Там находился и Синрик. Он был озлоблен, весь покрыт шрамами, но уже оправился от ран и не скрывал мрачной радости от того, что легионерам не удалось захватить Калгака, который должен был стать украшением триумфа Агриколы в Риме. И действительно, никто не знал, какая участь постигла британского предводителя. Относительно друида Бендейджида ходили слухи, что тот скрывается где-то в горах.
– Меня захватили в плен в бою, и я не жду снисхождения, – сказал Синрик Гаю, на время позабыв о своей непримиримой ненависти. – Но если твой командующий уважает тебя, попроси его помиловать старика. Я вытащил тебя из кабаньей ямы, но жизнь твою спас он. И по-моему, ты перед ним в долгу. Ты ведь не станешь это отрицать?
Гай не мог не согласиться со словами британца. Он был обязан Бендейджиду гораздо большим, чем предполагал Синрик, и, поскольку не было доказано, что друид сражался против Рима, Агрикола охотно позволил распространить в северных районах страны известие о том, что Бендейджид помилован и может спокойно возвращаться домой.
Сам Гай получил разрешение поехать в отпуск лишь после того, как наместник отправился на юг, намереваясь оттуда отплыть в Рим. И вот наконец-то в конце зимы Гаю представилась возможность навестить в Деве отца и выполнить указание Юлии, данное ему несколько месяцев назад, – увидеться с Эйлан, чтобы распрощаться с ней раз и навсегда.
Зима на севере мрачная и морозная; там беснуются лютые ветра, а ночи длинные, без начала и конца. Но и здесь, в южной части страны, воздух обжигал бодрящей прохладою, хотя на деревьях уже набухали почки. Гай был рад, что поехал в накидке на волчьем меху. В Британии даже божественный Юлий порой носил сразу по три туники, надевая их одну поверх другой, чтобы было теплее.
Странно было ехать по непривычно мирным дорогам, не опасаясь, что на тебя нападут. Гаю казалось, что места здесь изменились до неузнаваемости, словно он отсутствовал в родном краю несколько лет. Но окрестности Девы обдувал знакомый резкий ветер, налетавший с залива; на западе над горизонтом нависали все те же угрюмые задумчивые горы, призрачные тени которых с детства тревожили его душу. Обогнув высокий вал, окружавший крепостные стены, Гай приблизился к главным воротам, которые венчал бревенчатый частокол. И ворота, и частокол лишь немного потемнели от ветра и дождя. Сам он изменился гораздо больше.
Гай переступил порог здания претории и по выложенному мозаикой каменному полу направился к кабинету отца; его шаги звонким эхом разносились по всему коридору. При появлении Гая Валерий оторвал взгляд от документов, нахмурился и, лишь когда тот стал снимать с себя верхнюю одежду, широко улыбнулся. На шум в приемную вышел Мацеллий, и, глядя на отца, Гай понял, что прожитые месяцы наложили отпечаток не только на него.
– Мой мальчик! Неужели это ты? А мы уж начали беспокоиться, что наместник заберет тебя с собой в Рим. Он очень благосклонно отзывался в донесениях о твоей службе на севере, юноша, очень благосклонно. – Мацеллий взял Гая за плечи, крепко прижал к себе и тут же опустил руки, не желая показаться сентиментальным.
Но Гай почувствовал, как судорожно вцепились в него пальцы отца, словно тот не верил, что сын его вернулся, живой и невредимый. Гай не стал спрашивать, волновался ли о нем Мацеллий, – седины на голове у префекта прибавилось, и наверняка причиной тому были не пустые перебранки солдат, отдыхающих на зимних квартирах, или заботы о провианте и обмундировании для легионеров.
– Так когда тебе возвращаться в Лондиний? Долго ли мы сможем наслаждаться твоим обществом?
– Мне предоставили отпуск на несколько недель, отец, – выдавил улыбку Гай. – Вот я и решил некоторое время побыть дома. – Он отметил, что Мацеллий ни словом не упомянул о его женитьбе, и от этой мысли ему стало не по себе. «Старин, должно быть, понимает, что я наконец-то стал взрослым человеком!»
Но Мацеллию вовсе незачем было заводить об этом разговор. После сражения на горе Гравпий Гай все чаще думал о предстоящем браке с Юлией как о деле решенном. Однако знакомые холмы, лежащие вокруг Девы, навеяли старые воспоминания, и сомнения вновь охватили его. По силам ли ему такое испытание, и если он не сумеет побороть внутреннее сопротивление, то как же тогда жить дальше?
