Она не поверила. Она сказала: нечистому нельзя продать половинку феа.
— Ну, а вторая скверная новость? — спросил Берен; перехватил взгляды юношей, скрестившиеся на Даэроне; лицо его исказилось и он крикнул:
— О, нет! Даэрон!
— Она жива, — сказал эльф. — Это главное. Позволь мне поехать в твой лагерь, там я тебе все объясню.
В лагере стоял такой запах, что было ясно: больные уже не тратят времени не только на то, чтобы спустить штаны, но и на то, чтобы отойти подальше. Видимо, поэтому Даэрону кусок не полез в горло. Берен же поел с удовольствием и хватил норпейха перед тем как выпить воды — он все время так делал, потому что твердо намеревался умереть от меча, а не от позорной хворобы. Из вежества предложил и Даэрону — хотя эльфу это было ни к чему, их не брала зараза. Даэрон понюхал фляжку и отказался.
Он рассказал об осеннем побеге Лютиэн, о долгих бесплодных поисках, которые вели разведчики Белега и о том, как в начале зимы к раздавленному горем Тинголу прибыли гонцы от Ородрета. Тингол потребовал вернуть дочь, Ородрет ответил, что Лютиэн остается в его владениях по доброй воле. Тингол просил Даэрона то уговаривать родича-нолдо добром, то грозить войной. Пока шла эта вялая перепалка, началась весна и прибыли гонцы от Келегорма. Феаноринг даже не просил руки Лютиэн — он просто ставил Тингола в известность. Тингол пришел в бешенство, да и сам Даэрон тоже.
— Так она в Нарготронде? — Берен с силой лязгнул эфесом меча о ножны.
— Не спеши, — сказал Даэрон и продолжил свою речь.
Выйдя на равнину, он наткнулся на пограничников Гвиндора, кого-то искавших. Они не собирались делать тайны из того, что ищут Лютиэн. Даэрон понял, что в Нарготронде ему делать нечего, и стал думать, куда могла бы пойти королевна.
Зимой ходили слухи о том, что Берен в Дортонионе. Даэрон решил расспросить его соплеменников и отправился к Бретильским Драконам. Опоздай он на день — и уже не застал бы их.
Они получили от Маэдроса весть с ученой птицей, как это было меж ними условлено, и едва получили ее, как начали готовиться в поход. У них еще при Берене было заведено, что выступить весь отряд сможет не больше чем за сутки с начала сбора. Даэрон узнал о восстании в Дортонионе — и решил отправляться туда. Во-первых, в надежде найти Лютиэн, во-вторых, желая заручиться поддержкой Берена против Келегорма.
Он уже понял, что Лютиэн здесь нет. И понял, что поддержки от Берена не дождется с течение ближайшего времени, потому что у Берена за спиной висит армия черных.
Он закончил свой рассказ, и Берен, все эти время слушавший с зубовным скрипом, вскочил и начал браниться.
— Ну, пусть я только выйду из этой переделки живым, — рычал он сквозь зубы. — Он у меня дождется, этот Тъелкормо… Я ему оторву то, что там у него слишком быстро встает. Я ему переломаю обе ноги, чтобы не бегал так споро за чужими невестами…
— Чудная мысль, — словно бы сам себе сказал Даэрон. — И как она мне самому не пришла в голову…
Берен осекся и перестал метаться по пятачку между палаткой и коновязью, вернулся, сел на седло и уронил голову на руки.
— Даэрон, — тихо сказал он из-под ладоней. — Не там ты ищешь себе подмоги. Из нас, собравшихся здесь, мало кто останется в живых к завтрашнему вечеру. А я так и вовсе ни на что не надеюсь, потому что если боги даруют мне завтра победу и не возьмут за нее жизни, я пойду туда, где только чудом смогу уцелеть. Поэтому возвращайся, Даэрон. Найди ее прежде, чем найдет ее Келегорм, верни ее в свои леса… Пой ей песни, играй на своей флейте так, чтобы она забыла меня. Все было напрасно. Я тешил себя глупыми надеждами, потому что глупые надежды — утеха смертных.
— Я не понимаю, — сказал эльф. — Ты больше не любишь ее?
Берен опустил руки и поднял лицо.
— Я больше не люблю ее? Да как твой язык повернулся. Но… есть то, что больше любви, Даэрон. Это смерть.
— Не понимаю.
Берен поднялся, сделав знак следовать за собой. Даэрон пошел за ним.
Лагерь в скалах был совсем небольшим. Они прошли мимо ратоборцев с горы Химринг, разбивших палатки, мимо немногочисленных уже крестьян, устроивших укрытие под возами, мимо эльфов, расположившихся в пещере, и вчерашних стрелков Моргота, чьи одежды и шапки ради отличия от одежд врага были украшены сосновыми ветками. Поднялись на холм, на тысячу шагов отошли от лагеря — и там Даэрон увидел вкопанный в землю торчком камень, длинный светло-серый гранитный валун. Перед ним на коленях стоял юноша в серо-красно-зеленом дирголе, и Даэрон понял, что он творит молитву. Оба, эльф и человек, остановились, скрывшись за скалой, и юноша их не заметил. Закончив молитву, он достал нож, обнажил грудь, разрезал себе кожу напротив сердца и, вымазав ладонь кровью, оставил на сером камне красный отпечаток. Встал, прижал рану чистой тряпицей, зашнуровал ворот и ушел другой тропой.
