Вот здесь недавно лежал Аргам, здесь всю ночь пролежал связанным Бено. Сейчас подвал был пуст. В воздухе пахло сыростью, птичьим пометом, гниющим сеном.
Закончив обыск, солдаты направились к воротам. Бено, опустив голову, шел за ними. Он услышал тихие слова Чегреновой:
— Жалко мне тебя, ох как жалко. Он замедлил шаги.
Дочь сердито сказала матери:
— Не твое это дело, мама, воспитать его, что ли, хочешь?
— Есть у парня сердце и совесть, только слабый он, жаль мне его.
Весь день Бено сопровождал немецких солдат, чувствуя на себе ненавидящие взгляды жителей города.
Вечером каратели собрались в комендатуре. Сархошев, бледный, осунувшийся, рассеянно посмотрел на Бено.
— Иди домой, Бено,— сказал Сархошев,— я приду через час.
Но Шароян не пошел в дом Глушко — он побрел к Чегреновым. Чегренова была для него единственным лучом надежды в этом страшном, темном мире.
Галина Чегренова вышла ему навстречу и с грустной улыбкой спросила:
— Что скажешь, кавалер?
— Хочу попросить об одной вещи. Нет ли у вас мужского платья? Пусть будет старое, заплатанное, все равно.
Чегренова долго молча смотрела ему в глаза, потом вынесла старый пиджак мужа, поношенные брюки и полинялую серую рубашку.
— Ботинок нет,— промолвила она,— бери, бери, в час добрый.
Бено взглянул на свои сапоги.
— Ничего, спасибо, дай вам бог счастья. Озираясь, он дошел до дома Глушко. На террасе
он засунул сверток одежды под деревянную тахту.
В доме было нестерпимо душно, жарко.
Старуха спала, Фрося босиком расхаживала по комнате. Увидев Бено, она обрадовалась.
— Не голоден, черненький?
— Подожду, скоро он придет,— ответил Бено.
— А ты его не жди, покушай.
— Не хочу.
— Эх, и чего ты его так боишься?
Сархошев вошел, задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал, что на опушке леса снова загорелся костер. Старая Ксения проснулась, бормотала:
— Все дела его, этого Билика.
— Идем, Бено, в комендатуру, сегодня отдыхать не придется,— сказал Сархошев.
Они вышли на улицу.
Шароян шел следом за Сархошевым, ощупывал рукой пистолет в кармане. Хорошо бы выстрелить в спину Сархошеву. Выстрелить и убежать. Рука похолодела, пальцы задрожали. Куда бежать, куда идти? Идти на восток, пробираться по ночам, днем скрываться в лесах. Прийти на Кавказ, в Ереван, домой. Нет, нет, добраться до своей дивизии, чистосердечно рассказать обо всем, просить прощения.
Эта мысль вызвала в нем ужас. Не простят, расстреляют!
— Что ты отстаешь, иди быстрее! — крикнул Сархошев.
Бено испугался, услышав голос Сархошева, словно тот подслушал его мысли.
Они уже подходили к комендатуре, когда раздались оглушающие, мощные взрывы, и грозное зарево поднялось над вокзалом.
Это был тот взрыв, что застал полковника Фраке и нового коменданта в доме Олеся Бабенко.
По приказу помощника коменданта Сархошев и Шароян присоединились к немецким солдатам, направлявшимся в сторону вокзала.
Чем ближе солдаты подходили к вокзалу, тем больше был страх, охватывавший их. Рвались снаряды, осколки с визгом и воем проносились в воздухе. При каждом новом взрыве солдаты бросались на землю.
— Не отходи от меня, Бено,— крикнул Сархошев,— главное, не бойся.
«Сам больше меня боится, немецкая собака»,— пробормотал Бено.
Вдруг огромное дымное пламя взвилось вверх, казалось, все небо запылало.
Солдаты кинулись бежать в сторону города. Сархошев, бежавший рядом с Шарояном, задыхаясь объяснил:
— Взорвались цистерны с бензином!..
— Кто поджег вокзал?
— Пожар возник случайно.
— А это не партизаны?
— Какие тут партизаны! Не осмелятся они на такое дело, они только в лесу устраивают пионерские костры. А ты боишься их, что ли?
«Будто ты не боишься»,— мысленно усмехнулся Бено.
Лучи прожекторов, прорезав огонь и дым, скрестились высоко в небе, осветили быстрое движение черной точки — самолета. Небо вокруг самолета покрылось вспышками, звездочками — по самолету били зенитные орудия. Самолет вспыхнул, задымил, стал падать. Солдаты радостно закричали.
Теперь Бено понял, отчего загорелись на вокзале вагоны с боеприпасами и цистерны с бензином,— это была работа советских самолетов. Значит, в Вовче есть люди, известившие советскую авиацию о движении воинских составов. Значит, лжет Сархошев, что Красная Армия окончательно разбита. Словно догадываясь о мыслях Бено, Сархошев произнес:
— Самолетов сорок — пятьдесят у большевиков осталось, но их за несколько дней вот так, как этот, посбивают.
