Но я когда-то был женат на этом докторе.
13
«Лада» Тани Чуркиной мчалась по Садовому кольцу, затем повернула на Мясницкую и покатила уже по старой Москве. Заметно темнело.
– Последний дом справа, – подсказал я Тане. – Поворачивайте в этот проулок.
Как и многие дома в исторической части города, дом 63 реставрировался, поэтому его фасад закрывали леса, а у парадного подъезда громоздилась куча всякого строительного мусора. Лихо выкручивая руль, Чуркина подъехала к ступенькам лестницы, ведущей к служебному входу.
Поставив тормоза машины на ручник, она быстро выскочила и побежала вперед, чтобы открыть дверь.
– Надо перевязать рану, чтобы прекратилось кровотечение, – объяснил я Рафику, приводя его в сидячее положение. В уголках рта у него мелькнула слабая улыбка. Он был очень бледен и вот-вот мог потерять сознание. Я уже просунул под него руку, чтобы он не завалился, но в этот момент подбежала Чуркина.
– Дверь заперта, – сообщила она.
– Вот черт! Посидите с ним.
Подбежав к двери, я дернул ее изо всех сил – да что толку. Я вскарабкался по шатким лесам наверх и заглянул в окно – там оказался приемный покой, народу полным-полно – все стулья заняты. Несколько больных стояли в очереди к регистрационному столику, за которым усталая медсестра что-то торопливо записывала в журнал. Да, моя бывшая жена была права, когда решила избавиться от меня и от бремени политической обузы, связанной с моим диссидентством.
Следующее окно было задернуто занавеской полностью, если не считать некоей щелки. За столом сидела с какой-то историей болезни сама Александра Серова, женщина, обещавшая мне любовь, уважение и ласку до гробовой доски. Видимо, она только что отпустила одного больного, а другой еще не вошел. Она одна. Это то, что надо.
Только я хотел стукнуть в окно, как она встала и пошла к двери; медицинский халат негнущимися складками топорщился у нее на спине. Я негромко постучал. Она остановилась и оглянулась вокруг, ища глазами, откуда стук. Я снова постучал, уже громче и настойчивее. Тут она посмотрела на окно и с опаской подошла к нему, загородив собой мою щелку.
– Александра?! – тихонько позвал я. И тут все завертелось.
Впервые за долгие годы мы очутились лицом к лицу. Увидев меня на строительных лесах, она испуганно отшатнулась, раскрыв глаза и явно не доверяя себе. Через изморозь стекла я разглядел, как в тумане, классические черты ее лица, похожие на нарисованные. Как всегда, она была прекрасна, от нее так и веяло целительной добротой Гиппократа, предназначенной страждущему больному.
Сейчас я помнил лишь одно: нужно спасать жизнь, уходящую из человека, что сидит там, в «Ладе».
– Служебный вход заперт! – крикнул я, энергично показывая на него руками. – Дверь, Алекс! Открой дверь!
– Обойди кругом! – громко пояснила она, не догадываясь, почему я заглядываю в окно с лесов.
– Не могу. Нужна срочная помощь – несчастный случай, черт возьми. Давай, Алекс. Открой эту хренову дверь.
Она отпрянула от окна, кивнула головой и заторопилась, недоуменно глянув на меня напоследок.
Спрыгнув со стропил, я поспешил к «Ладе». Чуркина помогла вытащить Рафика, после чего, не говоря ни слова, уехала, подняв в воздух облако всякого мусора. Я перенес Рафика по ступенькам к двери, запор лязгнул, и она открылась.
– Боже мой! – вскрикнула Александра при виде моих рук, перепачканных кровью.
– Кто-то подстрелил его. Думаю, его не следует тащить через приемный покой.
– Лучше бы тащить его прямо в больницу.
– Не могу.
Брови у нее поползли вверх.
– Тебе ничего не нужно знать, – сказал я.
– В таком случае помочь ему я не могу.
– Давай же. Ну, ради Бога, он же умирает, – умолял я и, оттолкнув ее, хотел пронести Рафика в коридор.
– Николай! – крикнула она прямо мне вслед. – Николай, по закону, я обязана сообщать куда следует об огнестрельных ранах.
– Если ты каким-то образом вдруг вспомнишь о них.
– Я не шучу. Не хочу делать ничего противозаконного.
– А я и не прошу. Регистрационная карточка куда-то запропастилась, история болезни потерялась, ассистенты забыли заполнить документы.
Я завернул в перевязочную и положил Рафика на стол под флуоресцентную лампу. Лицо его стало белее белого снега.
– Ну не могу я, – настаивала Александра, машинально беря руку Рафика, чтобы прощупать пульс. – Не имею права.
– Прекрасно. Тогда давай подождем, пока он не умрет, а тогда докладывай что хочешь.