— Подойдем ближе, — сказал Берен. Даэрон подошел к камню и увидел, что кровавых отпечатков на нем много, более сотни. Тот, что был выше всех, оставила не правая, а левая рука.
— Что это значит? — спросил эльф.
— Это жертвенный камень, вкопанный Беором Старым и Мар-Гретиром, первым хозяином этой долины, — тихо сказал Берен. — Завет между двумя людьми некогда скреплялся кровью жертвенного животного, потому что в свидетели призывали богов, которых вы, Старшие, именуете Силами. Но завет между людьми и богами должен быть крепче. Поэтому в старое, темное время его скрепляли человеческой жертвой.
Даэрона передернуло.
— Те времена прошли, — продолжал Берен так же тихо. — Еще до встречи с государем Финродом мы знали, что человеческие жертвы — мерзость перед богами. Ничью жизнь нельзя пожертвовать богам — кроме своей. Если что-то тебе важнее жизни, то ради этого можно пожертвовать ее богам. Верхний отпечаток — мой, Даэрон. Я больше не принадлежу себе. Я в руках богов, и что они пожелают сделать со мной, тому и быть. Это страшный обет. Такой же страшный, как клятва Феанора и его сыновей. Я не давал его ни перед битвой при Кэллагане, ни после смерти отца. Человек, давший такой обет, для всего мира умирает. Ты говоришь с мертвым, Даэрон.
— Для мертвого ты весьма красноречив, — Даэрон повернулся к нему спиной и зашагал с холма.
— Уходи сегодня, — Берен пошел следом. — Пока еще не поздно. К ночи они подтянутся сюда и заткнут выход из долины.
— Я не уйду, — спокойно ответил Даэрон и свернул к пещерке, облюбованной эльфами.
* * *
— Навались! — скомандовал Фин-Рован. — Навались дружненько!
Ребятки навалились дружненько — шаткая пирамида из валунов с грохотом покатилась вниз, увлекая за собой по дороге камни, камешки, гравий, снег и лед… Снизу послышались крики — поздно. Обвал отрезал передовой разъезд, обрушился на одну из воловьих упряжек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354
— Ну, а вторая скверная новость? — спросил Берен; перехватил взгляды юношей, скрестившиеся на Даэроне; лицо его исказилось и он крикнул:
— О, нет! Даэрон!
— Она жива, — сказал эльф. — Это главное. Позволь мне поехать в твой лагерь, там я тебе все объясню.
В лагере стоял такой запах, что было ясно: больные уже не тратят времени не только на то, чтобы спустить штаны, но и на то, чтобы отойти подальше. Видимо, поэтому Даэрону кусок не полез в горло. Берен же поел с удовольствием и хватил норпейха перед тем как выпить воды — он все время так делал, потому что твердо намеревался умереть от меча, а не от позорной хворобы. Из вежества предложил и Даэрону — хотя эльфу это было ни к чему, их не брала зараза. Даэрон понюхал фляжку и отказался.
Он рассказал об осеннем побеге Лютиэн, о долгих бесплодных поисках, которые вели разведчики Белега и о том, как в начале зимы к раздавленному горем Тинголу прибыли гонцы от Ородрета. Тингол потребовал вернуть дочь, Ородрет ответил, что Лютиэн остается в его владениях по доброй воле. Тингол просил Даэрона то уговаривать родича-нолдо добром, то грозить войной. Пока шла эта вялая перепалка, началась весна и прибыли гонцы от Келегорма. Феаноринг даже не просил руки Лютиэн — он просто ставил Тингола в известность. Тингол пришел в бешенство, да и сам Даэрон тоже.
— Так она в Нарготронде? — Берен с силой лязгнул эфесом меча о ножны.
— Не спеши, — сказал Даэрон и продолжил свою речь.
Выйдя на равнину, он наткнулся на пограничников Гвиндора, кого-то искавших. Они не собирались делать тайны из того, что ищут Лютиэн. Даэрон понял, что в Нарготронде ему делать нечего, и стал думать, куда могла бы пойти королевна.
Зимой ходили слухи о том, что Берен в Дортонионе. Даэрон решил расспросить его соплеменников и отправился к Бретильским Драконам. Опоздай он на день — и уже не застал бы их.
Они получили от Маэдроса весть с ученой птицей, как это было меж ними условлено, и едва получили ее, как начали готовиться в поход. У них еще при Берене было заведено, что выступить весь отряд сможет не больше чем за сутки с начала сбора. Даэрон узнал о восстании в Дортонионе — и решил отправляться туда. Во-первых, в надежде найти Лютиэн, во-вторых, желая заручиться поддержкой Берена против Келегорма.
