Черный рынок орденов и медалей дал мне достаточно материала для очерка и позволил набраться разных впечатлений. Сцены облавы, арест оживят очерк, сделают его более интересным – разумеется, если меня выпустят отсюда и я смогу его написать. Шевченко решил не сажать меня вместе с торгашами, у меня персональная камера. Битых четыре часа просидел я в этой сырой и вонючей камере, похожей, скорее, на хлев для свиней, промерз до костей, когда охранник впихнул еще одного арестованного. Лысый, толстый, с густой бородой, он сильно смахивал на беглого монаха. Смахнув пыль со скамьи полой пальто и оглядевшись, он сердито глянул на меня и спросил:
– Ну а тебя-то за что загребли?
– Да попал в облаву вместе с торговцами орденами.
– А-а, так ты, стало быть, с черного рынка.
– Нет, вообще-то, я свободный журналист, но случайно в неудачное время оказался не в том месте. А тебя за что?
– За мясо.
– Спекулировал, что ли?
– Ага, спекулировал. Купил в Смоленске по дешевке, а в Москве продавал с приличным наваром.
– И тебя за это арестовали? По-моему, ты обыкновенный предприимчивый торговец.
– А это ты им расскажи.
– И расскажу.
– Вообще-то, я инженер.
– Инженер? Вот как? Да вы совсем не похожи на инженера, – сказал я по-английски, прибегнув к старой привычке, приобретенной за годы заключения.
Там мы всегда проверяли так новых сокамерников, выявляя «подсадных уток»; большинство политических заключенных говорили немного по-английски, а информаторы КГБ были, как правило, темными тупицами. Какие там иностранные языки! Такой нехитрой уловкой удалось выявить нескольких стукачей, пока нас не засек один из тюремщиков и не стал подсаживать своих людей, знающих английский, чтобы следить за нами. Мы говорили по-английски, когда хотели, чтобы охранники не поняли нас. А иногда просто болтали, скажем, о погоде, чтобы подразнить охрану.
– И что вы кончали? Где защищали диплом? – спросил я далее.
– Не один, а целых два, – тоже по-английски ответил незадачливый спекулянт мяса с какой-то гордостью и даже вызовом. – И оба в Бауманском…
– Серьезное заведение.
– Не то слово. Самое серьезное, – продолжал он по-английски. – А потом все полетело к чертовой матери. Мне светила карьера в оборонке, но в одночасье я стал никем.
– Урезали военные заказы?
– Еще как! Вот они, издержки демократии. Ломать только горазды.
– Но кто как на это смотрит.
– А вы за демократию?
– Всю жизнь за нее боролся.
– Ну и я тоже. Да и вся моя семья. Пока не прочувствовали на своей шкуре ее цену. Пока у жены не стало в чем выйти, а сын не мог купить себе даже простенький кассетный плейер. – Он замолк на минутку и улыбнулся, собираясь привести самый убедительный довод. – Потом они увидели, как Виктор торгует на улице мясом, чтобы свести концы с концами. – Он улыбнулся еще шире. – Тут уж нашему терпению тоже пришел конец, простите за каламбур.
– Хорошо сказано, Виктор.
– А теперь они ждут не дождутся возвращения коммунизма.
По-английски он говорил не так свободно, как я, но все же довольно сносно. Я опять принялся делать заметки в записной книжке, но услышал знакомый голос:
– Катков?
Так и есть – Шевченко. Он стоял в коридоре и самодовольно ухмылялся, видя меня в камере, за решеткой.
– Вы явились позлорадствовать пли для какой-то другой цели? – не выдержал я.
– Вот и не угадали. Кое-кто просит за тебя. Не могу представить только зачем.
Он кивнул охраннику, тот отомкнул замок и выпустил меня.
– А как насчет него? – показал я на Виктора.
– Его не могу, – отрубил Шевченко, когда за моей спиной лязгнула закрывшаяся дверь и мы пошли по коридору. – Он не сумел, не в пример вам, заиметь высокого покровителя. Он просто мошенник, которого нужно проучить.
– В последние дни вы стали очень важной шишкой по части обучения других, не правда ли, товарищ следователь?
Мы остановились перед главной дверью, ведущей из следственного изолятора. Окинув взглядом мое избитое лицо и помятую одежду, иронически ухмыльнувшись, он произнес с подковыркой:
– Вижу, урок вам преподали изрядный.
– Нам на двоих хватит, – огрызнулся я.
