И когда мы перебрались в Лесную обитель – давно это было, – я больше года не могла привыкнуть к тому, что не слышу звуков моря; даже спала плохо из-за этого. Океан я любила. А когда я думаю о… доме… – Кейлин запнулась в нерешительности, – сразу вспоминаю детей. Они постоянно хныкали, визжали, цеплялись за материн подол или липли ко мне, если мне не удавалось отделаться от них; сколько помню, мать всегда носилась с каким-нибудь малышом на руках. Но даже побоями невозможно было заставить меня сидеть дома, толочь ячменные зерна или возиться с бесштанной хныкающей братией. Просто удивительно, что я не возненавидела всех детей вообще, – добавила она. – Правда, такие ребятишки, как малышка Маири, не могут вызывать раздражения. Это желанные дети, и о них хорошо заботятся… Наверное, и отец у меня был, но я уже с раннего возраста понимала, что он совсем не помогает матери; лишь каждый раз награждает ее очередным младенцем. – Жрица помолчала. – Мне кажется, Лианнон пожалела меня, потому что я была похожа на голодную нищенку.
Произнеся эти слова, Кейлин и сама удивилась, что в них не слышалось горечи, словно она давно смирилась со своим безрадостным прошлым.
– Я даже не знаю точно, сколько мне лет. Я прожила с Лианнон больше года, когда заметила, что мое тело приобретает женские формы. Думаю, тогда мне было лет двенадцать. – Она неожиданно прервала свой рассказ, и Эйлан с удивлением взглянула на жрицу.
«Я – женщина, жрица, – говорила себе Кейлин, – я – колдунья, которая способна испугать вооруженных мужчин!» Однако завороженная тусклым пламенем очага, она все глубже и глубже погружалась в воспоминания, и ей казалось, что она не могущественная жрица, а до смерти запуганная маленькая девочка. Какая из них настоящая Кейлин? А может, мерцающие в темноте угольки увели ее в мир иллюзий?
– Наверное, я испугалась сильнее, чем мне кажется, – сдавленным голосом промолвила жрица. – А может, потому что сейчас глубокая ночь и нас окружает темнота, у меня такое ощущение, будто мы находимся вне времени. – Она взглянула на Эйлан, словно это могло придать ей силы, чтобы говорить честно и откровенно. – А может, потому что я рассказываю свою жизнь тебе…
Проглотив комок в горле, Эйлан призвала на помощь все свое мужество, чтобы взглянуть в глаза жрице, которая пристально смотрела на нее. «Правду… Открой мне правду», – слышала Кейлин непроизнесенную вслух мольбу девушки, словно это она говорила себе сама. Как знать, кому из них двоих эта правда нужнее?
– Я никогда не рассказывала об этом Лианнон, и Великая Богиня не покарала меня… – Кейлин казалось, что какая-то неведомая сила вытягивает из нее слова. – Много лет уж прошло с тех пор, и, возможно, мне станет легче, если я открою свою тайну.
Эйлан протянула Кейлин руку, и пальцы жрицы стиснули ее запястье.
– Когда в дом ввалились разбойники, я все вспомнила, как наяву. В детстве, прибегая на берег моря, я нередко встречала там мужчину. Он жил один. Думаю, его прогнали из клана. Таким не место среди людей, – зло добавила она. – Поначалу я доверяла ему. Он дарил мне маленькие безделушки, которые находил на берегу: ракушки, красивые перья. – Кейлин помолчала. – Какая же я была дура, полагая, что он не может причинить мне вреда. Но откуда мне было знать? Мне ведь никто ничего не объяснял.
Кейлин невидящим взглядом смотрела на огонь, но в той хижине было темно, и ни единый луч света не проникал в затаенный уголок ее памяти.
– Я ничего не подозревала. Не понимала, что ему нужно от меня, когда он однажды затащил меня в свою хижину… – Она содрогнулась, терзаемая ужасным воспоминанием, о котором и теперь не могла спокойно говорить.
– И ничего нельзя было сделать? – словно с какой-то далекой звезды донесся до нее голос Эйлан.
– А что я могла сделать? – резко отозвалась Кейлин, по-прежнему не отрывая взгляда от мерцающих угольков, словно они были для нее спасительной нитью жизни. – Я… я с плачем кинулась бежать… Я рыдала так долго. Мне казалось, будто я растворилась в своих слезах. Все мое существо было наполнено ужасом и омерзением… Мне трудно об этом говорить. Но кому я могла пожаловаться, ному я была нужна? – Она надолго замолчала. – Я и сейчас, словно наяву, ощущаю запах, стоявший в той хижине, – зловонный запах испражнений, гнилых водорослей и папоротника; помню, как он повалил меня на эту мерзость. Я скулила, как собачонка, не понимая, чего он хочет. Я ведь была еще совсем ребенком. С тех пор я не выношу запаха моря и папоротника, – добавила жрица.
