– Не надо было мне спасать тебя, – с насмешкой сказала она, колдуя над Рафиком и снимая последний кусочек материи.
Я уставился на жуткую рану на животе Рафика и мысленно увидел такую же, но только свою, двадцатилетней давности – сейчас от нее остался еле заметный розоватый шрам. Фраза, брошенная вскользь Александрой, мгновенно воскресила во мне и то холодное осеннее утро, и жгучую боль внутри.
Тогда совпали по времени несколько событий. Я только окончил Московский государственный университет, и накануне еврейского праздника Йом-Кипур Египет и Сирия напали на Израиль. Кремль поставил арабам массу всякого вооружения, и по этому поводу я написал для подпольного листка передовицу с призывом ко всем диссидентам выйти с маршем протеста на Красную площадь. Нас уже ожидали там усиленные наряды кагэбэшников с дубинками. Удар по голове хоть и показался мне громовым, но голову не проломил. Я уже вставал на ноги, как кто-то злым голосом заорал: «Проклятый жид!» – и жгучая боль пронзила бок; я понял, что меня пырнули ножом.
Друзья вырвали меня из рук разъяренных бульдогов и увезли в больницу. Несмотря на боль, меня потрясла девушка в операционной, особенно запал в душу ее сострадательный взгляд, светившийся поверх лицевой повязки, и мягкий, успокаивающий голос.
– Потерпи, скоро пойдешь на поправку, – сказала она, держа меня за руку, в то время когда мне кололи обезболивающее. И пока я выздоравливал, все время думал о ней и надоедал, упрашивая выписать меня досрочно. Потом она битых десять лет упрекала меня в том, что своими писаниями и политической активностью я встал поперек ее медицинской карьеры. А следующие десять лет уже я винил ее в том, что своими амбициями и приспособлением к тоталитарному режиму она разрушила нашу семью и мы были вынуждены развестись. Но по справедливости, развалу семьи во многом, а может, и главным образом, способствовало мое пьянство. Но я никогда не признавался ей в этом. И никогда у меня не было…
Из раздумий меня вывел резкий треск разматываемого липкого пластыря.
– Режь здесь, режь! Николай, слышишь, Николай?
Схватив ножницы, я быстро перерезал пластырь, который она наложила Рафику на рану пониже грудной клетки.
– С ним будет все в порядке?
– Если попадет в больницу.
– Что с ним, Алекс?
– Он сильно обескровлен. По-видимому, продолжается внутреннее кровотечение. Выходного отверстия не видно, а это значит, что пуля внутри. А я не могу ни вынуть ее, ни даже определить внутренние повреждения.
– Что-нибудь еще можешь сделать?
– Ему нужна кровь, Николай. Нужна операция. Единственный шанс спасти его – поместить в больницу.
– Что толку спасать, если тогда его могут упрятать за решетку?
– Теперь не время загадывать загадки. Жить ему осталось всего пару часов, а может, и того меньше. Не теряй ни минуты.
– Я обещал ему, что он не умрет и не пойдет в тюрьму. Расшибусь, но выполню. Дай свою машину. Жду тебя на дорожке.
– Нет у меня машины. И никто из наших никуда не поедет.
– У тебя в приемном покое полно пациентов, а ты не можешь устроить через них машину?
– Коля, как и все в этом чертовом городе, большинство моих пациентов не работают. А когда они разоряются, нищаю и я. – Она повернулась, подошла к столу и вызвала по телефону «скорую помощь». Затем принесла одеяло и накрыла им Рафика. – Он твой давний приятель?
– Да нет. Почему ты так думаешь?
– Да вижу, как ты заботишься о нем. Ну, я…
– Я забочусь о всех, кто сидел в тюрьме, – перебил я ее, может, даже слишком язвительно. – Впрочем, извини, Алекс. Ночь была такой длинной. Бедолага помогал мне подбирать материал для очерка.
Она с пониманием кивнула и спросила:
– Ты его сможешь написать?
– Должен написать.
– Это ведь опасно. В один из таких дней ты уйдешь из жизни, Коля.
– А я уже… – начал было я и замолк, подбирая слова побольнее. – Я умер в тот день, когда ты ушла от меня.
– Все ищешь виноватых. Как мне это знакомо. Ты совсем не изменился, так?
– Да нет же, изменился.
– В чем, например?
– Больше не пью ни капли.
Тут она напряглась и пристально посмотрела мне в глаза – ведь по ним всегда можно узнать правду.
– Ну, если и пью, то чуть-чуть.
– Алкоголики либо пьют, либо капли в рот не берут, – отрезала она. – Середины тут нет.
– Я стараюсь не пить.
Она тяжело вздохнула и раздраженно сказала:
– А еще говоришь, все ерунда.
– Да нет, тут другое. В самом деле. Ты когда-нибудь слышала о собраниях москвичей, начавших лечение от алкоголя?
У нее даже глаза распахнулись от удивления:
– И ты бывал там?
– Ага. Одна моя подружка рассказала про них. Она тайно внедрила меня к ним, чтобы я все высмотрел.
– Неплохо иметь кого-то, кто…
– Когда же, черт возьми, приедет эта проклятая «скорая помощь»? – перебил я, чтобы не рассказывать ей подробности.
– Не горячись. Прошло-то всего несколько минут.
– Ну так вот. Есть еще перемены. Я стал и более нетерпеливым, и совсем некомпетентным, как считают мальчики-тинэйджеры, которых теперь полным-полно в штате редакции «Правды».
– Да будет тебе, ты по-прежнему умеешь писать так, чтобы выводить людей из себя.
– Да нет, не совсем так. Я собирал материал для очерка о черном рынке орденов. А милиция устроила облаву и всех торгашей загребла. И они думают, что это я их заложил.
Наконец-то с улицы послышался сигнал «скорой помощи». Я побежал открывать дверь. По ступенькам поднимались два санитара с носилками. Александра быстро заполнила карточку о передаче раненого, на лицо Рафика наложили кислородную маску, сумку с аптечкой повесили на крюк носилок и понесли его по коридору.
– Берега себя, Николай, – сказала Александра. Санитары задвигали носилки в «скорую помощь». Я заставил себя улыбнуться и тоже полез в машину.
– Я это всерьез, Коля, – голос у нее был печальный. – Прошу тебя, будь осторожен.
Санитар захлопнул дверь. Машина покатила по дорожке, вырулила на улицу и помчалась к Садовому кольцу, сверкая в темноте голубыми вспышками мигалок. Когда машина уже стала лавировать в транспортном потоке, Рафик выгнулся дугой, упираясь грудью в привязные ремни. Из-под кислородной маски потекла густая кровь, и он обмяк. Голова его откинулась в сторону, на меня, не моргая, уставились его пустые глаза.
Санитар приложил палец к шее Рафика, посветил ему в глаза и закрыл их.
– Господи, упокой его душу, преставился, – бросил он водителю. Тот сбросил газ и выключил мигалки. «Скорая помощь» замедлила ход и направилась в сторону центра. Вскоре мы проскочили ворота Главного управления милиции, обогнули здание и затормозили у морга. Служители вытащили носилки с бездыханным Рафиком, а регистратор в милицейской форме занялся санитарами, которые передали ему сопроводительные документы и уехали восвояси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110