Он указал легионерам путь на Мону. Или ты уже совсем стал римлянином и забыл, что когда-то это была святыня – Остров Женщин? Это была величайшая святыня Британии, и Паулин уничтожил ее.
– Я слышал только, что там было какое-то святилище, – неопределенно сказал Гай. Он испытывал неприятное покалывание в шее – этот разговор не предвещал ничего хорошего. С точки зрения римлян, восстание иценов было гораздо страшнее, чем уничтожение святыни на острове Мона. Но Гай не собирался обсуждать в доме друида события на острове Мона, тем более что Агрикола подавил последние остатки сопротивления не далее как в прошлом году.
– Здесь у очага сидит бард, – сказал Синрик. – Он может спеть тебе о женщинах, живших на острове Мона, и сердце твое содрогнется от ужаса!
– Сегодня я не стану об этом петь, юноша, – поспешно оказался друид.
– Только не за моим столом, – подавшись вперед, проговорила хозяйка дома. – Этой печальной историей не потчуют за ужином гостей, – категоричным тоном добавила она.
«Похоже, предложение Синрика не нашло понимания, – подумал Гай. – Или эта тема слишком уж опасна с политической точки зрения, чтобы ее можно было обсуждать в широком кругу». Однако он был рад, что бард отказался петь – ему совсем не хотелось в данный момент слышать о зверствах римлян.
Синрик угрюмо замолчал, затем произнес вполголоса, обращаясь к Гаю:
– Я после тебе расскажу. Кормилица права: эта тема не для застольной беседы, тем более что тут дети.
– Думаю, сейчас самое время обсудить приготовления к празднику костров, – сказала Рея. Маири и девушки, словно по сигналу, разом встали из-за стола. Синрик подставил Гаю плечо и помог ему дойти до постели. Только теперь молодой римлянин понял, что очень устал. Все тело ломило от боли. Гай решил, что ему следует хорошенько обдумать все, что он увидел и услышал, но вскоре почувствовал, что засыпает.
В последующие несколько дней Гай почти не вставал с постели. Плечо отекло и сильно болело, но Эйлан, преданно ухаживавшая за ним все это время, объяснила римлянину, что последствия могли быть гораздо серьезнее, если бы не удалось предотвратить заражение.
Всю заботу о Гае Эйлан взяла на себя. Раза два-три в день она приносила ему еду и кормила больного юношу, так как сам он с трудом держал в руке ложку и не мог без посторонней помощи разрезать мясо. Для Гая это были самые приятные минуты. С тех пор как умерла мать, он не знал женской ласки и даже не предполагал, что так соскучился по материнскому теплу. В присутствии Эйлан юноша по-настоящему расслаблялся, отдыхал душой, – возможно, от сознания того, что рядом с ним сидит женщина, или потому, что эта девушка, как и его мать, была британкой, а может, их связывали более прочные узы – некое родство душ. Долгие часы лежа в одиночестве, он только и думал, когда же вновь придет Эйлан, и с каждым днем в нем росло и крепло желание видеть ее как можно чаще и дольше.
Как-то солнечным утром Синрик и Рея предложили Гаю выйти на улицу и попытаться походить немного, сказав, что ему это будет полезно. Морщась от боли, юноша проковылял во двор. К нему подскочила малышка Сенара и стала взахлеб лепетать, что они с Эйлан собираются на луг, чтобы нарвать цветов и сплести из них венки для праздника костров, который назначен на следующий день.
При обычных обстоятельствах Гай вряд ли соблазнился бы идеей идти на луг с двумя девочками, но, одурев от скуки в постели, с которой он не поднимался вот уже несколько дней, римлянин был бы рад пойти и в хлев, чтобы понаблюдать, как Маири – или даже коровница – доит коров. Поход за цветами вылился в настоящий пикник, так как Синрик и Дида тоже отправились на луг вместе с девочками и Гаем. Девушки постарше заставили Синрика нести корзинку с провизией, всучили ему свои платки и вообще всю дорогу подшучивали над молодым британцем, как это могут позволить себе сестры.
Сенара шла рядом с Гаем. Он старался не очень сильно опираться на малютку, но ничего не мог с собой поделать и успокаивал себя тем, что девочке даже интересно поддерживать его. Синрик не отходил от Диды, ухаживал за ней совсем не по-братски. Они тихо беседовали между собой. Наблюдая за молодой парой, Гай подумал, что они, должно быть, помолвлены. Он не знал обычаев этого народа, но понимал, что не следует надоедать Синрику и Диде своим вниманием.
Они выложили содержимое корзины на траву: свежеиспеченный хлеб, зажаренные кусочки холодного мяса и сморщенные коричневые яблоки – последние из тех, что запасали на зиму, как объяснили девушки.
– Пойду поищу ягод. – Сенара вскочила с травы и стала оглядываться по сторонам. Эйлан засмеялась.
