– Если Воронцова убили, чтобы предотвратить скандал, зачем тогда унесли его медали? – недоумевал он.
– Это для следователей, чтобы представить убийство как ограбление и толкнуть милицию по ложному направлению. Вот я и думаю, что Шевченко и взял этот ложный след.
– Все может быть. А еще?
– А еще из-за их ценности. Представляете, сколько отхватит барыга за ордена и медали Воронцова?
– Понятия не имею, – задумался Юрий, разглядывая мороженое на своей ложечке.
– Он обогатится. В данном случае убийце особенно повезло. Вначале он угрохал Воронцова, а затем уже заметил на его пиджаке миллионы. Неплохое дополнительное вознаграждение!
– Но также и неплохая версия, – добавила Вера. – А еще что-нибудь есть?
– Нет, только награды и документы, – ответил я, стараясь выглядеть пришибленным, чтобы разжалобить ее.
– Перестань, Николай, я тебя еще раз предупреждаю: затея невыполнима.
– Ты меня убиваешь, – заныл я, схватившись за грудь. – А что бы ты мог сделать, а, Юра?
– Я?
– Да, ты. Шевченко ведь должен вернуть документы в МВД. Смог бы ты как-то наложить на них свою лапу?
– Нет, это невозможно.
– Помню, раньше трудностей с подобными просьбами вроде не возникало.
– А потому что раньше я мог подкупать нужных людей номерами «Плейбоя» или «Доктором Живаго». А сейчас их свободно продают на том же Арбате.
При этих словах брови Юрия поползли вверх: действительно, такая литература продается не где-нибудь, а в пяти-семи минутах ходьбы от Кремля, да еще на оживленной магистрали, которую закрыли для транспорта и превратили в пешеходную торговую улицу. По обе ее стороны, начиная от Арбатской площади и до здания Министерства иностранных дел, открыты магазинчики, кафе и закусочные, там полно художников, музыкантов, карманных воришек и неугомонной молодежи.
– Нет, не могу. Даже не проси, – отрезал Юрий.
– Может, я чего-то недопонимаю, но раньше, когда в министерстве ты был чужаком, ты все мог, а теперь, когда ты уже свой человек, не можешь?
– Николай, – заныл он, полагая, что так я его лучше пойму, – несмотря на всякие перестройки, МВД остается прежним учреждением, как и раньше, доступ к документам сильно ограничен. К тому же, хотя я и должен молчать об этом, мое дело – научная работа, а не практические дела, связанные с торговлей. К приватизации никакого касательства не имею.
– У тебя нет там даже друзей, к которым можно обратиться за помощью?
Юрий подцепил ложечкой остаток мороженого, вроде бы размяк и смилостивился:
– Ну ладно. Посмотрю, что можно сделать, но не радуйся. Честно говоря, старые зубры цепляются за свои места изо всех сил и вряд ли пойдут на сделку. На твоем месте я бы махнул на все рукой.
– Нет, ему нужно забыть только о документах и сосредоточиться на орденах и медалях, – снова заговорила Вера.
– На наградах? Почему ты так считаешь?
– Найдя их, в конце концов выйдешь и на убийцу, который окажется или обыкновенным вором, или кем-то посложней.
– Понятно. Тогда подтвердится та или иная версия.
– Если он наемный убийца, взявшийся за мокрую работенку, при определенных условиях он может выдать тех, кто его покупал.
– Очень может быть. Но я журналист, Вера, а не следователь из милиции. Понимаешь разницу?
– Если бы я захотела переспать с ментом, – сказала она, улыбаясь своим мыслям, – у меня не возникло бы особых трудностей с выбором.
– А тебя никто и не удерживает.
Вера замерла от моей реплики, потом, возмущенно тряхнув копной своих непокорных волос, выпалила:
– И я никого не удерживаю. И вообще все время я просто дурачилась.
Протянув руку, я хотел дотронуться до ее руки, но она быстро отдернула ее.
– Извини меня, Вера. В последнее время я совсем развинтился.
Она тяжело вздохнула и молча посмотрела на Юрия, который понимающе кивнул и спросил:
– Мы что, должны все это выслушивать?
– Ну ладно, ладно. А помнишь, как я бывало говорил, что диссидент – это гражданин, который имеет мужество сказать вслух то, что другие держат лишь в мыслях. А ты обычно отвечал…
– Который имеет дурь, а не мужество, – перебил меня Юрий. – Отлично помню. Но я же шутил.
– Знаю, но иногда думаю, что, пожалуй, ты был нрав.
– Знаешь, ты просто с жиру бесишься, – взорвалась Вера. – Коммунисты ушли, демократы пришли, наконец-то у нас свободное общество, а ты все недоволен.
– Это потому, что все идет не так, как я думал.
– Позволь народу самому решать, как и что делать, Николай. А на перемены требуется время.
– Нет, это мне для перемен нужно время. Здесь большая разница.
