Мне нужно бежать.
– Подожди. Мне прийти к тебе попозже?
– Конечно же.
– А кофе у тебя есть?
– Кофе? Да в магазинах его уже давно нет.
– Ну ладно. Я принесу немного. Если дело окажется стоящим, будешь тогда писать всю ночь напролет.
Я повесил трубку, удивляясь, где это Вера исхитрится достать кофе, и заспешил на угол площади ловить такси. Всего несколько лет назад в Москве не было такого таксиста, который за пачку «Мальборо» не развернулся бы в обратном направлении, чтобы выскочить из дорожной пробки. И хотя до сих пор я постоянно держу при себе парочку «Мальборо», теперь при сделках главенствуют американские доллары. Таксисты зрят их в кромешной темноте за сотни метров. А около тех, у кого их нет, они даже не притормаживают. О плате за проезд нужно торговаться. Я шагнул с тротуара, зажав в руке рубли, и принялся голосовать. Несколько свободных такси пронеслись мимо без задержки, наконец остановился какой-то частник-калымщик.
– К дому на набережной, – попросил я, наклоняясь к приоткрытому окну.
– Шесть сотен, – пробормотал водитель.
– Три.
– Пять.
– Уж очень много заломил, – проговорил я, забираясь в машину.
– Знаю, но я как раз там только что был. Милиция оцепила все вокруг, так просто не проехать. Придется давать в обход.
Оцепление? Из-за мертвого бомжа? Нет, это не тот случай. Я слегка улыбнулся: может подвезти, если убит кто-то из важных персон, тогда я высоко взлечу. А окажется все впустую, то волноваться и переживать по поводу того, что не устоял от соблазна выпить, тоже не буду. Бутылка-другая водки не очень-то разорят меня.
2
Москва-река извивается по центру огромного города гигантской ночной рептилией, сверкая в лунном свете обледенелой чешуей. Стоящий между двумя мостами по дороге в Кремль, дом на набережной напоминает неприступную крепость. В тот вечер его серый фасад был залит ярким светом прожекторов с милицейских автомашин, загромоздивших подъездные пути.
Водитель подъехал прямо к деревянному ограждению, около которого стояли милиционеры; изо рта у них вырывался серо-голубой парок, как раз под цвет форменных шинелей.
– Пресса, – громко произнес я, перекрикивая потрескивание портативных раций.
Меня осветил ручным фонариком какой-то сержант. Луч зашарил по моим глазам, затем уперся в грудь, где должна висеть аккредитационная карточка.
– Не вижу пресс-карточки, – усомнился сержант.
– Я свободный журналист.
– Извините, но без карточки не пропускаем.
Только я хотел выразить протест, как в темноте за сержантом полыхнула фотовспышка, на мгновение осветив группу людей в штатской одежде, толпящихся вокруг одной из машин. Вспышка сверкнула еще раз – фотографу явно нравилась моя растерянность.
– А кто здесь командует?
– Старший следователь Шевченко.
Шевченко? Мне явно везет. Валерий Шевченко – старший следователь по делам, связанным с убийствами.
– А-а, я отойду в сторонку, а ему передайте, пожалуйста, что здесь Николай Катков.
Еще одна вспышка озарила темноту. На этот раз она сверкнула из машины. Стекло заднего сиденья выглядело так, будто его забросали гнилыми помидорами. Вокруг ярких световых пятен прожекторов в темноте мелькали малиновые отблески.
– Послушайте, если я не напишу об этом происшествии, то сообщу, что милиция хотела утаить его… Сообщите по рации, сержант…
Я притворился, будто разбираю его номер на нагрудном жетоне, но в этот момент вспыхнули фары и к нам подлетел «Москвич». Открылась дверь кабины, и я увидел узкое лицо Валерия Шевченко.
Однажды я как-то подначивал его, утверждая, что фамилию свою он позаимствовал у великого поэта, выступавшего за независимость Украины от России, и у высокопоставленного советского дипломата в ООН, попросившего политического убежища в США. Шутку он не принял и недовольно ответил, что без такого несчастливого совпадения он уже давно бы стал начальником следственного управления. По моим источникам, его не назначали на столь высокий пост, потому что не хотели лишаться толкового оперативного работника. К тому же он был из правдолюбцев и не умел подлизываться к начальству. Думаю, именно из-за последней черты характера он и не стал начальником.
– Ну и что вам нужно, Катков? – нетерпеливо выкрикнул он.
– Да неплохо бы немного поработать вместе с вами.
– Сдается мне, вы уже кое-что знаете.
– Лучше начнем сначала. Мне же нужно заработать себе на хлеб.