– Да, кажется, ты прав, – согласилась она, сложив губы так обворожительно, что я опять стал балдеть. – Он того и гляди умрет. – Она подняла телефонную трубку и нажала кнопку внутреннего переговорника. – Нина? Я, пожалуй, задержусь тут с одним делом… Ага, сильная головная боль… Да, всех надо переставить… Нет, нет, можешь уйти, когда закончишь. – Положив трубку, она посмотрела на меня и приказала: – Запри дверь.
Я знал, что будет. Не раз видел я ее в действии, проворную, энергичную, точную. Мне всегда казалось, что обращаться с пострадавшими она могла даже с закрытыми глазами. Я запер дверь и отошел в сторонку, а она мигом принесла из врачебного кабинета аптечку первой помощи, поставила ее на тележку, вынула бандаж, бинты и, сорвав с пачки стерильную упаковку, обмакнула бинт в физиологический раствор и повесила на ручку тележки.
Рафик лежал теперь молча, неподвижно, полузакрыв глаза и не обращая внимания на Александру, суетящуюся вокруг него. Она закатала ему рукав рубашки по самое плечо, тревожно прощупывая вену. Не прощупывается.
– Потерял много крови.
– Можно сделать переливание?
– Если бы была кровь. Если бы знать его группу. Если бы иметь…
– А тот раствор, что у тебя?..
– …хоть чуть-чуть плазмы, – продолжала она, не слушая меня и не снимая руку с пульса. – Ее теперь очень трудно достать. Физиологический раствор, конечно, заполнит внутрисосудистый объем, но он не заменит красные кровяные шарики.
Оставив руку Рафика, Александра крепко перетянула ее резиновым жгутом повыше бицепса. На запястье показалась бледная голубоватая жилка. Тогда она вставила в нее зонд, влила в вену раствор и оставила краник открытым. Затем она вихрем метнулась в кабинет, схватила там хирургические перчатки и со скрипом натянула их на руки, после чего сняла с Рафика окровавленную рубашку, чтобы продезинфицировать рану.
– Не понимаю я, Коля, – выговаривала она, счищая с раны и вокруг нее лоскуты от рубашки. – Я не видела тебя целую вечность, а когда наконец увидела, ты, оказывается, со своей дурью вляпался в беду.
– Да это все ерунда. Я знаю.
Лицо ее смягчилось. На мгновение в глазах у нее мелькнуло обожание и нежность ко мне, как в первое время наших встреч, когда ее восхищала моя прямота и она разделяла со мной веру в свободное общество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
13
«Лада» Тани Чуркиной мчалась по Садовому кольцу, затем повернула на Мясницкую и покатила уже по старой Москве. Заметно темнело.
– Последний дом справа, – подсказал я Тане. – Поворачивайте в этот проулок.
Как и многие дома в исторической части города, дом 63 реставрировался, поэтому его фасад закрывали леса, а у парадного подъезда громоздилась куча всякого строительного мусора. Лихо выкручивая руль, Чуркина подъехала к ступенькам лестницы, ведущей к служебному входу.
Поставив тормоза машины на ручник, она быстро выскочила и побежала вперед, чтобы открыть дверь.
– Надо перевязать рану, чтобы прекратилось кровотечение, – объяснил я Рафику, приводя его в сидячее положение. В уголках рта у него мелькнула слабая улыбка. Он был очень бледен и вот-вот мог потерять сознание. Я уже просунул под него руку, чтобы он не завалился, но в этот момент подбежала Чуркина.
– Дверь заперта, – сообщила она.
– Вот черт! Посидите с ним.
Подбежав к двери, я дернул ее изо всех сил – да что толку. Я вскарабкался по шатким лесам наверх и заглянул в окно – там оказался приемный покой, народу полным-полно – все стулья заняты. Несколько больных стояли в очереди к регистрационному столику, за которым усталая медсестра что-то торопливо записывала в журнал. Да, моя бывшая жена была права, когда решила избавиться от меня и от бремени политической обузы, связанной с моим диссидентством.
Следующее окно было задернуто занавеской полностью, если не считать некоей щелки. За столом сидела с какой-то историей болезни сама Александра Серова, женщина, обещавшая мне любовь, уважение и ласку до гробовой доски. Видимо, она только что отпустила одного больного, а другой еще не вошел. Она одна. Это то, что надо.
Только я хотел стукнуть в окно, как она встала и пошла к двери; медицинский халат негнущимися складками топорщился у нее на спине. Я негромко постучал. Она остановилась и оглянулась вокруг, ища глазами, откуда стук. Я снова постучал, уже громче и настойчивее. Тут она посмотрела на окно и с опаской подошла к нему, загородив собой мою щелку.
– Александра?! – тихонько позвал я. И тут все завертелось.
