Ни для друзей, ни для врагов. У твоей смерти не будет свидетелей. Вообще.
— Что, и ты не придешь полюбоваться?
— Нет. Думаю, что я буду очень занят, если не смогу купить покой за шкуру Фелагунда — твоя стоит слишком дешево.
Берен оказался сбит с толку.
— А кто сказал тебе, что Финрод мертв? — с морозной усмешкой произнес Саурон. — Не всем верь, горец, ты же не вчера родился. Хотя, скорее всего, ваши друзья наплевали и на Финрода. Сбросили со счетов по разряду необходимых жертв. Они пересекут Топи, начнут штурм — и здесь погибнут все, до последнего. Кроме меня — я, понимаешь ли, бессмертен.
— Я об этом жалею больше твоего, Тху.
Все хладнокровие Гортхаура исчезло как по волшебству: рука снова сжалась в кулак, кулак влетел горцу под дых. «Саурон» и «Гортхаур» ему хоть как-то льстили, но в «Тху», «вонючке» — не было и намека на почтительность. Удар был таким, что оркам пришлось отступить на шаг назад. Потом Гортхаур схватил Берена за волосы и дернул вверх, заставляя выпрямиться.
— Ты об этом еще больше пожалеешь… Нет, но скажи, зачем? Зачем?!!! У тебя было бы все — власть, сила, свобода! Ты бы стал первым Королем среди людей! Чего ради ты все это предал? Чего ради ты послал все псу под хвост? Ради этой эльфийской юбки? Так ты получил бы свою девку! Ты мог бы взять ее лишь мечом, потому что даже с Сильмариллом Тингол не отдал бы ее тебе, как ты не отдал бы дочь за трэля! Ты для нее был игрушкой, минутной прихотью, неутомимым в постели жеребцом, каких не водится среди этих полуевнухов-эльфов! Она забыла тебя на следующий день после твоего ухода из Дориата! Берен, ты глупец, ты просрал свой единственный шанс! Почему?
— Саурон, ты не поймешь, — простонал Берен. — Болдог понимал, а ты не поймешь.
— Вот как? И чего же я не пойму?
— Ты родился не от плоти и крови. Будь ты хоть орком, будь у тебя хоть какая-то мать, понял бы. А так — нет. Делай что собирался. Скоро я буду свободен, а ты когда-нибудь захочешь подохнуть — и не сможешь.
Он думал, что Гортхаур снова ударит, но ошибся. Саурон сгреб его за грудки и, встряхнув, посмотрел в глаза. Смотрел своим знаменитым взглядом — и опять холодные порывы запредельного ужаса рвали сознание человека в куски.
— Ты так в этом уверен? — пропел Гортхаур. — Ты так уверен в том, что достиг успеха и жертвы не напрасны? Глупец! Я могу потерять Дортонион, потерять этот замок — легко, ибо эта потеря временная. Силы нолдор и эдайн тают год от года, а наши — растут. И там, на Востоке, все больше и больше прислушиваются к голосу с Севера, а о вас никто даже не знает! Эта мышиная возня в Белерианде занимает Айанто и меня лишь постольку, поскольку нолдор болтаются слишком близко от Аст-Ахэ и все время путаются под ногами. Там, за Синими Горами, лежат огромные земли, и эти земли — наши. Вы, Три Племени — всего лишь жалкая горстка отщепенцев, отправившихся на Запад ради тупой преданности старым богам, и ради нее же принявших сторону обреченных. Ибо нолдор обречены, Берен. Единственная их надежда на Западе, а Запад их проклял, вам же он вовсе ничего не обещал. Ты отыграл для Дортониона пять, ну десять лет — не больше. И знай, когда мы придем в Дортонион второй раз — мы не оставим там живой души. Вот — единственный итог твоей борьбы. Ты — худший и несчастнейший из предателей, ибо своим предательством не смог послужить никому. Финрод умрет, и в его смерти повинен ты. Умрут эльфы — по твоей вине. Пытаясь взять замок, ты погубил множество людей без всякой пользы, и еще многие погибнут до следующего заката. Новое покорение Дортониона будет стоить вам бесчисленных жертв, и это тоже твоя заслуга. Поистине, ты превращаешь в дерьмо все, чего касаешься. Ты еще можешь спасти последнее оставшееся: скажи, каким образом можно обмануть осанвэ — и эльфы будут жить.
Возможно, Саурон мог бы таким образом чего-то добиться— тогда, в первый раз, когда уничтожающее сознание своей предельной низости было Берену внове. Но теперь само его отчаяние истрепалось — он слишком устал. Он пережил все, что, как он думал, невозможно пережить, он прошел через бездну унижения, через поражение и предательство, смерть друзей и утрату надежды. Он отомстил. Он готовился встретить смерть. Саурону было нечем его пугать — и Саурон это понял.
