Я направил на бедняжку свою силу и, поскольку любое упоминание о демонах всегда вызывало во мне ненависть, вложил в свои действия и сердце, и душу. Словом, все, чем обладал, с жестокой беспощадностью.
Арал ахнула, и я услышал, как она прошептала: «О Богиня, нет! Нет, Вел!» Велкас не обратил на нее внимания.
— Женщина начала кричать, а я знай правил свое дело, напирая на нее все сильнее. Крики ее оборвались почти мгновенно. — Он пристукнул зубами.
Ни я, ни Арал не смели вымолвить ни слова. Мы едва осмеливались дышать. Рассказ Велкаса был точно тяжелый удар обухом.
— Сандриш пытался вмешаться, но в ней уже не было ни признака жизни. Ха! Я считал себя величайшим из целителей, мудрым ребенком, обладающим столь сокрушительной силой! — он будто выплевывал слова. — Я заставил кровь в ее жилах вскипеть, Арал, а когда услышал, как она кричит, то иссушил ей сердце.
Мы не произнесли ни слова, просто ждали, пока Велкас переведет дух. Нам тоже не мешало восстановить дыхание. К моему удивлению, Велкас снова заговорил:
— После этого случая меня начали посещать сновидения; вам, возможно, покажется странным, но они не имели ничего общего с убийством этой несчастной. И одно из этих сновидений являлось мне особенно часто. — Он помолчал. — И является по сей день.
Мне снится, будто я стою на вершине горы... Знаю, что звучит глупо, но это всего лишь сон: я с трудом взобрался на эту гору и теперь могу дотянуться до неба. Дотронуться до него. Просто протягиваю руку, и пальцами ощущаю небесную синеву, мягкость облаков... Тогда я — повелитель мира. Весь мир находится у моих ног. — Его передернуло. — Правда, после этого сон, бывает, продолжается по-разному, двумя путями. В одном случае я становлюсь кем-то наподобие Вышнего божества, как в сказаниях про племена, что живут на Дальнем Юге и поклоняются Солнцу, вы об этом наверняка слышали; я всевластен и благодетелен, и все просто чудесно: я использую свое могущество в полной мере, делая мир сказочно прекрасным.
Некоторое время мы брели в тишине, а потом Арал спросила то же самое, что и у меня вертелось на языке: А как в другом случае?
Велкас вновь заговорил, все с тем же вялым оттенком в голосе, который уже начал меня пугать; за этот день я узнал о своем друге больше, чем за все два года, что был знаком с ним. Когда он не был уверен, что способен совладать с собственными чувствами, он стягивал их железными полосами и упрятывал подальше, в непроницаемую темную пещеру, после чего говорил так, словно обсуждал с другими погоду.
— В другом случае я — Погибель для мира, — произнес он так, точно называл нам свой титул. — Происходит это всегда одинаково. Я бьюсь с неким ракшасом, владыкой одной из Преисподних, и он наносит мне удар в самое сердце, однако я не умираю. Я сейчас же превращаюсь в демона в тысячи раз ужаснее, чем тот, с которым сражаюсь. Я сокрушаю его лишь малой частицей своей мощи, ибо к тому времени могущество мое уже достигает небывалых пределов. А потом... потом я убиваю всякое живое существо в мире, а в довершение всего протягиваю руку к солнцу и разрушаю его в своем кулаке.
На миг он приумолк, вновь не давая воли голосу. «Святая Владычица, — подумал я, — как он может держать в себе все свои бурные страсти?» Никогда мне не доводилось видеть, чтобы человек с таким отчаянием пытался убежать от самого себя.
— И хохот. Все время. Убивая демонов и людей, я разрушаю горы, а когда лишаю мир солнца, то все время хохочу, — сказал он и вновь двинулся вперед; на этот раз, несмотря на все его попытки скрыть это, в голосе его все же сквозило отвращение.
Я не отставал от него ни на шаг и потребовал ответа. Не раздумывая, не задумываясь над глубиной его чувств, я потребовал от него ответа:
— Почему, Велкас?
— Что почему? — сердито переспросил он.
— Это важно: почему ты хохочешь?
Когда он ответил, голос его потряс меня — он извергал слова так, точно глубоко ненавидел сам себя:
— Потому что мне при этом хорошо. Нет, просто здорово, будь я проклят. Нет никакой разницы — небесный ли ты бог или Погибель для мира, Уилл. Никакой разницы! Во сне, что бы я ни избрал, чувства мои одинаковы: совершеннейшее высвобождение, потворство собственным желаниям и... судьба.
Я отступил, чтобы быть поближе к Арал, которая, сказать по правде, и так стояла не более чем в шаге от меня.