– Для каких перемен? – осторожно поинтересовался Юрий.
– Для любых.
– Для любых?
– В первую очередь мне нужно менять стиль письма. Согласен? Как-то по-ходульному я пишу, получаются серые штамповки, и пристраивать такие очерки и репортажи становится все труднее. Писать так, чтобы достать аппаратчиков и они крутились, – работенка не из легких. Я никогда не писал ради денег, всегда казалось, что их хватает. Теперь же я только и думаю о деньгах, и каждый раз меня обсчитывают.
– Ну хорошо, – заметила Вера каким-то немного подхалимским тоном, – если говорить о работе, то, может, хватит жалеть самого себя, а лучше пожалеть других?
– Ты имеешь в виду газеты?
– Не прикидывайся таким несчастным. Ты зарабатываешь себе на жизнь достойным образом. Уверена, что Сергей дал бы тебе место не задумываясь.
– А я не уверен. Мне действительно прежде всего нужно в корне менять стиль письма. А после стольких лет твердой уверенности в том, что само предназначение журналистики состоит… – Тут я даже взмахнул руками, чтобы подчеркнуть свою неприязнь к прошлому предназначению журналистики. – Конечно же, я мог бы и без заказа написать кое-что о торговле наградами на черном рынке. Это было бы…
– Как же я не додумалась предложить тебе такое? – шутливо перебила меня Вера.
– И кому можно было бы предложить материал? – поинтересовался Юрий.
– «Независимой газете». Они купят его без колебаний.
– Есть еще иностранные информационные агентства, – подначила Вера. – Им по душе всякая низкопробная чепуха про Москву.
– Полагаю, уж тебе-то известно, где тусуются деляги, торгующие орденами на черном рынке?
– Да нет. Откуда мне знать?
– Оттуда. Ты ведь знаешь, где доставать для меня кофе. Думаю, что в похождениях по этому дну ты натыкалась на…
– Не имела такого счастья.
– А тот спортсмен не поможет ли? – спросил Юрий.
– Какой спортсмен?
– Ну тот, о котором ты как-то писал. Аркадий… Аркадий, так вроде его зовут?
– Аркадий Баркин, что ли?
– Он самый. Может, он знает, где их найти?
– Может, и знает, но я его не видел уже целую вечность. Его, наверное, уже и в живых нет.
Но если он все еще жив, разыскать его будет не так уж и сложно. Аркадий Баркин был многообещающим легкоатлетом-десятиборцем, но травмированное колено вынудило его уйти из спорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Это для следователей, чтобы представить убийство как ограбление и толкнуть милицию по ложному направлению. Вот я и думаю, что Шевченко и взял этот ложный след.
– Все может быть. А еще?
– А еще из-за их ценности. Представляете, сколько отхватит барыга за ордена и медали Воронцова?
– Понятия не имею, – задумался Юрий, разглядывая мороженое на своей ложечке.
– Он обогатится. В данном случае убийце особенно повезло. Вначале он угрохал Воронцова, а затем уже заметил на его пиджаке миллионы. Неплохое дополнительное вознаграждение!
– Но также и неплохая версия, – добавила Вера. – А еще что-нибудь есть?
– Нет, только награды и документы, – ответил я, стараясь выглядеть пришибленным, чтобы разжалобить ее.
– Перестань, Николай, я тебя еще раз предупреждаю: затея невыполнима.
– Ты меня убиваешь, – заныл я, схватившись за грудь. – А что бы ты мог сделать, а, Юра?
– Я?
– Да, ты. Шевченко ведь должен вернуть документы в МВД. Смог бы ты как-то наложить на них свою лапу?
– Нет, это невозможно.
– Помню, раньше трудностей с подобными просьбами вроде не возникало.
– А потому что раньше я мог подкупать нужных людей номерами «Плейбоя» или «Доктором Живаго». А сейчас их свободно продают на том же Арбате.
При этих словах брови Юрия поползли вверх: действительно, такая литература продается не где-нибудь, а в пяти-семи минутах ходьбы от Кремля, да еще на оживленной магистрали, которую закрыли для транспорта и превратили в пешеходную торговую улицу. По обе ее стороны, начиная от Арбатской площади и до здания Министерства иностранных дел, открыты магазинчики, кафе и закусочные, там полно художников, музыкантов, карманных воришек и неугомонной молодежи.
– Нет, не могу. Даже не проси, – отрезал Юрий.
– Может, я чего-то недопонимаю, но раньше, когда в министерстве ты был чужаком, ты все мог, а теперь, когда ты уже свой человек, не можешь?
– Николай, – заныл он, полагая, что так я его лучше пойму, – несмотря на всякие перестройки, МВД остается прежним учреждением, как и раньше, доступ к документам сильно ограничен. К тому же, хотя я и должен молчать об этом, мое дело – научная работа, а не практические дела, связанные с торговлей. К приватизации никакого касательства не имею.