Он сердито глянул на меня, потом повернулся к сержанту, который уже отодвинул заграждение, и сказал:
– Благодарю за службу. Мы не можем допускать неаккредитованных журналистов к месту происшествия, не так ли? – Затем, шагнув вперед и выждав секунду-другую, заметил: – Разумеется, не можем допускать без контроля.
Кивнув мне, чтобы я следовал за ним, он пошел через стоянку автомашин прямо к массивному зданию, к окнам которого прильнули любопытствующие жильцы. Луч прожектора, скользнув по его лицу, высветил морщины и оттенил впалые щеки. Шевченко явно был измотан.
Он подошел к «Волге», милиционеры около нее расступились, и он направил фонарик внутрь кабины.
Лучик света от открытой двери водителя побежал к замку зажигания, в котором все еще торчал ключ, затем осветил переднее стекло, стекла дверей, крышу и заднее стекло. Все было забрызгано кровью, кусочками плоти и чем-то серым. Затем лучик двинулся в обратном направлении, осветив предметы, лежащие на заднем сиденье, – иностранные сигареты, лезвия для бритвы, пустые магнитофонные кассеты, – и уперся в землю около двери. Я увидел изрядную лужу крови, от которой через тротуар тянулась мрачная дорожка. Шевченко пошел вдоль нее к стене дома, где фонарик осветил фигуру человека в пальто, лежащего на спине. Голова его, резко откинутая вправо, покоилась в ледяном крошеве лужицы, окрашенной кровью.
Шевченко присел, разглядывая детали. На левой щеке человека зияла огромная дыра с ожогами по краям – явный признак того, что стреляли в упор из крупнокалиберного пистолета. Открытые глаза убитого закатились вправо, будто застыв от вида дыры сбоку черепа. Пошитое по индивидуальному заказу пальто и спортивный пиджак распахнуты, видны свежая белая рубашка и шелковый галстук.
Закончив осмотр, Шевченко выпрямился и медленно зашагал к машине, размышляя вслух:
– Убийца поджидал его в темноте, бросился вперед, распахнул дверь и выстрелил. – Говорил он тихим голосом, дополняя размышления скупыми жестами рук. – Затем, вместо того чтобы быстро сматываться, вытащил тело из машины и поволок к стене…
Милиционеры согласно кивали головами, словно свора преданных собак.
– Почему?
Сердце у меня екнуло. Это он меня спрашивает? Если меня, то я лучше помолчу.
– Хотите найти ответ? – спросил я, в свою очередь, приготовившись записать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Подожди. Мне прийти к тебе попозже?
– Конечно же.
– А кофе у тебя есть?
– Кофе? Да в магазинах его уже давно нет.
– Ну ладно. Я принесу немного. Если дело окажется стоящим, будешь тогда писать всю ночь напролет.
Я повесил трубку, удивляясь, где это Вера исхитрится достать кофе, и заспешил на угол площади ловить такси. Всего несколько лет назад в Москве не было такого таксиста, который за пачку «Мальборо» не развернулся бы в обратном направлении, чтобы выскочить из дорожной пробки. И хотя до сих пор я постоянно держу при себе парочку «Мальборо», теперь при сделках главенствуют американские доллары. Таксисты зрят их в кромешной темноте за сотни метров. А около тех, у кого их нет, они даже не притормаживают. О плате за проезд нужно торговаться. Я шагнул с тротуара, зажав в руке рубли, и принялся голосовать. Несколько свободных такси пронеслись мимо без задержки, наконец остановился какой-то частник-калымщик.
– К дому на набережной, – попросил я, наклоняясь к приоткрытому окну.
– Шесть сотен, – пробормотал водитель.
– Три.
– Пять.
– Уж очень много заломил, – проговорил я, забираясь в машину.
– Знаю, но я как раз там только что был. Милиция оцепила все вокруг, так просто не проехать. Придется давать в обход.
Оцепление? Из-за мертвого бомжа? Нет, это не тот случай. Я слегка улыбнулся: может подвезти, если убит кто-то из важных персон, тогда я высоко взлечу. А окажется все впустую, то волноваться и переживать по поводу того, что не устоял от соблазна выпить, тоже не буду. Бутылка-другая водки не очень-то разорят меня.
2
Москва-река извивается по центру огромного города гигантской ночной рептилией, сверкая в лунном свете обледенелой чешуей. Стоящий между двумя мостами по дороге в Кремль, дом на набережной напоминает неприступную крепость. В тот вечер его серый фасад был залит ярким светом прожекторов с милицейских автомашин, загромоздивших подъездные пути.
Водитель подъехал прямо к деревянному ограждению, около которого стояли милиционеры; изо рта у них вырывался серо-голубой парок, как раз под цвет форменных шинелей.
– Пресса, – громко произнес я, перекрикивая потрескивание портативных раций.