Правда, за последние месяцы Гай сделал открытие: оказывается, он все-таки честолюбив. Агрикола – великий муж, и он был прекрасным наместником, но кто знает, кого Домициан пришлет вместо него? А ведь даже Агрикола не постиг до конца всю самобытность этой земли. Старой Британии больше не существовало. И люди, ныне населяющие страну, вынуждены изменить свое мировоззрение, принять убеждения и взгляды римлян. Но разве сможет какой-нибудь галл или испанец понять местные народы? Сотворить из этой земли жемчужину империи способен лишь тот, в ком течет кровь британцев и римлян. Такой, например, как сам Гай. Нужно только предпринять верные шаги, именно теперь.
– …пригласить кое-кого из старших офицеров поужинать с нами, – говорил Мацеллий. – Если ты, конечно, не очень утомлен.
– Я чувствую себя превосходно, – улыбнулся Гай. – После дорог Каледонии путешествие верхом по югу страны доставило мне удовольствие.
Мацеллий кивнул; он, словно огонь в очаге, весь светился гордостью за сына. Гай проглотил комок в горле, внезапно осознав, что никогда прежде Мацеллий не выказывал столь безоговорочного одобрения его поведению и поступкам. А ведь ему просто необходимо видеть такое вот сияние в глазах отца.
По окончании больших празднеств Верховная Жрица обычно некоторое время проводила в уединении, восстанавливая силы после церемонии. Так всегда поступала Лианнон, женщины Лесной обители привыкли к этому, и длительное затворничество Эйлан после первого появления перед людьми в качестве Верховной Жрицы ни у кого не вызвало удивления.
Возможно, они были несколько разочарованы, когда Эйлан, наконец-то оправившись после ритуала, по-прежнему продолжала жить уединенно и почти все время ходила с вуалью на лице, но особого удивления никто не выказывал. Большинство обитательниц Вернеметона Верховной Жрицей помнили только Лианнон, а старая женщина последние годы редко покидала свои покои, где ей постоянно прислуживали Кейлин и еще несколько избранных помощниц. Так или иначе, все понимали: новой Жрице Оракула необходимо какое-то время пожить в тишине и покое, чтобы обрести более тесную связь с богами.
О поведении Эйлан женщины, конечно, сплетничали, но их больше занимало другое: куда подевалась Дида. Некоторые уверенно заявляли, будто бы она решила покинуть Лесную обитель, рассердившись на то, что Верховной Жрицей избрали не ее. Другие высказывали предположение, что она бежала к Синрику, который несколько раз приезжал в Вернеметон вместе с Бендейджидом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
– Меня захватили в плен в бою, и я не жду снисхождения, – сказал Синрик Гаю, на время позабыв о своей непримиримой ненависти. – Но если твой командующий уважает тебя, попроси его помиловать старика. Я вытащил тебя из кабаньей ямы, но жизнь твою спас он. И по-моему, ты перед ним в долгу. Ты ведь не станешь это отрицать?
Гай не мог не согласиться со словами британца. Он был обязан Бендейджиду гораздо большим, чем предполагал Синрик, и, поскольку не было доказано, что друид сражался против Рима, Агрикола охотно позволил распространить в северных районах страны известие о том, что Бендейджид помилован и может спокойно возвращаться домой.
Сам Гай получил разрешение поехать в отпуск лишь после того, как наместник отправился на юг, намереваясь оттуда отплыть в Рим. И вот наконец-то в конце зимы Гаю представилась возможность навестить в Деве отца и выполнить указание Юлии, данное ему несколько месяцев назад, – увидеться с Эйлан, чтобы распрощаться с ней раз и навсегда.
Зима на севере мрачная и морозная; там беснуются лютые ветра, а ночи длинные, без начала и конца. Но и здесь, в южной части страны, воздух обжигал бодрящей прохладою, хотя на деревьях уже набухали почки. Гай был рад, что поехал в накидке на волчьем меху. В Британии даже божественный Юлий порой носил сразу по три туники, надевая их одну поверх другой, чтобы было теплее.
Странно было ехать по непривычно мирным дорогам, не опасаясь, что на тебя нападут. Гаю казалось, что места здесь изменились до неузнаваемости, словно он отсутствовал в родном краю несколько лет. Но окрестности Девы обдувал знакомый резкий ветер, налетавший с залива; на западе над горизонтом нависали все те же угрюмые задумчивые горы, призрачные тени которых с детства тревожили его душу. Обогнув высокий вал, окружавший крепостные стены, Гай приблизился к главным воротам, которые венчал бревенчатый частокол. И ворота, и частокол лишь немного потемнели от ветра и дождя. Сам он изменился гораздо больше.