– У тебя нет там даже друзей, к которым можно обратиться за помощью?
Юрий подцепил ложечкой остаток мороженого, вроде бы размяк и смилостивился:
– Ну ладно. Посмотрю, что можно сделать, но не радуйся. Честно говоря, старые зубры цепляются за свои места изо всех сил и вряд ли пойдут на сделку. На твоем месте я бы махнул на все рукой.
– Нет, ему нужно забыть только о документах и сосредоточиться на орденах и медалях, – снова заговорила Вера.
– На наградах? Почему ты так считаешь?
– Найдя их, в конце концов выйдешь и на убийцу, который окажется или обыкновенным вором, или кем-то посложней.
– Понятно. Тогда подтвердится та или иная версия.
– Если он наемный убийца, взявшийся за мокрую работенку, при определенных условиях он может выдать тех, кто его покупал.
– Очень может быть. Но я журналист, Вера, а не следователь из милиции. Понимаешь разницу?
– Если бы я захотела переспать с ментом, – сказала она, улыбаясь своим мыслям, – у меня не возникло бы особых трудностей с выбором.
– А тебя никто и не удерживает.
Вера замерла от моей реплики, потом, возмущенно тряхнув копной своих непокорных волос, выпалила:
– И я никого не удерживаю. И вообще все время я просто дурачилась.
Протянув руку, я хотел дотронуться до ее руки, но она быстро отдернула ее.
– Извини меня, Вера. В последнее время я совсем развинтился.
Она тяжело вздохнула и молча посмотрела на Юрия, который понимающе кивнул и спросил:
– Мы что, должны все это выслушивать?
– Ну ладно, ладно. А помнишь, как я бывало говорил, что диссидент – это гражданин, который имеет мужество сказать вслух то, что другие держат лишь в мыслях. А ты обычно отвечал…
– Который имеет дурь, а не мужество, – перебил меня Юрий. – Отлично помню. Но я же шутил.
– Знаю, но иногда думаю, что, пожалуй, ты был нрав.
– Знаешь, ты просто с жиру бесишься, – взорвалась Вера. – Коммунисты ушли, демократы пришли, наконец-то у нас свободное общество, а ты все недоволен.
– Это потому, что все идет не так, как я думал.
– Позволь народу самому решать, как и что делать, Николай. А на перемены требуется время.
– Нет, это мне для перемен нужно время. Здесь большая разница.
– Для каких перемен? – осторожно поинтересовался Юрий.
– Для любых.
– Для любых?
– В первую очередь мне нужно менять стиль письма. Согласен? Как-то по-ходульному я пишу, получаются серые штамповки, и пристраивать такие очерки и репортажи становится все труднее. Писать так, чтобы достать аппаратчиков и они крутились, – работенка не из легких. Я никогда не писал ради денег, всегда казалось, что их хватает. Теперь же я только и думаю о деньгах, и каждый раз меня обсчитывают.
– Ну хорошо, – заметила Вера каким-то немного подхалимским тоном, – если говорить о работе, то, может, хватит жалеть самого себя, а лучше пожалеть других?
– Ты имеешь в виду газеты?
– Не прикидывайся таким несчастным. Ты зарабатываешь себе на жизнь достойным образом. Уверена, что Сергей дал бы тебе место не задумываясь.
– А я не уверен. Мне действительно прежде всего нужно в корне менять стиль письма. А после стольких лет твердой уверенности в том, что само предназначение журналистики состоит… – Тут я даже взмахнул руками, чтобы подчеркнуть свою неприязнь к прошлому предназначению журналистики. – Конечно же, я мог бы и без заказа написать кое-что о торговле наградами на черном рынке. Это было бы…
– Как же я не додумалась предложить тебе такое? – шутливо перебила меня Вера.
– И кому можно было бы предложить материал? – поинтересовался Юрий.
– «Независимой газете». Они купят его без колебаний.
– Есть еще иностранные информационные агентства, – подначила Вера. – Им по душе всякая низкопробная чепуха про Москву.
– Полагаю, уж тебе-то известно, где тусуются деляги, торгующие орденами на черном рынке?
– Да нет. Откуда мне знать?
– Оттуда. Ты ведь знаешь, где доставать для меня кофе. Думаю, что в похождениях по этому дну ты натыкалась на…
– Не имела такого счастья.
– А тот спортсмен не поможет ли? – спросил Юрий.
– Какой спортсмен?
– Ну тот, о котором ты как-то писал. Аркадий… Аркадий, так вроде его зовут?
– Аркадий Баркин, что ли?
– Он самый. Может, он знает, где их найти?
– Может, и знает, но я его не видел уже целую вечность. Его, наверное, уже и в живых нет.
Но если он все еще жив, разыскать его будет не так уж и сложно. Аркадий Баркин был многообещающим легкоатлетом-десятиборцем, но травмированное колено вынудило его уйти из спорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110