– Глупышка, сейчас же весна. Или ты думаешь, что наш гость, как козлик, питается цветами?
Гай был так изнурен ходьбой, что даже не думал о еде. Они взяли с собой две бутыли. В одной был фруктовый сок с мякотью, в другой – свежее домашнее пиво. Девушки отказались пить пиво, сказав, что оно слишком кислое, но Гай, сделав несколько глотков, почувствовал, что силы возвращаются к нему. Девушки выложили из корзины сладкие пирожки – их испекла Дида. Синрик и Дида пили из одного рога, предоставив Гая заботам Эйлан и Сенары.
После того как все сытно поели, Сенара сбегала на край луга к роднику и принесла чистой воды. Поставив чашу перед Эйлан, девочка спросила, видит ли она в воде лицо своего возлюбленного.
– Все это предрассудки, – ответила Эйлан. – Да и возлюбленного у меня нет.
– А у меня есть возлюбленная, – вмешался в разговор Синрик. Он взял у девочки чашу и стал глядеть в воду. – Увижу ли я в воде твой образ, Дида? – Дида встала рядом с Синриком и заглянула в чашу через его плечо.
– Все это чепуха, – сказала она и покраснела. Гай подумал, что смущение ей к лицу.
– А ты смотрела в воду, Эйлан? – спросила Сенара, потянув девушку за рукав.
– Мне кажется, что добиваться таким способом ответа от Великой Богини – это кощунство! Что на это скажет Лианнон?
– А какая нам разница? – заметила Дида. Ее губы изогнулись в какой-то странной, недоброй улыбке. – Всем известно, что она повторяет только то, что говорят ей жрецы.
– Твоему отцу небезразлично ее мнение, – угрюмо произнес Синрик.
– Да, это верно, – согласилась Дида, – и, как я понимаю, тебе тоже.
Сенара повернулась к девушке.
– Скажи, что ты увидела в воде, Дида, – пронзительным голоском потребовала она.
– Меня, – ответил девочке Синрик, – надеюсь, что меня.
– Значит, ты по-настоящему станешь нашим братом, – улыбнулась ему Сенара.
– А зачем же, по-твоему, я хочу жениться на ней? – Синрик усмехнулся. – Однако нам предстоит еще поговорить с твоим отцом.
– Думаешь, он станет возражать? – вдруг забеспокоилась Дида, и у Гая мелькнула мысль, что быть дочерью архидруида, возможно, еще сложнее, чем иметь отца, занимающего пост префекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
– Я слышал только, что там было какое-то святилище, – неопределенно сказал Гай. Он испытывал неприятное покалывание в шее – этот разговор не предвещал ничего хорошего. С точки зрения римлян, восстание иценов было гораздо страшнее, чем уничтожение святыни на острове Мона. Но Гай не собирался обсуждать в доме друида события на острове Мона, тем более что Агрикола подавил последние остатки сопротивления не далее как в прошлом году.
– Здесь у очага сидит бард, – сказал Синрик. – Он может спеть тебе о женщинах, живших на острове Мона, и сердце твое содрогнется от ужаса!
– Сегодня я не стану об этом петь, юноша, – поспешно оказался друид.
– Только не за моим столом, – подавшись вперед, проговорила хозяйка дома. – Этой печальной историей не потчуют за ужином гостей, – категоричным тоном добавила она.
«Похоже, предложение Синрика не нашло понимания, – подумал Гай. – Или эта тема слишком уж опасна с политической точки зрения, чтобы ее можно было обсуждать в широком кругу». Однако он был рад, что бард отказался петь – ему совсем не хотелось в данный момент слышать о зверствах римлян.
Синрик угрюмо замолчал, затем произнес вполголоса, обращаясь к Гаю:
– Я после тебе расскажу. Кормилица права: эта тема не для застольной беседы, тем более что тут дети.
– Думаю, сейчас самое время обсудить приготовления к празднику костров, – сказала Рея. Маири и девушки, словно по сигналу, разом встали из-за стола. Синрик подставил Гаю плечо и помог ему дойти до постели. Только теперь молодой римлянин понял, что очень устал. Все тело ломило от боли. Гай решил, что ему следует хорошенько обдумать все, что он увидел и услышал, но вскоре почувствовал, что засыпает.
В последующие несколько дней Гай почти не вставал с постели. Плечо отекло и сильно болело, но Эйлан, преданно ухаживавшая за ним все это время, объяснила римлянину, что последствия могли быть гораздо серьезнее, если бы не удалось предотвратить заражение.