Впервые за долгие годы мы очутились лицом к лицу. Увидев меня на строительных лесах, она испуганно отшатнулась, раскрыв глаза и явно не доверяя себе. Через изморозь стекла я разглядел, как в тумане, классические черты ее лица, похожие на нарисованные. Как всегда, она была прекрасна, от нее так и веяло целительной добротой Гиппократа, предназначенной страждущему больному.
Сейчас я помнил лишь одно: нужно спасать жизнь, уходящую из человека, что сидит там, в «Ладе».
– Служебный вход заперт! – крикнул я, энергично показывая на него руками. – Дверь, Алекс! Открой дверь!
– Обойди кругом! – громко пояснила она, не догадываясь, почему я заглядываю в окно с лесов.
– Не могу. Нужна срочная помощь – несчастный случай, черт возьми. Давай, Алекс. Открой эту хренову дверь.
Она отпрянула от окна, кивнула головой и заторопилась, недоуменно глянув на меня напоследок.
Спрыгнув со стропил, я поспешил к «Ладе». Чуркина помогла вытащить Рафика, после чего, не говоря ни слова, уехала, подняв в воздух облако всякого мусора. Я перенес Рафика по ступенькам к двери, запор лязгнул, и она открылась.
– Боже мой! – вскрикнула Александра при виде моих рук, перепачканных кровью.
– Кто-то подстрелил его. Думаю, его не следует тащить через приемный покой.
– Лучше бы тащить его прямо в больницу.
– Не могу.
Брови у нее поползли вверх.
– Тебе ничего не нужно знать, – сказал я.
– В таком случае помочь ему я не могу.
– Давай же. Ну, ради Бога, он же умирает, – умолял я и, оттолкнув ее, хотел пронести Рафика в коридор.
– Николай! – крикнула она прямо мне вслед. – Николай, по закону, я обязана сообщать куда следует об огнестрельных ранах.
– Если ты каким-то образом вдруг вспомнишь о них.
– Я не шучу. Не хочу делать ничего противозаконного.
– А я и не прошу. Регистрационная карточка куда-то запропастилась, история болезни потерялась, ассистенты забыли заполнить документы.
Я завернул в перевязочную и положил Рафика на стол под флуоресцентную лампу. Лицо его стало белее белого снега.
– Ну не могу я, – настаивала Александра, машинально беря руку Рафика, чтобы прощупать пульс. – Не имею права.
– Прекрасно. Тогда давай подождем, пока он не умрет, а тогда докладывай что хочешь.
– Да, кажется, ты прав, – согласилась она, сложив губы так обворожительно, что я опять стал балдеть. – Он того и гляди умрет. – Она подняла телефонную трубку и нажала кнопку внутреннего переговорника. – Нина? Я, пожалуй, задержусь тут с одним делом… Ага, сильная головная боль… Да, всех надо переставить… Нет, нет, можешь уйти, когда закончишь. – Положив трубку, она посмотрела на меня и приказала: – Запри дверь.
Я знал, что будет. Не раз видел я ее в действии, проворную, энергичную, точную. Мне всегда казалось, что обращаться с пострадавшими она могла даже с закрытыми глазами. Я запер дверь и отошел в сторонку, а она мигом принесла из врачебного кабинета аптечку первой помощи, поставила ее на тележку, вынула бандаж, бинты и, сорвав с пачки стерильную упаковку, обмакнула бинт в физиологический раствор и повесила на ручку тележки.
Рафик лежал теперь молча, неподвижно, полузакрыв глаза и не обращая внимания на Александру, суетящуюся вокруг него. Она закатала ему рукав рубашки по самое плечо, тревожно прощупывая вену. Не прощупывается.
– Потерял много крови.
– Можно сделать переливание?
– Если бы была кровь. Если бы знать его группу. Если бы иметь…
– А тот раствор, что у тебя?..
– …хоть чуть-чуть плазмы, – продолжала она, не слушая меня и не снимая руку с пульса. – Ее теперь очень трудно достать. Физиологический раствор, конечно, заполнит внутрисосудистый объем, но он не заменит красные кровяные шарики.
Оставив руку Рафика, Александра крепко перетянула ее резиновым жгутом повыше бицепса. На запястье показалась бледная голубоватая жилка. Тогда она вставила в нее зонд, влила в вену раствор и оставила краник открытым. Затем она вихрем метнулась в кабинет, схватила там хирургические перчатки и со скрипом натянула их на руки, после чего сняла с Рафика окровавленную рубашку, чтобы продезинфицировать рану.
– Не понимаю я, Коля, – выговаривала она, счищая с раны и вокруг нее лоскуты от рубашки. – Я не видела тебя целую вечность, а когда наконец увидела, ты, оказывается, со своей дурью вляпался в беду.
– Да это все ерунда. Я знаю.
Лицо ее смягчилось. На мгновение в глазах у нее мелькнуло обожание и нежность ко мне, как в первое время наших встреч, когда ее восхищала моя прямота и она разделяла со мной веру в свободное общество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110