Гай переступил порог здания претории и по выложенному мозаикой каменному полу направился к кабинету отца; его шаги звонким эхом разносились по всему коридору. При появлении Гая Валерий оторвал взгляд от документов, нахмурился и, лишь когда тот стал снимать с себя верхнюю одежду, широко улыбнулся. На шум в приемную вышел Мацеллий, и, глядя на отца, Гай понял, что прожитые месяцы наложили отпечаток не только на него.
– Мой мальчик! Неужели это ты? А мы уж начали беспокоиться, что наместник заберет тебя с собой в Рим. Он очень благосклонно отзывался в донесениях о твоей службе на севере, юноша, очень благосклонно. – Мацеллий взял Гая за плечи, крепко прижал к себе и тут же опустил руки, не желая показаться сентиментальным.
Но Гай почувствовал, как судорожно вцепились в него пальцы отца, словно тот не верил, что сын его вернулся, живой и невредимый. Гай не стал спрашивать, волновался ли о нем Мацеллий, – седины на голове у префекта прибавилось, и наверняка причиной тому были не пустые перебранки солдат, отдыхающих на зимних квартирах, или заботы о провианте и обмундировании для легионеров.
– Так когда тебе возвращаться в Лондиний? Долго ли мы сможем наслаждаться твоим обществом?
– Мне предоставили отпуск на несколько недель, отец, – выдавил улыбку Гай. – Вот я и решил некоторое время побыть дома. – Он отметил, что Мацеллий ни словом не упомянул о его женитьбе, и от этой мысли ему стало не по себе. «Старин, должно быть, понимает, что я наконец-то стал взрослым человеком!»
Но Мацеллию вовсе незачем было заводить об этом разговор. После сражения на горе Гравпий Гай все чаще думал о предстоящем браке с Юлией как о деле решенном. Однако знакомые холмы, лежащие вокруг Девы, навеяли старые воспоминания, и сомнения вновь охватили его. По силам ли ему такое испытание, и если он не сумеет побороть внутреннее сопротивление, то как же тогда жить дальше?
Правда, за последние месяцы Гай сделал открытие: оказывается, он все-таки честолюбив. Агрикола – великий муж, и он был прекрасным наместником, но кто знает, кого Домициан пришлет вместо него? А ведь даже Агрикола не постиг до конца всю самобытность этой земли. Старой Британии больше не существовало. И люди, ныне населяющие страну, вынуждены изменить свое мировоззрение, принять убеждения и взгляды римлян. Но разве сможет какой-нибудь галл или испанец понять местные народы? Сотворить из этой земли жемчужину империи способен лишь тот, в ком течет кровь британцев и римлян. Такой, например, как сам Гай. Нужно только предпринять верные шаги, именно теперь.
– …пригласить кое-кого из старших офицеров поужинать с нами, – говорил Мацеллий. – Если ты, конечно, не очень утомлен.
– Я чувствую себя превосходно, – улыбнулся Гай. – После дорог Каледонии путешествие верхом по югу страны доставило мне удовольствие.
Мацеллий кивнул; он, словно огонь в очаге, весь светился гордостью за сына. Гай проглотил комок в горле, внезапно осознав, что никогда прежде Мацеллий не выказывал столь безоговорочного одобрения его поведению и поступкам. А ведь ему просто необходимо видеть такое вот сияние в глазах отца.
По окончании больших празднеств Верховная Жрица обычно некоторое время проводила в уединении, восстанавливая силы после церемонии. Так всегда поступала Лианнон, женщины Лесной обители привыкли к этому, и длительное затворничество Эйлан после первого появления перед людьми в качестве Верховной Жрицы ни у кого не вызвало удивления.
Возможно, они были несколько разочарованы, когда Эйлан, наконец-то оправившись после ритуала, по-прежнему продолжала жить уединенно и почти все время ходила с вуалью на лице, но особого удивления никто не выказывал. Большинство обитательниц Вернеметона Верховной Жрицей помнили только Лианнон, а старая женщина последние годы редко покидала свои покои, где ей постоянно прислуживали Кейлин и еще несколько избранных помощниц. Так или иначе, все понимали: новой Жрице Оракула необходимо какое-то время пожить в тишине и покое, чтобы обрести более тесную связь с богами.
О поведении Эйлан женщины, конечно, сплетничали, но их больше занимало другое: куда подевалась Дида. Некоторые уверенно заявляли, будто бы она решила покинуть Лесную обитель, рассердившись на то, что Верховной Жрицей избрали не ее. Другие высказывали предположение, что она бежала к Синрику, который несколько раз приезжал в Вернеметон вместе с Бендейджидом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158