Фамилия Катков, верно?
– Да, Катков я и есть, – подтвердил я, совершенно сбитый с толку. Впервые за многие годы меня выселяют из квартиры. Но так ведь делать нельзя, и плачу я аккуратно.
– Мне наплевать, что у вас там написано. Тащите гардероб туда, где взяли. Тащите все назад, – потребовал я, заметив, что они успели погрузить уже большую часть моих вещей.
– Хорошо, отнесем, если заплатите за погрузку-разгрузку.
– За погрузку-разгрузку? Не буду ни за что платить. Тащите вещи назад, пли вызову милицию.
– Будем даже рады. У вас впереди девяносто дней, а если не заплатите за хранение, все вещи пойдут с молотка. Если же вырученных денег не хватит, мы вызываем милицию. Не обессудьте, таков закон.
– Послушайте, я знать не знаю, что здесь происходит, но…
– Николай! Николаша! – В вестибюле стояла старушка Парфенова и звала меня, помахивая свернутой газетой.
– Одну минутку, бабушка, – крикнул я, не желая расставаться со своими вещами.
– Николай! Николаша, дело срочное и важное!
– Не уезжайте, пока не вернусь, – бросил я грузчикам и заспешил к дому по обледенелому тротуару.
– Тут тебя искали, приезжали, – сразу сказала бабушка.
– А кто, не знаете?
– Да несколько дней назад, я и не помню. Где ты болтался? Я же не видела тебя цельную неделю.
– Ну извините, извините… Уезжал я из Москвы. А на кого они хоть похожи-то? Приезжали на шикарной машине? В кожаных куртках? В кроссовках?
Старушка лишь пожала плечами, в глазах у нее промелькнула настороженность.
– Да, вспомнила. Двое их было. А может, трое.
– Какие они? Высокие или низкие, толстые или худые? – Грузчики в этот момент пошли за другими вещами. – А случаем, не милиционеры?
Парфенова опять пожала плечами.
– Темные очки. Темные очки и бритая голова, – только и смогла припомнить она и зашаркала в свою квартиру.
Темные очки? Бритая голова? Я двинулся вслед за ней, ломая голову: уже не тот ли мордоворот в очках «Рей-Бан» приходил по мою душу? В комнате у нее ничего не было, стоял лишь колченогий столик да лежали три упакованные корзины.
– Что у нас, черт бы все побрал, происходит?
Она вытащила из-под руки свернутую в трубочку газету и тяжело опустилась на корзинку.
– Вот я и говорю: в черных очках и голова бритая.
– Да нет, я спрашиваю, почему хозяйничают здесь грузчики? – В этот момент они несли через вестибюль мой письменный стол, отчего я опять заволновался: – Да они же выносят все мои вещи!
– Ах, вы про это, – как-то буднично заметила бабушка, словно я поинтересовался погодой. – Да нас всех должны выселить не позднее нынешнего дня. Грузчиков, должно быть, нанял новый владелец…
– Как это, новый владелец? – остолбенел я от неожиданности.
– Ну, ведь особняк-то наш продали.
– Как продали?
– Да знаете вы как. Сами же мне говорили, что по закону теперь он частная собственность, – качнула она головой, качнула неодобрительно.
– Я-то знаю, но вместе с тем…
– Купил его один из тех, о ком вы все время говорите, как это называется? Свободное… чего свободное-то?
– Свободное предпринимательство?
– Во-во, он из маклеров, – презрительно шепнула она, употребив это немецкое слово вместо английского «брокер». – Такие молодые симпатичные люди, как-то они приходили сюда и сказали, что купили наш дом у государства.
– У государства?
Она лишь кивнула в подтверждение.
– Но ведь до того, как коммунисты конфисковали это здание, оно принадлежало вашим родителям, так ведь?
– Его построил еще мой дед, – тоскливо вздохнула бабушка.
– В таком случае в первую очередь только вы имеете право владеть домом. А у них такого права нет.
Она опять вздохнула, на сей раз безропотно – дескать, что поделаешь.
– Они, Николай, делают все, что захотят. Теперь уже поздно переигрывать. Должно, кого-то они подкупили, чтобы переделать документы на право владения. Как будто вы не знаете наших подонков из ЖЭКа, – запричитала она, проклиная на чем свет стоит мелких служащих домоуправления. – Почему же вы не предупредили меня раньше?
– Я вообще об этом впервые слышу, – резко ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не психануть.
– Ну как же, я же, помнится, говорила.
– Нет, нет и нет, бабушка. Может, и говорили кому, но не мне. Вы что-то хотели сказать, даже несколько раз, да так и не вспомнили.
– Да ты всегда так занят, Николай, поди, и забыл, а я тебе говорила. Кажется, они хотят сломать дом, построить тут кафе и продавать пирожки с начинкой из сыра и помидоров рабочим с нефтеперегонного завода.