И тут Велкас вновь удивил нас. Казалось, поведав нам обо всем, он тем самым предал себя проклятию — за то, что, обладая такой могучей силой, оказался слишком слабым и подвергся неотвратимому влиянию зла. И тем не менее он тут же вновь попытался предстать перед нами более или менее обычным человеком. Мы понимали, что это стоит ему огромного усилия воли, однако ни я, ни Арал и не думали развеивать этот призрачный образ.
— Ну вот, — сказал он, — сгодится это для уплаты твоей цены?
— Велкас, я...
— Будем считать, что ответ утвердительный. По крайней мере, мы позабыли об усталости, — он хмыкнул и вздохнул. — Зубья Преисподней, до чего ж длинный выдался денек! Сколько еще топать до этой твоей корчмы?
— Боюсь, еще с час, если не больше, — ответил я.
Пока Велкас говорил, солнце зашло, и сейчас последний свет покидал небосклон, со всех сторон опускалась темень. Мы были измотаны, однако быстрая ходьба позволяла согреться. Вдалеке на западе виднелись резкие очертания Сулкитского нагорья, обрамленные тающим светом сгущавшихся сумерек. В небе зажигались звезды: иные с охотой, иные робко; месяц недавно народился, и ночь была безоблачной. Деревья по обеим сторонам дороги обратились в темные тени, то и дело затмевающие звездную россыпь; путь наш лежал на север, и горы слева медленно приближались, становились все выше. Вид их радовал мне сердце. Я уже забыл, как сильно скучаю по дому.
— Тогда, во имя Шиа, расскажи нам свою историю, — потребовал Велкас. — И лучше бы что-нибудь позанимательнее, будь я проклят. Меня уже холод до костей пробирает.
Я улыбнулся сам себе во тьме.
— Ну что ж, моя история не хуже других, да к тому же все в ней чистая правда. — Я сделал глубокий вздох. — Салеру встретил я в объятьях пламени — снедаемое горем, сирое, печальное дитя...
...Едва я завершил рассказ о своей жизни вместе с Салерой, как впереди показался свет. На много миль в округе не встречалось иных поселений, так что это, вне всякого сомнения, была деревня Волчий Лог, где нас ждала корчма «Голова Дракона». Я выпрямился и взъерошил рукой волосы, сожалея, что не захватил с собой побольше серебра. Я надеялся, что пятна крови на моем плаще были не так заметны, как на суконнике Велкаса.
В ночном воздухе мы учуяли запах горячей еды, и это придало нам всем бодрости.
— Вкус будет не хуже, чем запах, клянусь, — проговорил я оживленно.
— Да пусть даже это окажется тушеная кошачья печенка, я все равно не откажусь, — отозвалась Арал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Арал ахнула, и я услышал, как она прошептала: «О Богиня, нет! Нет, Вел!» Велкас не обратил на нее внимания.
— Женщина начала кричать, а я знай правил свое дело, напирая на нее все сильнее. Крики ее оборвались почти мгновенно. — Он пристукнул зубами.
Ни я, ни Арал не смели вымолвить ни слова. Мы едва осмеливались дышать. Рассказ Велкаса был точно тяжелый удар обухом.
— Сандриш пытался вмешаться, но в ней уже не было ни признака жизни. Ха! Я считал себя величайшим из целителей, мудрым ребенком, обладающим столь сокрушительной силой! — он будто выплевывал слова. — Я заставил кровь в ее жилах вскипеть, Арал, а когда услышал, как она кричит, то иссушил ей сердце.
Мы не произнесли ни слова, просто ждали, пока Велкас переведет дух. Нам тоже не мешало восстановить дыхание. К моему удивлению, Велкас снова заговорил:
— После этого случая меня начали посещать сновидения; вам, возможно, покажется странным, но они не имели ничего общего с убийством этой несчастной. И одно из этих сновидений являлось мне особенно часто. — Он помолчал. — И является по сей день.
Мне снится, будто я стою на вершине горы... Знаю, что звучит глупо, но это всего лишь сон: я с трудом взобрался на эту гору и теперь могу дотянуться до неба. Дотронуться до него. Просто протягиваю руку, и пальцами ощущаю небесную синеву, мягкость облаков... Тогда я — повелитель мира. Весь мир находится у моих ног. — Его передернуло. — Правда, после этого сон, бывает, продолжается по-разному, двумя путями. В одном случае я становлюсь кем-то наподобие Вышнего божества, как в сказаниях про племена, что живут на Дальнем Юге и поклоняются Солнцу, вы об этом наверняка слышали; я всевластен и благодетелен, и все просто чудесно: я использую свое могущество в полной мере, делая мир сказочно прекрасным.
Некоторое время мы брели в тишине, а потом Арал спросила то же самое, что и у меня вертелось на языке: А как в другом случае?
Велкас вновь заговорил, все с тем же вялым оттенком в голосе, который уже начал меня пугать; за этот день я узнал о своем друге больше, чем за все два года, что был знаком с ним. Когда он не был уверен, что способен совладать с собственными чувствами, он стягивал их железными полосами и упрятывал подальше, в непроницаемую темную пещеру, после чего говорил так, словно обсуждал с другими погоду.
