Все вышли. Илльо получил мысленный приказ — останься — и задержался. Гортхауэр неспешно ходил по комнате, сложив за спиной руки — ожидал, что Илльо заговорит первым.
— Ты не все сказал, — поделился своей мыслью Илльо.
— Верно, — Гортхауэр повернулся, и на лице его была улыбка.
Он достал из рукава свернутый трубкой пергамент и протянул его Илльо. Тот пробежал глазами первые строчки — он знал синдарин: «Я, Ортхэннер Гортхауэр, Айан'таэро Айанто Мелькора именем его и во благо Короны Севера заключаю с Береном, сыном Барахира из рода Беора этот договор…» — потом начал читать дальше…
— Невероятно, — прошептал он. — Финрод и в самом деле здесь, у тебя?
Гортхауэр кивнул.
— Ключ к Нарготронду, — прошептал Илльо.
— Да, — согласился Гортхауэр. — И ко многим другим эльфийским секретам.
— Учитель знает?
— Узнает… скоро… Не думай об этом, Илльо, это наши с ним дела. Думай о Беоринге, это одна из твоих задач. Я показал тебе договор, чтобы ты до конца понимал, что Беорингом движет. Любовь и отчаяние — да, несомненно; но еще — верность. Все остальные могут заблуждаться на его счет, но не ты.
— Кто еще знает?
— Тхуринэйтель. Она — надзиратель от Учителя. Но она будет молчать, и ты не подавай виду, что знаешь больше остальных.
— Ему придется нелегко… — Илльо вернул Гортхауэру свиток.
— Несомненно. Но и тебе тоже. Илльо, ты видел когда-нибудь, как холостят быков?
Илльо покачал головой.
— Поучительное зрелище. Быка запрягают в ярмо, к которому привязывают тяжелый груз… Все равно какой — бревно, камень… Стреноживают и отрезают ядра. А потом одним ударом топора разрубают путы на ногах — и бык прет… Не разбирая дороги, ничего не видя перед собой, выставив рога — морда в пене, глаза налиты кровью и кровь стекает по ногам… Прет до тех пор, пока не выбьется из сил. И вот тогда любой ребенок способен взять его за кольцо в носу и вести куда угодно: он уже не бык, он вол, тихий и покорный…
Гортхауэр подошел к сидящему Илльо и легко коснулся его плеча свитком договора.
— Главное — не пропустить тот момент, когда бык попрет, Илльо.
Глава 11. Лютиэн
Сон ей приснился — длинный, тяжкий и страшный, как ноябрьская ночь.
Ей снились глаза. Светло-серые, в синеву, прозрачные и пристальные — смотрели, не мигая, словно ощупывали железными пальцами душу — и душа в страхе билась о своды разума, грозя сломать балки и вырваться в ледяной простор смертного безумия.
Она попробовала освободиться — но не сумела. Она прислушалась к своему телу — тело, скрученное веревками, отозвалось болью. Это было не ее тело. Она была не собой. Где-то рядом ощущалось присутствие других, но очень глухо, потому что Глаза держали неотрывно, и кроме них, в ее мире ничего не могло существовать.
Не-она срывалась в ужас. Ледяная могила оскалилась под ногами, обрушился сбитый наст, понеслись мимо-вверх ледяные стены, соскользнули судорожно вцепившиеся в лед пальцы. Когда-то не-с-ней это приключилось на самом деле. Когда-то не-она застряла меж льдом и камнем как клин в пазу. Чтобы остаться в этой трещине — с морозным облачком дыхания вырвался стон, почти вой — НАВСЕГДА!
Глаза обещали спасение. Твердую, надежную опору. Требовалась лишь малость — дать согласие. Открыться навстречу, позволить вытащить себя из безнадежности. Такая малость…
И Не-она всем своим существом обратилась к Ней, обращение было ясным, словно громко позвали по имени:
— Тинувиэль!
Она знала: принимать спасение от Этого — нельзя. Никакой ценой.
И знала, что Глаза не лгут: они действительно способны были раздавить, сокрушить, уничтожить…
Но гибель была единственным выходом для…
Для Берена.
Ясно-ясно, как будто сорвали дымную завесу — она увидела, что Не-она — это Берен.
Он звал ее. И что она могла ответить? «Держись»?
Держись, сказала она. Не пускай его в себя, потому что смерть, которой он грозится — это дар Единого, а то, что он сулит — это хуже смерти.
Ей было больно это говорить. Она плакала.
Это была своя боль, а потом пришла его — издалека, но очень явственно, и она закричала, хотя он сдержался.
И Не-она сказала его голосом:
— Ну, что присел, ублюдок? Замучился меня пытать?
Лютиэн крикнула — и проснулась.
В спальне было холодно, но она вспотела, как в бане. Сердце билось болезненно и часто. Руки дрожали, отголоски боли пробегали по ним от плеч до пальцев.
Лютиэн не сомневалась ни мгновения: сон, приснившийся ей — правда. Один из тех вещих снов, которые проникают в прошлое или будущее. Встав, набросив на плечи теплый плащ, она выбежала из спальни и быстрыми шагами понеслась по залам дворца Менегрот. Она ничего не искала — шла без цели, кружа по лабиринтам и анфиладам наугад, равнодушным взглядом скользя по гобеленам и фрескам, бездумно касаясь колонн, мозаик и резной мебели…
— Мучают сны? — спросил чей-то голос издалека. — Скверные сны?
Лютиэн развернулась — в конце коридора бледнела другая женская фигурка, тоже закутанная в плащ поверх ночной сорочки. Золотые волосы ловили и отбрасывали то ничтожное количество лунного света, что просочилось в этот коридор через высокие узкие окна под потолком.
— Галадриэль? — окликнула ее принцесса.
Нолдэ приблизилась неслышно. Галадриэль уже с месяц гостила в Менегроте — точно так же, как Лютиэн до этого прожила лето в Тарнелорн.
— Почему ты не спишь? — Лютиэн сжала ее ладонь.
— Десять лет назад было что-то очень похожее, — Галадриэль на миг стиснула губы. — Мгновенный ужас, боль — и пламя… Мне снилось пламя. Это была ночь Дагор Браголлах.
— А сейчас? Что тебе приснилось сейчас?
Галадриэль долго медлила, прежде чем ответить:
— Тьма. Что-то страшное случилось с моим братом.
— С кем? С кем из двух?
— Боюсь себе в этом признаться — с Инглором… А что выгнало из постели тебя?
Лютиэн боялась отвечать. Она не знала, что ответить.
— Твой любимый? — продолжала расспрашивать Галадриэль. — Что с ним? Отчего ты так бледна?
— Не знаю и боюсь узнавать! Галадриэль, gwathel, мне страшно — неужели жестокий замысел отца исполнился?
— Ты спрашиваешь не у той, у кого следует, Лютиэн. Твоя мать — майя, она говорит с Ардой ее языками. Узнай у нее.
— Холодно, — Лютиэн обняла золотоволосую нолдэ, заключив ее в теплую ограду. — Скажи, Галадриэль, отчего так печально и больно — любить?
— Разве только печально и больно? Ничего больше?
— О, нет, сестра… Конечно, нет… Но сейчас все эти радости кажутся такими преходящими — словно ничего и не было.
— Если бы не было ничего, ты бы не чувствовала потерю так остро. Пойдем ко мне в комнату, я согрею вина.
…Галадриэль затеплила масляную лампу, над ней поставила маленький треножник с бронзовым кувшинчиком. Лютиэн сидела, поставив локти на стол и склонив голову на руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354