И она протянула мне рекламный листок, где говорилось, что здесь открывается новая пиццерия для москвичей.
Я собрался с духом и поднялся наверх в свою комнату. Там было так пусто и жутко, будто я никогда и не жил здесь. Если бы я не знал, что произошло, то мог бы подумать, что сотрудники КГБ провели очередной пресловутый обыск. Обычно он начинался с того, что среди ночи раздавался стук, иногда дверь просто взламывали или срывали с петель. Орда кагэбэшников, расталкивая перепуганных жильцов, начинала переворачивать кверху дном весь дом, а затем выносить и увозить все, что попадалось на глаза. Предметы, которые агенты считали вещдоками – к примеру, запрещенные книги, – педантично регистрировались в специальных журналах.
Несколько минут я бессильно стоял посреди этого разгрома, потом медленно спустился в вестибюль. Старушка Парфенова зашаркала вслед за мной, кутаясь в теплый платок.
Грузчики, закончив свою роботу, уже закрывали задний борт грузовика. Я упросил их обождать немного, пока не разыщу свои пишущую машинку и чемодан, который второпях набил кое-какой одеждой из гардероба.
Мы с Парфеновой долго смотрели ему вслед – колеса грузовика ушли глубоко в снег под тяжестью нашего груза. Она поплотнее запахнула платок и внимательно посмотрела на меня.
– Знаешь, Николаша, когда еще я была маленькой, мама сказала мне замечательные слова. В то время я не понимала, какие они замечательные. Знаешь, что она говорила, когда мне не удавалось поступать по-своему?
– Откуда мне знать, понятия не имею.
Она сморщила лоб, нахмурилась, а потом назидательно покачала пальцем:
– Осторожно загадывай желания, кто знает, а вдруг они сбудутся наяву.
Я печально кивнул – вот бы мне проницательность ее матери.
– А у вас есть место, где жить-то?
– У меня сестра в Ленинграде. – По ее тону было видно, что она так и не привыкнет называть этот город Санкт-Петербургом.
– Вот и прекрасно, – сказал я после неловкого минутного молчания. – Спасибо вам, бабушка, за все хорошее. Берегите себя.
В ответ она обхватила меня костлявыми руками и крепко прижала к себе, чего я никак не ожидал.
С пишущей машинкой в одной руке, с чемоданом в другой я поплелся к станции метро. Кейс укатил вместе с другими вещами на грузовике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Да, Катков я и есть, – подтвердил я, совершенно сбитый с толку. Впервые за многие годы меня выселяют из квартиры. Но так ведь делать нельзя, и плачу я аккуратно.
– Мне наплевать, что у вас там написано. Тащите гардероб туда, где взяли. Тащите все назад, – потребовал я, заметив, что они успели погрузить уже большую часть моих вещей.
– Хорошо, отнесем, если заплатите за погрузку-разгрузку.
– За погрузку-разгрузку? Не буду ни за что платить. Тащите вещи назад, пли вызову милицию.
– Будем даже рады. У вас впереди девяносто дней, а если не заплатите за хранение, все вещи пойдут с молотка. Если же вырученных денег не хватит, мы вызываем милицию. Не обессудьте, таков закон.
– Послушайте, я знать не знаю, что здесь происходит, но…
– Николай! Николаша! – В вестибюле стояла старушка Парфенова и звала меня, помахивая свернутой газетой.
– Одну минутку, бабушка, – крикнул я, не желая расставаться со своими вещами.
– Николай! Николаша, дело срочное и важное!
– Не уезжайте, пока не вернусь, – бросил я грузчикам и заспешил к дому по обледенелому тротуару.
– Тут тебя искали, приезжали, – сразу сказала бабушка.
– А кто, не знаете?
– Да несколько дней назад, я и не помню. Где ты болтался? Я же не видела тебя цельную неделю.
– Ну извините, извините… Уезжал я из Москвы. А на кого они хоть похожи-то? Приезжали на шикарной машине? В кожаных куртках? В кроссовках?
Старушка лишь пожала плечами, в глазах у нее промелькнула настороженность.
– Да, вспомнила. Двое их было. А может, трое.
– Какие они? Высокие или низкие, толстые или худые? – Грузчики в этот момент пошли за другими вещами. – А случаем, не милиционеры?
Парфенова опять пожала плечами.
– Темные очки. Темные очки и бритая голова, – только и смогла припомнить она и зашаркала в свою квартиру.
Темные очки? Бритая голова? Я двинулся вслед за ней, ломая голову: уже не тот ли мордоворот в очках «Рей-Бан» приходил по мою душу? В комнате у нее ничего не было, стоял лишь колченогий столик да лежали три упакованные корзины.
– Что у нас, черт бы все побрал, происходит?
Она вытащила из-под руки свернутую в трубочку газету и тяжело опустилась на корзинку.