Дверь с лязгом и грохотом открылась, и он повел меня мимо огромного зала ожиданий. За металлической сеткой стояла угрюмая разношерстная толпа: задержанные, которых отпускали на волю, их друзья и родственники, адвокаты – все они образовали очереди к трем окошкам, где с ними разбирались равнодушные регистраторы. Словно в большом универсальном магазине: в одной очереди отбирают товар, другая производит оплату, а в третьей отдают чеки и забирают свои покупки. В толпе я узнал нескольких дельцов с черного рынка орденов и медалей. На мою беду, среди них оказался и длинноволосый. Он вмиг опознал меня, а увидев рядом с Шевченко, сделал для себя единственный вывод и как бешеный кинулся на сетку. Крепко вцепившись в нее, мотая головой из стороны в сторону, отчего волосы у него растрепались и закрыли лицо, он заорал на весь зал:
– Стукач! Сраный стукач! Мы еще разберемся с тобой, Катков!
Не обращая на него внимания, я засеменил вслед за Шевченко, который был уже у лифта и нетерпеливо нажимал на кнопку вызова.
– Как же так получается, этого психа отпускают, а Виктора нет? – спросил я.
– А потому что Виктор – мошенник и наживался на торговле продуктами питания.
– Да ладно вам. Никакой он не мошенник, просто мелкий бизнесмен. Такие парни, как он, и заставляют работать свободный рынок.
– Не могу согласиться с таким утверждением, Катков.
– А лучше, если бы согласились. Вам придется жить при таких рыночных отношениях уже до конца дней. Законы рынка следовало бы знать, и поэтому, вместо того чтобы в уголовном порядке наказывать Виктора, лучше бы посодействовать появлению в мясном бизнесе пяти новых точек.
– Какая глупость! Ради чего содействовать-то?
– А чтобы на рынке продавали больше мяса, тогда конкуренция заставит снижать цены. Это и есть закон спроса и предложения.
– Умно, но к делу об убийстве Воронцова никак не относится. А я засиживаюсь с ним до полуночи и встаю в пять утра, чтобы накрыть дельцов с черного рынка орденов.
– И ваша старушенция по-прежнему мылит вам холку?
– А вам-то какое до этого дело?
– Дело? Хорошо сказано. Ваш словарный запас насчет свободного рынка заметно расширяется.
– В основе этого уголовного дела, – назидательно заметил Шевченко, – лежит версия, что его убили не для того, чтобы замять скандал, а из-за орденов. И я обязан проверить версию до конца.
– Устроив облаву на торговцев медалями? Да эти бедолаги, торгуя, еле зарабатывают себе на жизнь.
– Как и я тоже. Был сигнал. Они знают, что им покоя не дадут, пока кто-нибудь не придет и не назовет убийцу Воронцова.
– А вы полагаете, что они знают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Ну а тебя-то за что загребли?
– Да попал в облаву вместе с торговцами орденами.
– А-а, так ты, стало быть, с черного рынка.
– Нет, вообще-то, я свободный журналист, но случайно в неудачное время оказался не в том месте. А тебя за что?
– За мясо.
– Спекулировал, что ли?
– Ага, спекулировал. Купил в Смоленске по дешевке, а в Москве продавал с приличным наваром.
– И тебя за это арестовали? По-моему, ты обыкновенный предприимчивый торговец.
– А это ты им расскажи.
– И расскажу.
– Вообще-то, я инженер.
– Инженер? Вот как? Да вы совсем не похожи на инженера, – сказал я по-английски, прибегнув к старой привычке, приобретенной за годы заключения.
Там мы всегда проверяли так новых сокамерников, выявляя «подсадных уток»; большинство политических заключенных говорили немного по-английски, а информаторы КГБ были, как правило, темными тупицами. Какие там иностранные языки! Такой нехитрой уловкой удалось выявить нескольких стукачей, пока нас не засек один из тюремщиков и не стал подсаживать своих людей, знающих английский, чтобы следить за нами. Мы говорили по-английски, когда хотели, чтобы охранники не поняли нас. А иногда просто болтали, скажем, о погоде, чтобы подразнить охрану.
– И что вы кончали? Где защищали диплом? – спросил я далее.
– Не один, а целых два, – тоже по-английски ответил незадачливый спекулянт мяса с какой-то гордостью и даже вызовом. – И оба в Бауманском…
– Серьезное заведение.
– Не то слово. Самое серьезное, – продолжал он по-английски. – А потом все полетело к чертовой матери. Мне светила карьера в оборонке, но в одночасье я стал никем.
– Урезали военные заказы?
– Еще как! Вот они, издержки демократии. Ломать только горазды.
– Но кто как на это смотрит.
– А вы за демократию?
– Всю жизнь за нее боролся.