Всю заботу о Гае Эйлан взяла на себя. Раза два-три в день она приносила ему еду и кормила больного юношу, так как сам он с трудом держал в руке ложку и не мог без посторонней помощи разрезать мясо. Для Гая это были самые приятные минуты. С тех пор как умерла мать, он не знал женской ласки и даже не предполагал, что так соскучился по материнскому теплу. В присутствии Эйлан юноша по-настоящему расслаблялся, отдыхал душой, – возможно, от сознания того, что рядом с ним сидит женщина, или потому, что эта девушка, как и его мать, была британкой, а может, их связывали более прочные узы – некое родство душ. Долгие часы лежа в одиночестве, он только и думал, когда же вновь придет Эйлан, и с каждым днем в нем росло и крепло желание видеть ее как можно чаще и дольше.
Как-то солнечным утром Синрик и Рея предложили Гаю выйти на улицу и попытаться походить немного, сказав, что ему это будет полезно. Морщась от боли, юноша проковылял во двор. К нему подскочила малышка Сенара и стала взахлеб лепетать, что они с Эйлан собираются на луг, чтобы нарвать цветов и сплести из них венки для праздника костров, который назначен на следующий день.
При обычных обстоятельствах Гай вряд ли соблазнился бы идеей идти на луг с двумя девочками, но, одурев от скуки в постели, с которой он не поднимался вот уже несколько дней, римлянин был бы рад пойти и в хлев, чтобы понаблюдать, как Маири – или даже коровница – доит коров. Поход за цветами вылился в настоящий пикник, так как Синрик и Дида тоже отправились на луг вместе с девочками и Гаем. Девушки постарше заставили Синрика нести корзинку с провизией, всучили ему свои платки и вообще всю дорогу подшучивали над молодым британцем, как это могут позволить себе сестры.
Сенара шла рядом с Гаем. Он старался не очень сильно опираться на малютку, но ничего не мог с собой поделать и успокаивал себя тем, что девочке даже интересно поддерживать его. Синрик не отходил от Диды, ухаживал за ней совсем не по-братски. Они тихо беседовали между собой. Наблюдая за молодой парой, Гай подумал, что они, должно быть, помолвлены. Он не знал обычаев этого народа, но понимал, что не следует надоедать Синрику и Диде своим вниманием.
Они выложили содержимое корзины на траву: свежеиспеченный хлеб, зажаренные кусочки холодного мяса и сморщенные коричневые яблоки – последние из тех, что запасали на зиму, как объяснили девушки.
– Пойду поищу ягод. – Сенара вскочила с травы и стала оглядываться по сторонам. Эйлан засмеялась.
– Глупышка, сейчас же весна. Или ты думаешь, что наш гость, как козлик, питается цветами?
Гай был так изнурен ходьбой, что даже не думал о еде. Они взяли с собой две бутыли. В одной был фруктовый сок с мякотью, в другой – свежее домашнее пиво. Девушки отказались пить пиво, сказав, что оно слишком кислое, но Гай, сделав несколько глотков, почувствовал, что силы возвращаются к нему. Девушки выложили из корзины сладкие пирожки – их испекла Дида. Синрик и Дида пили из одного рога, предоставив Гая заботам Эйлан и Сенары.
После того как все сытно поели, Сенара сбегала на край луга к роднику и принесла чистой воды. Поставив чашу перед Эйлан, девочка спросила, видит ли она в воде лицо своего возлюбленного.
– Все это предрассудки, – ответила Эйлан. – Да и возлюбленного у меня нет.
– А у меня есть возлюбленная, – вмешался в разговор Синрик. Он взял у девочки чашу и стал глядеть в воду. – Увижу ли я в воде твой образ, Дида? – Дида встала рядом с Синриком и заглянула в чашу через его плечо.
– Все это чепуха, – сказала она и покраснела. Гай подумал, что смущение ей к лицу.
– А ты смотрела в воду, Эйлан? – спросила Сенара, потянув девушку за рукав.
– Мне кажется, что добиваться таким способом ответа от Великой Богини – это кощунство! Что на это скажет Лианнон?
– А какая нам разница? – заметила Дида. Ее губы изогнулись в какой-то странной, недоброй улыбке. – Всем известно, что она повторяет только то, что говорят ей жрецы.
– Твоему отцу небезразлично ее мнение, – угрюмо произнес Синрик.
– Да, это верно, – согласилась Дида, – и, как я понимаю, тебе тоже.
Сенара повернулась к девушке.
– Скажи, что ты увидела в воде, Дида, – пронзительным голоском потребовала она.
– Меня, – ответил девочке Синрик, – надеюсь, что меня.
– Значит, ты по-настоящему станешь нашим братом, – улыбнулась ему Сенара.
– А зачем же, по-твоему, я хочу жениться на ней? – Синрик усмехнулся. – Однако нам предстоит еще поговорить с твоим отцом.
– Думаешь, он станет возражать? – вдруг забеспокоилась Дида, и у Гая мелькнула мысль, что быть дочерью архидруида, возможно, еще сложнее, чем иметь отца, занимающего пост префекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158