Он уже понял, что Лютиэн здесь нет. И понял, что поддержки от Берена не дождется с течение ближайшего времени, потому что у Берена за спиной висит армия черных.
Он закончил свой рассказ, и Берен, все эти время слушавший с зубовным скрипом, вскочил и начал браниться.
— Ну, пусть я только выйду из этой переделки живым, — рычал он сквозь зубы. — Он у меня дождется, этот Тъелкормо… Я ему оторву то, что там у него слишком быстро встает. Я ему переломаю обе ноги, чтобы не бегал так споро за чужими невестами…
— Чудная мысль, — словно бы сам себе сказал Даэрон. — И как она мне самому не пришла в голову…
Берен осекся и перестал метаться по пятачку между палаткой и коновязью, вернулся, сел на седло и уронил голову на руки.
— Даэрон, — тихо сказал он из-под ладоней. — Не там ты ищешь себе подмоги. Из нас, собравшихся здесь, мало кто останется в живых к завтрашнему вечеру. А я так и вовсе ни на что не надеюсь, потому что если боги даруют мне завтра победу и не возьмут за нее жизни, я пойду туда, где только чудом смогу уцелеть. Поэтому возвращайся, Даэрон. Найди ее прежде, чем найдет ее Келегорм, верни ее в свои леса… Пой ей песни, играй на своей флейте так, чтобы она забыла меня. Все было напрасно. Я тешил себя глупыми надеждами, потому что глупые надежды — утеха смертных.
— Я не понимаю, — сказал эльф. — Ты больше не любишь ее?
Берен опустил руки и поднял лицо.
— Я больше не люблю ее? Да как твой язык повернулся. Но… есть то, что больше любви, Даэрон. Это смерть.
— Не понимаю.
Берен поднялся, сделав знак следовать за собой. Даэрон пошел за ним.
Лагерь в скалах был совсем небольшим. Они прошли мимо ратоборцев с горы Химринг, разбивших палатки, мимо немногочисленных уже крестьян, устроивших укрытие под возами, мимо эльфов, расположившихся в пещере, и вчерашних стрелков Моргота, чьи одежды и шапки ради отличия от одежд врага были украшены сосновыми ветками. Поднялись на холм, на тысячу шагов отошли от лагеря — и там Даэрон увидел вкопанный в землю торчком камень, длинный светло-серый гранитный валун. Перед ним на коленях стоял юноша в серо-красно-зеленом дирголе, и Даэрон понял, что он творит молитву. Оба, эльф и человек, остановились, скрывшись за скалой, и юноша их не заметил. Закончив молитву, он достал нож, обнажил грудь, разрезал себе кожу напротив сердца и, вымазав ладонь кровью, оставил на сером камне красный отпечаток. Встал, прижал рану чистой тряпицей, зашнуровал ворот и ушел другой тропой.
— Подойдем ближе, — сказал Берен. Даэрон подошел к камню и увидел, что кровавых отпечатков на нем много, более сотни. Тот, что был выше всех, оставила не правая, а левая рука.
— Что это значит? — спросил эльф.
— Это жертвенный камень, вкопанный Беором Старым и Мар-Гретиром, первым хозяином этой долины, — тихо сказал Берен. — Завет между двумя людьми некогда скреплялся кровью жертвенного животного, потому что в свидетели призывали богов, которых вы, Старшие, именуете Силами. Но завет между людьми и богами должен быть крепче. Поэтому в старое, темное время его скрепляли человеческой жертвой.
Даэрона передернуло.
— Те времена прошли, — продолжал Берен так же тихо. — Еще до встречи с государем Финродом мы знали, что человеческие жертвы — мерзость перед богами. Ничью жизнь нельзя пожертвовать богам — кроме своей. Если что-то тебе важнее жизни, то ради этого можно пожертвовать ее богам. Верхний отпечаток — мой, Даэрон. Я больше не принадлежу себе. Я в руках богов, и что они пожелают сделать со мной, тому и быть. Это страшный обет. Такой же страшный, как клятва Феанора и его сыновей. Я не давал его ни перед битвой при Кэллагане, ни после смерти отца. Человек, давший такой обет, для всего мира умирает. Ты говоришь с мертвым, Даэрон.
— Для мертвого ты весьма красноречив, — Даэрон повернулся к нему спиной и зашагал с холма.
— Уходи сегодня, — Берен пошел следом. — Пока еще не поздно. К ночи они подтянутся сюда и заткнут выход из долины.
— Я не уйду, — спокойно ответил Даэрон и свернул к пещерке, облюбованной эльфами.
* * *
— Навались! — скомандовал Фин-Рован. — Навались дружненько!
Ребятки навалились дружненько — шаткая пирамида из валунов с грохотом покатилась вниз, увлекая за собой по дороге камни, камешки, гравий, снег и лед… Снизу послышались крики — поздно. Обвал отрезал передовой разъезд, обрушился на одну из воловьих упряжек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354