Меня осветил ручным фонариком какой-то сержант. Луч зашарил по моим глазам, затем уперся в грудь, где должна висеть аккредитационная карточка.
– Не вижу пресс-карточки, – усомнился сержант.
– Я свободный журналист.
– Извините, но без карточки не пропускаем.
Только я хотел выразить протест, как в темноте за сержантом полыхнула фотовспышка, на мгновение осветив группу людей в штатской одежде, толпящихся вокруг одной из машин. Вспышка сверкнула еще раз – фотографу явно нравилась моя растерянность.
– А кто здесь командует?
– Старший следователь Шевченко.
Шевченко? Мне явно везет. Валерий Шевченко – старший следователь по делам, связанным с убийствами.
– А-а, я отойду в сторонку, а ему передайте, пожалуйста, что здесь Николай Катков.
Еще одна вспышка озарила темноту. На этот раз она сверкнула из машины. Стекло заднего сиденья выглядело так, будто его забросали гнилыми помидорами. Вокруг ярких световых пятен прожекторов в темноте мелькали малиновые отблески.
– Послушайте, если я не напишу об этом происшествии, то сообщу, что милиция хотела утаить его… Сообщите по рации, сержант…
Я притворился, будто разбираю его номер на нагрудном жетоне, но в этот момент вспыхнули фары и к нам подлетел «Москвич». Открылась дверь кабины, и я увидел узкое лицо Валерия Шевченко.
Однажды я как-то подначивал его, утверждая, что фамилию свою он позаимствовал у великого поэта, выступавшего за независимость Украины от России, и у высокопоставленного советского дипломата в ООН, попросившего политического убежища в США. Шутку он не принял и недовольно ответил, что без такого несчастливого совпадения он уже давно бы стал начальником следственного управления. По моим источникам, его не назначали на столь высокий пост, потому что не хотели лишаться толкового оперативного работника. К тому же он был из правдолюбцев и не умел подлизываться к начальству. Думаю, именно из-за последней черты характера он и не стал начальником.
– Ну и что вам нужно, Катков? – нетерпеливо выкрикнул он.
– Да неплохо бы немного поработать вместе с вами.
– Сдается мне, вы уже кое-что знаете.
– Лучше начнем сначала. Мне же нужно заработать себе на хлеб.
Он сердито глянул на меня, потом повернулся к сержанту, который уже отодвинул заграждение, и сказал:
– Благодарю за службу. Мы не можем допускать неаккредитованных журналистов к месту происшествия, не так ли? – Затем, шагнув вперед и выждав секунду-другую, заметил: – Разумеется, не можем допускать без контроля.
Кивнув мне, чтобы я следовал за ним, он пошел через стоянку автомашин прямо к массивному зданию, к окнам которого прильнули любопытствующие жильцы. Луч прожектора, скользнув по его лицу, высветил морщины и оттенил впалые щеки. Шевченко явно был измотан.
Он подошел к «Волге», милиционеры около нее расступились, и он направил фонарик внутрь кабины.
Лучик света от открытой двери водителя побежал к замку зажигания, в котором все еще торчал ключ, затем осветил переднее стекло, стекла дверей, крышу и заднее стекло. Все было забрызгано кровью, кусочками плоти и чем-то серым. Затем лучик двинулся в обратном направлении, осветив предметы, лежащие на заднем сиденье, – иностранные сигареты, лезвия для бритвы, пустые магнитофонные кассеты, – и уперся в землю около двери. Я увидел изрядную лужу крови, от которой через тротуар тянулась мрачная дорожка. Шевченко пошел вдоль нее к стене дома, где фонарик осветил фигуру человека в пальто, лежащего на спине. Голова его, резко откинутая вправо, покоилась в ледяном крошеве лужицы, окрашенной кровью.
Шевченко присел, разглядывая детали. На левой щеке человека зияла огромная дыра с ожогами по краям – явный признак того, что стреляли в упор из крупнокалиберного пистолета. Открытые глаза убитого закатились вправо, будто застыв от вида дыры сбоку черепа. Пошитое по индивидуальному заказу пальто и спортивный пиджак распахнуты, видны свежая белая рубашка и шелковый галстук.
Закончив осмотр, Шевченко выпрямился и медленно зашагал к машине, размышляя вслух:
– Убийца поджидал его в темноте, бросился вперед, распахнул дверь и выстрелил. – Говорил он тихим голосом, дополняя размышления скупыми жестами рук. – Затем, вместо того чтобы быстро сматываться, вытащил тело из машины и поволок к стене…
Милиционеры согласно кивали головами, словно свора преданных собак.
– Почему?
Сердце у меня екнуло. Это он меня спрашивает? Если меня, то я лучше помолчу.
– Хотите найти ответ? – спросил я, в свою очередь, приготовившись записать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110