаживает за тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158