— В другом случае я — Погибель для мира, — произнес он так, точно называл нам свой титул. — Происходит это всегда одинаково. Я бьюсь с неким ракшасом, владыкой одной из Преисподних, и он наносит мне удар в самое сердце, однако я не умираю. Я сейчас же превращаюсь в демона в тысячи раз ужаснее, чем тот, с которым сражаюсь. Я сокрушаю его лишь малой частицей своей мощи, ибо к тому времени могущество мое уже достигает небывалых пределов. А потом... потом я убиваю всякое живое существо в мире, а в довершение всего протягиваю руку к солнцу и разрушаю его в своем кулаке.
На миг он приумолк, вновь не давая воли голосу. «Святая Владычица, — подумал я, — как он может держать в себе все свои бурные страсти?» Никогда мне не доводилось видеть, чтобы человек с таким отчаянием пытался убежать от самого себя.
— И хохот. Все время. Убивая демонов и людей, я разрушаю горы, а когда лишаю мир солнца, то все время хохочу, — сказал он и вновь двинулся вперед; на этот раз, несмотря на все его попытки скрыть это, в голосе его все же сквозило отвращение.
Я не отставал от него ни на шаг и потребовал ответа. Не раздумывая, не задумываясь над глубиной его чувств, я потребовал от него ответа:
— Почему, Велкас?
— Что почему? — сердито переспросил он.
— Это важно: почему ты хохочешь?
Когда он ответил, голос его потряс меня — он извергал слова так, точно глубоко ненавидел сам себя:
— Потому что мне при этом хорошо. Нет, просто здорово, будь я проклят. Нет никакой разницы — небесный ли ты бог или Погибель для мира, Уилл. Никакой разницы! Во сне, что бы я ни избрал, чувства мои одинаковы: совершеннейшее высвобождение, потворство собственным желаниям и... судьба.
Я отступил, чтобы быть поближе к Арал, которая, сказать по правде, и так стояла не более чем в шаге от меня.
И тут Велкас вновь удивил нас. Казалось, поведав нам обо всем, он тем самым предал себя проклятию — за то, что, обладая такой могучей силой, оказался слишком слабым и подвергся неотвратимому влиянию зла. И тем не менее он тут же вновь попытался предстать перед нами более или менее обычным человеком. Мы понимали, что это стоит ему огромного усилия воли, однако ни я, ни Арал и не думали развеивать этот призрачный образ.
— Ну вот, — сказал он, — сгодится это для уплаты твоей цены?
— Велкас, я...
— Будем считать, что ответ утвердительный. По крайней мере, мы позабыли об усталости, — он хмыкнул и вздохнул. — Зубья Преисподней, до чего ж длинный выдался денек! Сколько еще топать до этой твоей корчмы?
— Боюсь, еще с час, если не больше, — ответил я.
Пока Велкас говорил, солнце зашло, и сейчас последний свет покидал небосклон, со всех сторон опускалась темень. Мы были измотаны, однако быстрая ходьба позволяла согреться. Вдалеке на западе виднелись резкие очертания Сулкитского нагорья, обрамленные тающим светом сгущавшихся сумерек. В небе зажигались звезды: иные с охотой, иные робко; месяц недавно народился, и ночь была безоблачной. Деревья по обеим сторонам дороги обратились в темные тени, то и дело затмевающие звездную россыпь; путь наш лежал на север, и горы слева медленно приближались, становились все выше. Вид их радовал мне сердце. Я уже забыл, как сильно скучаю по дому.
— Тогда, во имя Шиа, расскажи нам свою историю, — потребовал Велкас. — И лучше бы что-нибудь позанимательнее, будь я проклят. Меня уже холод до костей пробирает.
Я улыбнулся сам себе во тьме.
— Ну что ж, моя история не хуже других, да к тому же все в ней чистая правда. — Я сделал глубокий вздох. — Салеру встретил я в объятьях пламени — снедаемое горем, сирое, печальное дитя...
...Едва я завершил рассказ о своей жизни вместе с Салерой, как впереди показался свет. На много миль в округе не встречалось иных поселений, так что это, вне всякого сомнения, была деревня Волчий Лог, где нас ждала корчма «Голова Дракона». Я выпрямился и взъерошил рукой волосы, сожалея, что не захватил с собой побольше серебра. Я надеялся, что пятна крови на моем плаще были не так заметны, как на суконнике Велкаса.
В ночном воздухе мы учуяли запах горячей еды, и это придало нам всем бодрости.
— Вкус будет не хуже, чем запах, клянусь, — проговорил я оживленно.
— Да пусть даже это окажется тушеная кошачья печенка, я все равно не откажусь, — отозвалась Арал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144