– Вот я и говорю: в черных очках и голова бритая.
– Да нет, я спрашиваю, почему хозяйничают здесь грузчики? – В этот момент они несли через вестибюль мой письменный стол, отчего я опять заволновался: – Да они же выносят все мои вещи!
– Ах, вы про это, – как-то буднично заметила бабушка, словно я поинтересовался погодой. – Да нас всех должны выселить не позднее нынешнего дня. Грузчиков, должно быть, нанял новый владелец…
– Как это, новый владелец? – остолбенел я от неожиданности.
– Ну, ведь особняк-то наш продали.
– Как продали?
– Да знаете вы как. Сами же мне говорили, что по закону теперь он частная собственность, – качнула она головой, качнула неодобрительно.
– Я-то знаю, но вместе с тем…
– Купил его один из тех, о ком вы все время говорите, как это называется? Свободное… чего свободное-то?
– Свободное предпринимательство?
– Во-во, он из маклеров, – презрительно шепнула она, употребив это немецкое слово вместо английского «брокер». – Такие молодые симпатичные люди, как-то они приходили сюда и сказали, что купили наш дом у государства.
– У государства?
Она лишь кивнула в подтверждение.
– Но ведь до того, как коммунисты конфисковали это здание, оно принадлежало вашим родителям, так ведь?
– Его построил еще мой дед, – тоскливо вздохнула бабушка.
– В таком случае в первую очередь только вы имеете право владеть домом. А у них такого права нет.
Она опять вздохнула, на сей раз безропотно – дескать, что поделаешь.
– Они, Николай, делают все, что захотят. Теперь уже поздно переигрывать. Должно, кого-то они подкупили, чтобы переделать документы на право владения. Как будто вы не знаете наших подонков из ЖЭКа, – запричитала она, проклиная на чем свет стоит мелких служащих домоуправления. – Почему же вы не предупредили меня раньше?
– Я вообще об этом впервые слышу, – резко ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не психануть.
– Ну как же, я же, помнится, говорила.
– Нет, нет и нет, бабушка. Может, и говорили кому, но не мне. Вы что-то хотели сказать, даже несколько раз, да так и не вспомнили.
– Да ты всегда так занят, Николай, поди, и забыл, а я тебе говорила. Кажется, они хотят сломать дом, построить тут кафе и продавать пирожки с начинкой из сыра и помидоров рабочим с нефтеперегонного завода.
И она протянула мне рекламный листок, где говорилось, что здесь открывается новая пиццерия для москвичей.
Я собрался с духом и поднялся наверх в свою комнату. Там было так пусто и жутко, будто я никогда и не жил здесь. Если бы я не знал, что произошло, то мог бы подумать, что сотрудники КГБ провели очередной пресловутый обыск. Обычно он начинался с того, что среди ночи раздавался стук, иногда дверь просто взламывали или срывали с петель. Орда кагэбэшников, расталкивая перепуганных жильцов, начинала переворачивать кверху дном весь дом, а затем выносить и увозить все, что попадалось на глаза. Предметы, которые агенты считали вещдоками – к примеру, запрещенные книги, – педантично регистрировались в специальных журналах.
Несколько минут я бессильно стоял посреди этого разгрома, потом медленно спустился в вестибюль. Старушка Парфенова зашаркала вслед за мной, кутаясь в теплый платок.
Грузчики, закончив свою роботу, уже закрывали задний борт грузовика. Я упросил их обождать немного, пока не разыщу свои пишущую машинку и чемодан, который второпях набил кое-какой одеждой из гардероба.
Мы с Парфеновой долго смотрели ему вслед – колеса грузовика ушли глубоко в снег под тяжестью нашего груза. Она поплотнее запахнула платок и внимательно посмотрела на меня.
– Знаешь, Николаша, когда еще я была маленькой, мама сказала мне замечательные слова. В то время я не понимала, какие они замечательные. Знаешь, что она говорила, когда мне не удавалось поступать по-своему?
– Откуда мне знать, понятия не имею.
Она сморщила лоб, нахмурилась, а потом назидательно покачала пальцем:
– Осторожно загадывай желания, кто знает, а вдруг они сбудутся наяву.
Я печально кивнул – вот бы мне проницательность ее матери.
– А у вас есть место, где жить-то?
– У меня сестра в Ленинграде. – По ее тону было видно, что она так и не привыкнет называть этот город Санкт-Петербургом.
– Вот и прекрасно, – сказал я после неловкого минутного молчания. – Спасибо вам, бабушка, за все хорошее. Берегите себя.
В ответ она обхватила меня костлявыми руками и крепко прижала к себе, чего я никак не ожидал.
С пишущей машинкой в одной руке, с чемоданом в другой я поплелся к станции метро. Кейс укатил вместе с другими вещами на грузовике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110