В это время года их не увидишь. Лед на Москве-реке запер их в зимних затонах и будет держать там в плену до поздней весны.
Холодный ветер пробирал меня до самых костей, когда я ступил на подвесной Крымский мост. Так скорее можно добраться пешком до дома на набережной. Вот и он сам. Я торопливо прошел по вестибюлю со знакомыми шумами и запахами и вошел в лифт.
Дверь квартиры Taни Чуркиной открыла семилетняя девчушка с куклой Барби в руках. Она впустила меня и провела в кабинет Воронцова, где Таня, забравшись на стремянку, передавала вниз разные предметы бледнолицему мальчику, стоявшему среди стопок книг, бумаг, фотографий и бесчисленных коробочек. Он был немного старше сестры и посмотрел на меня с явным подозрением…
– Простите меня, ради Бога. Я не думал, что попаду в такое неурочное время, – сказал я Чуркиной, когда она спустилась вниз, чтобы поздороваться со мной. – Не знал, что вы переезжаете.
– Да нет же, не переезжаем. – По ее тону я понял, что у нее и мысли не было о переезде. – Просто нет сил заходить сюда. А дети вдвоем в маленькой комнатке. Теперь у каждого будет своя комната. Мой муж, я хотела сказать, бывший муж, должен был заняться этим. Но… – Она сердито насупилась и смолкла.
– Понимаю ваши трудности.
– У вас есть что мне сказать?
Я печально кивнул.
– Он умер. Мне нужно было сразу везти его в больницу.
– Пожалуйста, не надо, – запротестовала она. – У меня и без того достаточно горя. Меня интересуют папины награды. И ничего больше.
– На рынке их не продавали.
Она замолчала, держа книги в руках и глядя на меня с надеждой и в то же время с неверием в глазах.
– Значит ли это, что вы нашли ордена и медали?
– Нет. Это значит, что я уже тогда был прав. На черном рынке они не выплывали. И никогда не появятся.
– Почему не появятся? Для чего же тогда надо было их воровать?
– Чтобы представить убийство вашего отца как простой грабеж.
– Это что, новые домыслы? – возмутилась она и в сердцах бросила книги на пол. – Или у вас появились доказательства, что он был замешан в этом… как его… скандале, о котором вы упомянули?
– Нет, доказательств у меня пока нет. Но я готов спорить на что угодно, что он был замешан. Другое дело, на чьей стороне он находился.
– А что вы сами думаете, товарищ Катков?
– Что ваш отец либо урывал куски у государства, либо собирался разоблачить того, кто крал.
– Уверяю вас, скорее всего, второе.
– Это пусть милиция решает.
– Тогда, стало быть, больше и говорить нам не о чем, – заключила она и принялась разбирать и складывать книги и бумаги.
– И по-моему, не о чем, – ответил я, хитро подморгнув детям, которые не поняли, о чем разговаривает мама с незнакомцем, и на всякий случай стояли подальше в сторонке.
Уже уходя, я заметил на полу около письменного стола портфель. Точь-в-точь такой же, какой взял тогда Шевченко, чтобы унести к себе на службу документы Воронцова. У меня даже сердце забилось – а вдруг в нем что-то есть?
– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?
– Да, когда я забирала его вещи.
– А вы открывали его?
Она лишь мотнула головой – нет, мол.
– Не возражаете, если я взгляну?
Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.
Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.
Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.
Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.
Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз».
17
Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.
– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.
– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.
– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?
– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…
– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.
– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».
Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.
– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.
– А клубом заправляет мафия.
– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.
– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?
– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.
– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.
Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.
– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.
– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.
– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.
– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?
Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Холодный ветер пробирал меня до самых костей, когда я ступил на подвесной Крымский мост. Так скорее можно добраться пешком до дома на набережной. Вот и он сам. Я торопливо прошел по вестибюлю со знакомыми шумами и запахами и вошел в лифт.
Дверь квартиры Taни Чуркиной открыла семилетняя девчушка с куклой Барби в руках. Она впустила меня и провела в кабинет Воронцова, где Таня, забравшись на стремянку, передавала вниз разные предметы бледнолицему мальчику, стоявшему среди стопок книг, бумаг, фотографий и бесчисленных коробочек. Он был немного старше сестры и посмотрел на меня с явным подозрением…
– Простите меня, ради Бога. Я не думал, что попаду в такое неурочное время, – сказал я Чуркиной, когда она спустилась вниз, чтобы поздороваться со мной. – Не знал, что вы переезжаете.
– Да нет же, не переезжаем. – По ее тону я понял, что у нее и мысли не было о переезде. – Просто нет сил заходить сюда. А дети вдвоем в маленькой комнатке. Теперь у каждого будет своя комната. Мой муж, я хотела сказать, бывший муж, должен был заняться этим. Но… – Она сердито насупилась и смолкла.
– Понимаю ваши трудности.
– У вас есть что мне сказать?
Я печально кивнул.
– Он умер. Мне нужно было сразу везти его в больницу.
– Пожалуйста, не надо, – запротестовала она. – У меня и без того достаточно горя. Меня интересуют папины награды. И ничего больше.
– На рынке их не продавали.
Она замолчала, держа книги в руках и глядя на меня с надеждой и в то же время с неверием в глазах.
– Значит ли это, что вы нашли ордена и медали?
– Нет. Это значит, что я уже тогда был прав. На черном рынке они не выплывали. И никогда не появятся.
– Почему не появятся? Для чего же тогда надо было их воровать?
– Чтобы представить убийство вашего отца как простой грабеж.
– Это что, новые домыслы? – возмутилась она и в сердцах бросила книги на пол. – Или у вас появились доказательства, что он был замешан в этом… как его… скандале, о котором вы упомянули?
– Нет, доказательств у меня пока нет. Но я готов спорить на что угодно, что он был замешан. Другое дело, на чьей стороне он находился.
– А что вы сами думаете, товарищ Катков?
– Что ваш отец либо урывал куски у государства, либо собирался разоблачить того, кто крал.
– Уверяю вас, скорее всего, второе.
– Это пусть милиция решает.
– Тогда, стало быть, больше и говорить нам не о чем, – заключила она и принялась разбирать и складывать книги и бумаги.
– И по-моему, не о чем, – ответил я, хитро подморгнув детям, которые не поняли, о чем разговаривает мама с незнакомцем, и на всякий случай стояли подальше в сторонке.
Уже уходя, я заметил на полу около письменного стола портфель. Точь-в-точь такой же, какой взял тогда Шевченко, чтобы унести к себе на службу документы Воронцова. У меня даже сердце забилось – а вдруг в нем что-то есть?
– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?
– Да, когда я забирала его вещи.
– А вы открывали его?
Она лишь мотнула головой – нет, мол.
– Не возражаете, если я взгляну?
Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.
Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.
Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.
Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.
Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз».
17
Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.
– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.
– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.
– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?
– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…
– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.
– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».
Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.
– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.
– А клубом заправляет мафия.
– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.
– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?
– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.
– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.
Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.
– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.
– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.
– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.
– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?
Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110