— Я догадался, почему ты молчишь, — прошептал он. — Ты не боишься страданий — ты их хочешь. Мечтаешь, чтобы раскаленные клещи заставили тебя забыть, как глупо и бездарно ты упустил то, что само шло в руки. Предал доверие Финрода, а потом — наше, все потерял и ничего не получил взамен. Вот об этом ты надеешься забыть под пытками. Не надейся. Я оставлю тебе то, что мучит тебя всего сильнее: память и совесть… Я лишу твою смерть смысла, Берен.
Саурон отпустил его, обошел кругом, и в его голосе зазвучала горечь.
— Увидев тебя впервые, я решил, что наконец-то передо мной человек, способный думать своими мозгами, а не глядеть в рот эльфу, разинув варежку. Теперь я вижу, что ошибся. Ты — достойный потомок Беора, гордившегося тем, что носит имя «Слуга»!
Саурон не дождался ответа. И тогда, положив ладонь на голову пленника, он затянул заклинательную песнь. Горец попробовал стряхнуть ладонь — легче, кажется, было бы терпеть вцепившегося в волосы унгола. Одноглазый, стоявший и молчавший до сих пор, не дал ему это сделать, крепко взяв за подбородок и за волосы. Песня пронизывала все существо Берена — он закрыл разум, но заклинание было обращено против hroa. Короткие слова, длинные строки — ах'энн; смысл непонятен, да и есть ли он? Внутри что-то менялось: зрение стало невыносимо острым, слух тоже сделался чутким до предела — теперь глухо, монотонно произносимые слова песни давили на барабанные перепонки. Он попробовал закрыть глаза от света, сделавшегося вдруг ярким запредельно — и не смог. Тело охватило нечто сродни параличу, но действующее в другую сторону: там ты не можешь пошевелиться, а здесь — ослабнуть, упасть, повиснуть на руках врагов, закатиться в обморок.
Песня смолкла, но тише не стало. Зал вдруг наполнился сотнями разных звуков, неразличимых прежде. Голос Саурона звучал громом:
— Ведите его за мной.
Саурон развернулся на каблуках и, позвякивая, направился к двери. Охранники поволокли Берена следом.
По коридорам и галереям — в тюремную башню, а там — вниз. Берен узнал тот коридор, где прежде была его камера, потом, двумя витками лестницы ниже — застенок; но и здесь они не остановились. Еще два оборота спирали — Берен даже не думал, что ниже что-то есть. В воздухе было холодно и сыро, со стен капало — они должны были находиться на уровне реки, если не ниже.
«Яма» в языках эдайн была не столько именно ямой, сколько тюрьмой вообще. Яма могла быть и на верхушке башни.
Но здесь, в Тол-и-Нгаурхот, действительно была яма, подземелье, каменный мешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354
— Что, и ты не придешь полюбоваться?
— Нет. Думаю, что я буду очень занят, если не смогу купить покой за шкуру Фелагунда — твоя стоит слишком дешево.
Берен оказался сбит с толку.
— А кто сказал тебе, что Финрод мертв? — с морозной усмешкой произнес Саурон. — Не всем верь, горец, ты же не вчера родился. Хотя, скорее всего, ваши друзья наплевали и на Финрода. Сбросили со счетов по разряду необходимых жертв. Они пересекут Топи, начнут штурм — и здесь погибнут все, до последнего. Кроме меня — я, понимаешь ли, бессмертен.
— Я об этом жалею больше твоего, Тху.
Все хладнокровие Гортхаура исчезло как по волшебству: рука снова сжалась в кулак, кулак влетел горцу под дых. «Саурон» и «Гортхаур» ему хоть как-то льстили, но в «Тху», «вонючке» — не было и намека на почтительность. Удар был таким, что оркам пришлось отступить на шаг назад. Потом Гортхаур схватил Берена за волосы и дернул вверх, заставляя выпрямиться.
— Ты об этом еще больше пожалеешь… Нет, но скажи, зачем? Зачем?!!! У тебя было бы все — власть, сила, свобода! Ты бы стал первым Королем среди людей! Чего ради ты все это предал? Чего ради ты послал все псу под хвост? Ради этой эльфийской юбки? Так ты получил бы свою девку! Ты мог бы взять ее лишь мечом, потому что даже с Сильмариллом Тингол не отдал бы ее тебе, как ты не отдал бы дочь за трэля! Ты для нее был игрушкой, минутной прихотью, неутомимым в постели жеребцом, каких не водится среди этих полуевнухов-эльфов! Она забыла тебя на следующий день после твоего ухода из Дориата! Берен, ты глупец, ты просрал свой единственный шанс! Почему?
— Саурон, ты не поймешь, — простонал Берен. — Болдог понимал, а ты не поймешь.
— Вот как? И чего же я не пойму?
— Ты родился не от плоти и крови. Будь ты хоть орком, будь у тебя хоть какая-то мать, понял бы. А так — нет. Делай что собирался. Скоро я буду свободен, а ты когда-нибудь захочешь подохнуть — и не сможешь.
Он думал, что Гортхаур снова ударит, но ошибся. Саурон сгреб его за грудки и, встряхнув, посмотрел в глаза. Смотрел своим знаменитым взглядом — и опять холодные порывы запредельного ужаса рвали сознание человека в куски.