«Врешь!» — подумал Бено.
К горевшему вокзалу прибыли из Белгорода немецкие воинские части. Коменданту Шульцу было приказано вернуться с карательной ротой в Вовчу. Рота отправилась патрулировать по ночным улицам городка. Сархошев с Бено вернулись в дом Глушко. Полуголая Фрося встала с постели, зажгла лампу.
Сархошев, войдя в комнату, сразу же направился к шкафчику, достал бутылку водки.
— Выпьем, Бено, раз мы и сегодня живы. Бено отрицательно покачал головой.
— Выпей хоть один, Бено,— проговорил Сархошев тоном просителя,— выпей стаканчик. И ты, Фрося, выпей.
Бено залпом выпил стакан водки и собрал свою постель.
— Куда ты? — спросила Фрося.
— Буду спать на террасе.
— Не надо, опасно.
— Ничего ему не будет, свежий воздух ему прописан врачом,— вмешался Сархошев.— Ворота заперты, да и пистолет при нем. «Хочет остаться с ней,— подумал Бено.— Оставайся, черт вас дери».
Лежа на жесткой тахте, он ждал, пока в доме все заснут — тогда он выйдет со двора и пойдет, пойдет прямо на восток... Из города он выйдет в немецкой форме, а в поле переоденется. Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Решение уже было принято, и Бено больше не колебался.
Луна светила сквозь редкие облака. Интересно, где он будет завтра в это время, будет ли так же ласково смотреть на него луна, улыбнется ли она ему, как старая знакомая?
Наконец голоса в доме Глушко замолкли. Кругом все было тихо. Изможденный ночной тревогой, город спал. Только сверчок негромко стрекотал в саду. Пора. Спеши, Бено, спеши...
Он надел гимнастерку, брюки, туго затянул ремень, вытащил из-под тахты старую одежду, данную ему Чегреновой, стал завязывать ее в узелок. И тут чьи-то руки мягко опустились на плечи Бено.
— Черненький, куда это ты собрался, далеко ли идешь?
Шароян вмиг ослабел, весь обмяк, облился холодным потом.
Фрося затащила его в комнату, верещала:
— Партев, вставай, убегает он от нас! Сархошев в нижнем белье, без сапог подбежал
к Бено.
От грубого окрика Сархошева Шароян пришел в себя, оцепенение, сковавшее его, прошло.
Он выхватил из кармана пистолет и выстрелил. Шароян не видел и не помнил, в кого стрелял он, целился ли он или стрелял в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Закончив обыск, солдаты направились к воротам. Бено, опустив голову, шел за ними. Он услышал тихие слова Чегреновой:
— Жалко мне тебя, ох как жалко. Он замедлил шаги.
Дочь сердито сказала матери:
— Не твое это дело, мама, воспитать его, что ли, хочешь?
— Есть у парня сердце и совесть, только слабый он, жаль мне его.
Весь день Бено сопровождал немецких солдат, чувствуя на себе ненавидящие взгляды жителей города.
Вечером каратели собрались в комендатуре. Сархошев, бледный, осунувшийся, рассеянно посмотрел на Бено.
— Иди домой, Бено,— сказал Сархошев,— я приду через час.
Но Шароян не пошел в дом Глушко — он побрел к Чегреновым. Чегренова была для него единственным лучом надежды в этом страшном, темном мире.
Галина Чегренова вышла ему навстречу и с грустной улыбкой спросила:
— Что скажешь, кавалер?
— Хочу попросить об одной вещи. Нет ли у вас мужского платья? Пусть будет старое, заплатанное, все равно.
Чегренова долго молча смотрела ему в глаза, потом вынесла старый пиджак мужа, поношенные брюки и полинялую серую рубашку.
— Ботинок нет,— промолвила она,— бери, бери, в час добрый.
Бено взглянул на свои сапоги.
— Ничего, спасибо, дай вам бог счастья. Озираясь, он дошел до дома Глушко. На террасе
он засунул сверток одежды под деревянную тахту.
В доме было нестерпимо душно, жарко.
Старуха спала, Фрося босиком расхаживала по комнате. Увидев Бено, она обрадовалась.
— Не голоден, черненький?
— Подожду, скоро он придет,— ответил Бено.
— А ты его не жди, покушай.
— Не хочу.
— Эх, и чего ты его так боишься?
Сархошев вошел, задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал, что на опушке леса снова загорелся костер. Старая Ксения проснулась, бормотала:
— Все дела его, этого Билика.
— Идем, Бено, в комендатуру, сегодня отдыхать не придется,— сказал Сархошев.
Они вышли на улицу.
Шароян шел следом за Сархошевым, ощупывал рукой пистолет в кармане. Хорошо бы выстрелить в спину Сархошеву. Выстрелить и убежать. Рука похолодела, пальцы задрожали. Куда бежать, куда идти? Идти на восток, пробираться по ночам, днем скрываться в лесах. Прийти на Кавказ, в Ереван, домой. Нет, нет, добраться до своей дивизии, чистосердечно рассказать обо всем, просить прощения.