– Кто-нибудь узнал об этом? Его наказали? – спросила Эйлан. – Мой отец, наверное, убил бы того, кто посмел бы прикоснуться ко мне.
Высказав вслух то, что долгие годы терзало ей душу, Кейлин почувствовала облегчение. Она прерывисто вздохнула.
– Я росла среди варваров, но надругательство над женщиной, тем более над ребенком, в нашем племени считалось преступлением. Если бы я пожаловалась на насильника, его посадили бы в клетку, а потом сожгли бы на медленном огне. Ему было известно, какое наказание его ожидает, и поэтому он пригрозил мне, чтобы я молчала. Но ничего этого я не знала тогда. – Теперь Кейлин говорила как-то отрешенно, словно рассказывала не о себе. – А год спустя я встретила Лианнон. Ей бы и в голову не пришло, что такая маленькая девочка, какой я тогда была, уже не девственница. А когда я узнала ее ближе, поверила в ее доброту, было уже поздно открывать свою тайну. Я боялась, что меня отправят обратно домой. Так что видишь, никакой святости и божественности во мне нет, все это обман, – безжалостно заключила Кейлин. – Если бы Лианнон знала, что со мной произошло, я никогда не стала бы жрицей, но я сделала так, чтобы она ничего не узнала. – Кейлин отвернулась. Воцарилась тишина. Она длилась лишь мгновение, но жрице показалось, будто прошла целая вечность.
– Посмотри на меня…
Как бы помимо своей воли Кейлин перевела взгляд на девушку. Одна половина лица Эйлан сияла лучезарностью Великой Богини, другая была скрыта тенью.
– Я верю в тебя, – серьезно сказала девушка. Кейлин судорожно вздохнула, на глаза навернулись слезы, и черты Эйлан потонули в прозрачной пелене.
– Я живу только потому, что верю: Великая Богиня не держит на меня зла, – снова заговорила жрица. – К тому времени, когда я поняла, что совершила великий грех, я уже стала послушницей. Но никаких дурных знамений не было. Когда меня посвятили в жрицы, я думала, меня поразит гром небесный, но и этого не случилось. Тогда в мою душу закрались сомнения: существуют ли боги вообще, а если все-таки они есть, то их, должно быть, не интересуют деяния простых смертных.
– А может, они просто гораздо милосерднее, чем люди, – добавила Эйлан и тут же зажмурилась, как бы изумляясь своему безрассудному высказыванию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Произнеся эти слова, Кейлин и сама удивилась, что в них не слышалось горечи, словно она давно смирилась со своим безрадостным прошлым.
– Я даже не знаю точно, сколько мне лет. Я прожила с Лианнон больше года, когда заметила, что мое тело приобретает женские формы. Думаю, тогда мне было лет двенадцать. – Она неожиданно прервала свой рассказ, и Эйлан с удивлением взглянула на жрицу.
«Я – женщина, жрица, – говорила себе Кейлин, – я – колдунья, которая способна испугать вооруженных мужчин!» Однако завороженная тусклым пламенем очага, она все глубже и глубже погружалась в воспоминания, и ей казалось, что она не могущественная жрица, а до смерти запуганная маленькая девочка. Какая из них настоящая Кейлин? А может, мерцающие в темноте угольки увели ее в мир иллюзий?
– Наверное, я испугалась сильнее, чем мне кажется, – сдавленным голосом промолвила жрица. – А может, потому что сейчас глубокая ночь и нас окружает темнота, у меня такое ощущение, будто мы находимся вне времени. – Она взглянула на Эйлан, словно это могло придать ей силы, чтобы говорить честно и откровенно. – А может, потому что я рассказываю свою жизнь тебе…
Проглотив комок в горле, Эйлан призвала на помощь все свое мужество, чтобы взглянуть в глаза жрице, которая пристально смотрела на нее. «Правду… Открой мне правду», – слышала Кейлин непроизнесенную вслух мольбу девушки, словно это она говорила себе сама. Как знать, кому из них двоих эта правда нужнее?