— Ты так в этом уверен? — пропел Гортхаур. — Ты так уверен в том, что достиг успеха и жертвы не напрасны? Глупец! Я могу потерять Дортонион, потерять этот замок — легко, ибо эта потеря временная. Силы нолдор и эдайн тают год от года, а наши — растут. И там, на Востоке, все больше и больше прислушиваются к голосу с Севера, а о вас никто даже не знает! Эта мышиная возня в Белерианде занимает Айанто и меня лишь постольку, поскольку нолдор болтаются слишком близко от Аст-Ахэ и все время путаются под ногами. Там, за Синими Горами, лежат огромные земли, и эти земли — наши. Вы, Три Племени — всего лишь жалкая горстка отщепенцев, отправившихся на Запад ради тупой преданности старым богам, и ради нее же принявших сторону обреченных. Ибо нолдор обречены, Берен. Единственная их надежда на Западе, а Запад их проклял, вам же он вовсе ничего не обещал. Ты отыграл для Дортониона пять, ну десять лет — не больше. И знай, когда мы придем в Дортонион второй раз — мы не оставим там живой души. Вот — единственный итог твоей борьбы. Ты — худший и несчастнейший из предателей, ибо своим предательством не смог послужить никому. Финрод умрет, и в его смерти повинен ты. Умрут эльфы — по твоей вине. Пытаясь взять замок, ты погубил множество людей без всякой пользы, и еще многие погибнут до следующего заката. Новое покорение Дортониона будет стоить вам бесчисленных жертв, и это тоже твоя заслуга. Поистине, ты превращаешь в дерьмо все, чего касаешься. Ты еще можешь спасти последнее оставшееся: скажи, каким образом можно обмануть осанвэ — и эльфы будут жить.
Возможно, Саурон мог бы таким образом чего-то добиться— тогда, в первый раз, когда уничтожающее сознание своей предельной низости было Берену внове. Но теперь само его отчаяние истрепалось — он слишком устал. Он пережил все, что, как он думал, невозможно пережить, он прошел через бездну унижения, через поражение и предательство, смерть друзей и утрату надежды. Он отомстил. Он готовился встретить смерть. Саурону было нечем его пугать — и Саурон это понял.
— Я догадался, почему ты молчишь, — прошептал он. — Ты не боишься страданий — ты их хочешь. Мечтаешь, чтобы раскаленные клещи заставили тебя забыть, как глупо и бездарно ты упустил то, что само шло в руки. Предал доверие Финрода, а потом — наше, все потерял и ничего не получил взамен. Вот об этом ты надеешься забыть под пытками. Не надейся. Я оставлю тебе то, что мучит тебя всего сильнее: память и совесть… Я лишу твою смерть смысла, Берен.
Саурон отпустил его, обошел кругом, и в его голосе зазвучала горечь.
— Увидев тебя впервые, я решил, что наконец-то передо мной человек, способный думать своими мозгами, а не глядеть в рот эльфу, разинув варежку. Теперь я вижу, что ошибся. Ты — достойный потомок Беора, гордившегося тем, что носит имя «Слуга»!
Саурон не дождался ответа. И тогда, положив ладонь на голову пленника, он затянул заклинательную песнь. Горец попробовал стряхнуть ладонь — легче, кажется, было бы терпеть вцепившегося в волосы унгола. Одноглазый, стоявший и молчавший до сих пор, не дал ему это сделать, крепко взяв за подбородок и за волосы. Песня пронизывала все существо Берена — он закрыл разум, но заклинание было обращено против hroa. Короткие слова, длинные строки — ах'энн; смысл непонятен, да и есть ли он? Внутри что-то менялось: зрение стало невыносимо острым, слух тоже сделался чутким до предела — теперь глухо, монотонно произносимые слова песни давили на барабанные перепонки. Он попробовал закрыть глаза от света, сделавшегося вдруг ярким запредельно — и не смог. Тело охватило нечто сродни параличу, но действующее в другую сторону: там ты не можешь пошевелиться, а здесь — ослабнуть, упасть, повиснуть на руках врагов, закатиться в обморок.
Песня смолкла, но тише не стало. Зал вдруг наполнился сотнями разных звуков, неразличимых прежде. Голос Саурона звучал громом:
— Ведите его за мной.
Саурон развернулся на каблуках и, позвякивая, направился к двери. Охранники поволокли Берена следом.
По коридорам и галереям — в тюремную башню, а там — вниз. Берен узнал тот коридор, где прежде была его камера, потом, двумя витками лестницы ниже — застенок; но и здесь они не остановились. Еще два оборота спирали — Берен даже не думал, что ниже что-то есть. В воздухе было холодно и сыро, со стен капало — они должны были находиться на уровне реки, если не ниже.
«Яма» в языках эдайн была не столько именно ямой, сколько тюрьмой вообще. Яма могла быть и на верхушке башни.
Но здесь, в Тол-и-Нгаурхот, действительно была яма, подземелье, каменный мешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354