Эта мысль вызвала в нем ужас. Не простят, расстреляют!
— Что ты отстаешь, иди быстрее! — крикнул Сархошев.
Бено испугался, услышав голос Сархошева, словно тот подслушал его мысли.
Они уже подходили к комендатуре, когда раздались оглушающие, мощные взрывы, и грозное зарево поднялось над вокзалом.
Это был тот взрыв, что застал полковника Фраке и нового коменданта в доме Олеся Бабенко.
По приказу помощника коменданта Сархошев и Шароян присоединились к немецким солдатам, направлявшимся в сторону вокзала.
Чем ближе солдаты подходили к вокзалу, тем больше был страх, охватывавший их. Рвались снаряды, осколки с визгом и воем проносились в воздухе. При каждом новом взрыве солдаты бросались на землю.
— Не отходи от меня, Бено,— крикнул Сархошев,— главное, не бойся.
«Сам больше меня боится, немецкая собака»,— пробормотал Бено.
Вдруг огромное дымное пламя взвилось вверх, казалось, все небо запылало.
Солдаты кинулись бежать в сторону города. Сархошев, бежавший рядом с Шарояном, задыхаясь объяснил:
— Взорвались цистерны с бензином!..
— Кто поджег вокзал?
— Пожар возник случайно.
— А это не партизаны?
— Какие тут партизаны! Не осмелятся они на такое дело, они только в лесу устраивают пионерские костры. А ты боишься их, что ли?
«Будто ты не боишься»,— мысленно усмехнулся Бено.
Лучи прожекторов, прорезав огонь и дым, скрестились высоко в небе, осветили быстрое движение черной точки — самолета. Небо вокруг самолета покрылось вспышками, звездочками — по самолету били зенитные орудия. Самолет вспыхнул, задымил, стал падать. Солдаты радостно закричали.
Теперь Бено понял, отчего загорелись на вокзале вагоны с боеприпасами и цистерны с бензином,— это была работа советских самолетов. Значит, в Вовче есть люди, известившие советскую авиацию о движении воинских составов. Значит, лжет Сархошев, что Красная Армия окончательно разбита. Словно догадываясь о мыслях Бено, Сархошев произнес:
— Самолетов сорок — пятьдесят у большевиков осталось, но их за несколько дней вот так, как этот, посбивают.
«Врешь!» — подумал Бено.
К горевшему вокзалу прибыли из Белгорода немецкие воинские части. Коменданту Шульцу было приказано вернуться с карательной ротой в Вовчу. Рота отправилась патрулировать по ночным улицам городка. Сархошев с Бено вернулись в дом Глушко. Полуголая Фрося встала с постели, зажгла лампу.
Сархошев, войдя в комнату, сразу же направился к шкафчику, достал бутылку водки.
— Выпьем, Бено, раз мы и сегодня живы. Бено отрицательно покачал головой.
— Выпей хоть один, Бено,— проговорил Сархошев тоном просителя,— выпей стаканчик. И ты, Фрося, выпей.
Бено залпом выпил стакан водки и собрал свою постель.
— Куда ты? — спросила Фрося.
— Буду спать на террасе.
— Не надо, опасно.
— Ничего ему не будет, свежий воздух ему прописан врачом,— вмешался Сархошев.— Ворота заперты, да и пистолет при нем. «Хочет остаться с ней,— подумал Бено.— Оставайся, черт вас дери».
Лежа на жесткой тахте, он ждал, пока в доме все заснут — тогда он выйдет со двора и пойдет, пойдет прямо на восток... Из города он выйдет в немецкой форме, а в поле переоденется. Сердце колотилось в груди, руки дрожали. Решение уже было принято, и Бено больше не колебался.
Луна светила сквозь редкие облака. Интересно, где он будет завтра в это время, будет ли так же ласково смотреть на него луна, улыбнется ли она ему, как старая знакомая?
Наконец голоса в доме Глушко замолкли. Кругом все было тихо. Изможденный ночной тревогой, город спал. Только сверчок негромко стрекотал в саду. Пора. Спеши, Бено, спеши...
Он надел гимнастерку, брюки, туго затянул ремень, вытащил из-под тахты старую одежду, данную ему Чегреновой, стал завязывать ее в узелок. И тут чьи-то руки мягко опустились на плечи Бено.
— Черненький, куда это ты собрался, далеко ли идешь?
Шароян вмиг ослабел, весь обмяк, облился холодным потом.
Фрося затащила его в комнату, верещала:
— Партев, вставай, убегает он от нас! Сархошев в нижнем белье, без сапог подбежал
к Бено.
От грубого окрика Сархошева Шароян пришел в себя, оцепенение, сковавшее его, прошло.
Он выхватил из кармана пистолет и выстрелил. Шароян не видел и не помнил, в кого стрелял он, целился ли он или стрелял в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210