– Ну и я тоже. Да и вся моя семья. Пока не прочувствовали на своей шкуре ее цену. Пока у жены не стало в чем выйти, а сын не мог купить себе даже простенький кассетный плейер. – Он замолк на минутку и улыбнулся, собираясь привести самый убедительный довод. – Потом они увидели, как Виктор торгует на улице мясом, чтобы свести концы с концами. – Он улыбнулся еще шире. – Тут уж нашему терпению тоже пришел конец, простите за каламбур.
– Хорошо сказано, Виктор.
– А теперь они ждут не дождутся возвращения коммунизма.
По-английски он говорил не так свободно, как я, но все же довольно сносно. Я опять принялся делать заметки в записной книжке, но услышал знакомый голос:
– Катков?
Так и есть – Шевченко. Он стоял в коридоре и самодовольно ухмылялся, видя меня в камере, за решеткой.
– Вы явились позлорадствовать пли для какой-то другой цели? – не выдержал я.
– Вот и не угадали. Кое-кто просит за тебя. Не могу представить только зачем.
Он кивнул охраннику, тот отомкнул замок и выпустил меня.
– А как насчет него? – показал я на Виктора.
– Его не могу, – отрубил Шевченко, когда за моей спиной лязгнула закрывшаяся дверь и мы пошли по коридору. – Он не сумел, не в пример вам, заиметь высокого покровителя. Он просто мошенник, которого нужно проучить.
– В последние дни вы стали очень важной шишкой по части обучения других, не правда ли, товарищ следователь?
Мы остановились перед главной дверью, ведущей из следственного изолятора. Окинув взглядом мое избитое лицо и помятую одежду, иронически ухмыльнувшись, он произнес с подковыркой:
– Вижу, урок вам преподали изрядный.
– Нам на двоих хватит, – огрызнулся я.
Дверь с лязгом и грохотом открылась, и он повел меня мимо огромного зала ожиданий. За металлической сеткой стояла угрюмая разношерстная толпа: задержанные, которых отпускали на волю, их друзья и родственники, адвокаты – все они образовали очереди к трем окошкам, где с ними разбирались равнодушные регистраторы. Словно в большом универсальном магазине: в одной очереди отбирают товар, другая производит оплату, а в третьей отдают чеки и забирают свои покупки. В толпе я узнал нескольких дельцов с черного рынка орденов и медалей. На мою беду, среди них оказался и длинноволосый. Он вмиг опознал меня, а увидев рядом с Шевченко, сделал для себя единственный вывод и как бешеный кинулся на сетку. Крепко вцепившись в нее, мотая головой из стороны в сторону, отчего волосы у него растрепались и закрыли лицо, он заорал на весь зал:
– Стукач! Сраный стукач! Мы еще разберемся с тобой, Катков!
Не обращая на него внимания, я засеменил вслед за Шевченко, который был уже у лифта и нетерпеливо нажимал на кнопку вызова.
– Как же так получается, этого психа отпускают, а Виктора нет? – спросил я.
– А потому что Виктор – мошенник и наживался на торговле продуктами питания.
– Да ладно вам. Никакой он не мошенник, просто мелкий бизнесмен. Такие парни, как он, и заставляют работать свободный рынок.
– Не могу согласиться с таким утверждением, Катков.
– А лучше, если бы согласились. Вам придется жить при таких рыночных отношениях уже до конца дней. Законы рынка следовало бы знать, и поэтому, вместо того чтобы в уголовном порядке наказывать Виктора, лучше бы посодействовать появлению в мясном бизнесе пяти новых точек.
– Какая глупость! Ради чего содействовать-то?
– А чтобы на рынке продавали больше мяса, тогда конкуренция заставит снижать цены. Это и есть закон спроса и предложения.
– Умно, но к делу об убийстве Воронцова никак не относится. А я засиживаюсь с ним до полуночи и встаю в пять утра, чтобы накрыть дельцов с черного рынка орденов.
– И ваша старушенция по-прежнему мылит вам холку?
– А вам-то какое до этого дело?
– Дело? Хорошо сказано. Ваш словарный запас насчет свободного рынка заметно расширяется.
– В основе этого уголовного дела, – назидательно заметил Шевченко, – лежит версия, что его убили не для того, чтобы замять скандал, а из-за орденов. И я обязан проверить версию до конца.
– Устроив облаву на торговцев медалями? Да эти бедолаги, торгуя, еле зарабатывают себе на жизнь.
– Как и я тоже. Был сигнал. Они знают, что им покоя не дадут, пока кто-нибудь не придет и не назовет убийцу Воронцова.
– А вы полагаете, что они знают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110