– Я никогда не рассказывала об этом Лианнон, и Великая Богиня не покарала меня… – Кейлин казалось, что какая-то неведомая сила вытягивает из нее слова. – Много лет уж прошло с тех пор, и, возможно, мне станет легче, если я открою свою тайну.
Эйлан протянула Кейлин руку, и пальцы жрицы стиснули ее запястье.
– Когда в дом ввалились разбойники, я все вспомнила, как наяву. В детстве, прибегая на берег моря, я нередко встречала там мужчину. Он жил один. Думаю, его прогнали из клана. Таким не место среди людей, – зло добавила она. – Поначалу я доверяла ему. Он дарил мне маленькие безделушки, которые находил на берегу: ракушки, красивые перья. – Кейлин помолчала. – Какая же я была дура, полагая, что он не может причинить мне вреда. Но откуда мне было знать? Мне ведь никто ничего не объяснял.
Кейлин невидящим взглядом смотрела на огонь, но в той хижине было темно, и ни единый луч света не проникал в затаенный уголок ее памяти.
– Я ничего не подозревала. Не понимала, что ему нужно от меня, когда он однажды затащил меня в свою хижину… – Она содрогнулась, терзаемая ужасным воспоминанием, о котором и теперь не могла спокойно говорить.
– И ничего нельзя было сделать? – словно с какой-то далекой звезды донесся до нее голос Эйлан.
– А что я могла сделать? – резко отозвалась Кейлин, по-прежнему не отрывая взгляда от мерцающих угольков, словно они были для нее спасительной нитью жизни. – Я… я с плачем кинулась бежать… Я рыдала так долго. Мне казалось, будто я растворилась в своих слезах. Все мое существо было наполнено ужасом и омерзением… Мне трудно об этом говорить. Но кому я могла пожаловаться, ному я была нужна? – Она надолго замолчала. – Я и сейчас, словно наяву, ощущаю запах, стоявший в той хижине, – зловонный запах испражнений, гнилых водорослей и папоротника; помню, как он повалил меня на эту мерзость. Я скулила, как собачонка, не понимая, чего он хочет. Я ведь была еще совсем ребенком. С тех пор я не выношу запаха моря и папоротника, – добавила жрица.
– Кто-нибудь узнал об этом? Его наказали? – спросила Эйлан. – Мой отец, наверное, убил бы того, кто посмел бы прикоснуться ко мне.
Высказав вслух то, что долгие годы терзало ей душу, Кейлин почувствовала облегчение. Она прерывисто вздохнула.
– Я росла среди варваров, но надругательство над женщиной, тем более над ребенком, в нашем племени считалось преступлением. Если бы я пожаловалась на насильника, его посадили бы в клетку, а потом сожгли бы на медленном огне. Ему было известно, какое наказание его ожидает, и поэтому он пригрозил мне, чтобы я молчала. Но ничего этого я не знала тогда. – Теперь Кейлин говорила как-то отрешенно, словно рассказывала не о себе. – А год спустя я встретила Лианнон. Ей бы и в голову не пришло, что такая маленькая девочка, какой я тогда была, уже не девственница. А когда я узнала ее ближе, поверила в ее доброту, было уже поздно открывать свою тайну. Я боялась, что меня отправят обратно домой. Так что видишь, никакой святости и божественности во мне нет, все это обман, – безжалостно заключила Кейлин. – Если бы Лианнон знала, что со мной произошло, я никогда не стала бы жрицей, но я сделала так, чтобы она ничего не узнала. – Кейлин отвернулась. Воцарилась тишина. Она длилась лишь мгновение, но жрице показалось, будто прошла целая вечность.
– Посмотри на меня…
Как бы помимо своей воли Кейлин перевела взгляд на девушку. Одна половина лица Эйлан сияла лучезарностью Великой Богини, другая была скрыта тенью.
– Я верю в тебя, – серьезно сказала девушка. Кейлин судорожно вздохнула, на глаза навернулись слезы, и черты Эйлан потонули в прозрачной пелене.
– Я живу только потому, что верю: Великая Богиня не держит на меня зла, – снова заговорила жрица. – К тому времени, когда я поняла, что совершила великий грех, я уже стала послушницей. Но никаких дурных знамений не было. Когда меня посвятили в жрицы, я думала, меня поразит гром небесный, но и этого не случилось. Тогда в мою душу закрались сомнения: существуют ли боги вообще, а если все-таки они есть, то их, должно быть, не интересуют деяния простых смертных.
– А может, они просто гораздо милосерднее, чем люди, – добавила Эйлан и тут же зажмурилась, как бы изумляясь своему безрассудному высказыванию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158